Я прервал свои рассказы о местах силы потому, что мой пес Осман стал слишком стар для того, чтобы использовать его в качестве биолокатора. Было бы преступлением гонять столь почтенного кобеля по всем мистическим буеракам России. А без него – ну что я могу… Да, конечно, я кое-чему научился от уважаемого Османа, этого своего четвероногого сэнсэя, кое в чем насобачился. Даже уже и сам иногда способен нечто тонко ощутить, почуять, понять. Но, поверьте, это совсем не то.

Тем не менее, я собираюсь продолжить, хотя – и в ином роде. Дело в том, что по ходу писания моих «111-ти мест силы Русской равнины» возникло множество недоразумений, которые надо бы разъяснить. Например, не так давно я получил спамовое письмо следующего содержания: «Приглашаем Вас принять участие в семинаре для главных бухгалтеров в прекрасном месте силы на Южном берегу Крыма». Даже не знаю, плакать или смеяться? С одной стороны – такое безоговорочное признание моих заслуг: ведь, действительно, это же я переиначил термин «место силы» так, что он стал понятен даже туроператорам (до начала публикации моих отчетов он употреблялся исключительно в контексте учения дона Хуана). А с другой стороны – какой облом: запустив термин в широкий оборот и сделав общеупотребительным, я (пусть и косвенно) способствовал тому, что представление о месте силы оказалось профанировано до состояния рекламного слогана, склоняющего работников – прости господи! – офисов к повышению квалификации у теплого моря. Да пропадите вы пропадом!

Ну так вот: я никогда не скрывал, что взял термин «место силы» из книг Кастанеды. Когда-то они меня весьма увлекали. Но однажды на перепутье мне явился Русский бог и сказал: «Олег, ну ты же не воин, ты охотник. На кой тебе сила? Будь лучше искателем мест, в которых она обитает». Против этого я ничего не мог возразить. Тем более что некогда написал статью, в которой ясно показал, что Тургенев в «Записках охотника» повествует об охоте на Русского бога (Народа). Об этом богоискательстве я не раз (см., например, здесь) поминал в своих «111 местах силы», придет время, и поговорю об этом подробней. А сейчас лишь хочу подчеркнуть, что именно Русский бог подвигнул меня несколько переосмыслить понятие «место силы», переставить в нем акценты, перенести упор с «силы» на «место», дабы адаптировать его к местной ментальности.

Российская ментальность сочетает в себе две несовместные вещи: во-первых, локальность (русский человек всегда был прикреплен к конкретному месту) и, во-вторых, бескрайность пространств. Из этого сочетания несовместимостей и рождается жажда простора, воли, стремление к бегству из места, где ты родился, и тяга к скитаниям в поисках своего идеального места. Именно этим мотивом ухода и поиска наполнены жития русских святых. Именно этот мотив постоянно всплывает в русской классической литературе (которая и есть наша мифология). И именно чувство, что где-то есть другая жизнь и берег дальний, томит многих из нас и толкает к неведомому. Это у нас в крови, и, пожалуй, поэтому мой вариант понимания места силы был сразу подхвачен – и бесшабашными русскими странниками, и убогими писателями рекламных текстов.

У Кастанеды место само по себе не имеет большого значения, важна главным образом сила. Словосочетание «место силы» в его текстах впервые появляется только в 10 главе «Путешествия в Икстлан» (это третья книга из сериала). До определенного момента Дон Хуан учил Карлоса быть охотником и вдруг решил изменить тактику. Вот что при этом сказал: «Охотник не только должен знать привычки своей жертвы, он должен знать также, что на земле имеются силы, которые ведут людей и животных и все живое». Карлос спрашивает, о каких силах идет речь? Ответ: «О силах, которые ведут наши жизни и наши смерти». Дальше они беседуют об ограниченности цивилизованной жизни, о смерти, которая всегда рядом и может в любую секунду коснуться тебя. И вот в контексте того, что все мы «внезапно смертны» (по формулировке Булгаковского Воланда), дон Хуан говорит: «Силы, которые нас ведут, непредсказуемы, ужасны, и, однако, великолепны. Тут есть на что посмотреть». Но на просьбу их описать отвечает: «Нет, не могу, разве что назвать их силами, духами, ветрами или чем угодно вроде этого».

Стало быть, силы, которые нас ведут, принципиально неописуемы. Но могут быть названы, например, словом «дух». Или – «ангел», «гений», «демон», «бог», «нуминоз». Или опять-таки – «сила». Слово «сила», пожалуй, самое емкое обозначение для этого неописуемого, но дающего себя знать. И вовсе не зря знаменитый писатель-этнограф Сергей Максимов разделил духов, с которыми имеет дело русский народ, по трем категориям: нечистая сила, неведомая сила, крестная сила. И соответственно назвал свою классическую книгу «Нечистая, неведомая и крестная сила».

 

Так значит, когда дон Хуан говорит: «сила», – мы можем спокойно читать «дух». И когда речь идет о духах, имеются в виду силы (например, неведомые). Возможно, впрочем, что индеец понимал под духом и не совсем то, что обычно понимают европейцы. К тому же, еще неизвестно, насколько точно понял и передал его слова Кастанеда. Некоторые и вообще говорят, что он просто придумал и дона Хуана, и его учение. Это вряд ли. Но даже если бы это было и так, то – придумано очень удачно. То есть – вдохновлено некоей силой, инспирировано каким-нибудь духом, овладевшим писателем, разместившимся в его подсознании и продиктовавшим ему его книги. Так что, даже если дон Хуан только приснился Кастанеде, все равно: получившиеся в результате тексты отражают реальный сновидческий опыт. Они потому и повсюду идут нарасхват, что каждый из нас в глубине души знает, что такое дух (или сила), переживал присутствие чего-то такого в себе или рядом с собой. Хотя и – не все это отчетливо помнят. Дон Хуан (кем бы он ни был) как раз учит искусству сновидения.

«Я никогда не рассказывал тебе о видении снов, – говорит он, прежде чем в первый раз упомянуть о местах силы. – Потому что до сих пор я был озабочен лишь тем, чтобы научить тебя, как стать охотником. Охотнику нет дела до манипуляции с силой, поэтому его сны, это просто сны. Они могут глубоко затрагивать, но остаются только снами, а не сновидением. Воин, с другой стороны, ищет силу, и одна из широких дорог к силе есть сновидение. Можно сказать, что это различие между охотником и воином состоит в том, что воин находится на своем пути к силе в то время, как охотник ничего о ней не знает или почти ничего». И на вопрос Кастанеды: что нужно делать? – отвечает: «Стать доступным силе. Уцепиться за свои сны. Ты называешь их снами, потому что у тебя нет силы. Воин, будучи человеком, который ищет силу, не называет их снами. Он зовет их реальным».

Итак, сны искателя силы реальны. В этой связи и всплывают «места силы». Дон Хуан: «Мы отправляемся на прогулку. Но мы не будем бродить по пустыне, так, как это делали раньше. На этот раз все будет по-другому. С этого времени мы будем ходить на места силы. Ты должен научиться делать себя доступным силе». Это как? Вот смотрим: дон Хуан ведет Карлоса в некое место, расположенное «в сухом водном каньоне, в его похожем на бухту изгибе, окруженном валунами из песчаника», сажает его на валун, дает жевать ему мясо силы. Потом быстро куда-то уходит, возвращается несколько возбужденным и на вопрос: «Что случилось?» – вдруг начинает громко кричать, что вокруг нет ничего, о чем следовало бы беспокоиться. А на ухо Кастанеде шепчет, что кричит для того, чтобы их присутствие стало известно, ибо – Карлос должен сделать себя доступным той силе, которая находится в водяной дыре. Ученик не видит никакой водяной дыры, но старый индеец утверждает, что они как раз на ней стоят. «Здесь есть вода, – сказал он шепотом. – И также есть сила. Тут есть дух, которого мы должны выманить. Может быть, он польстится на тебя».

Как ни крути, а речь здесь о заклинании духа, о вызывании какой-то «неведомой силы», скрывающейся в водной дыре. До боли знакомая картина. Нет, конечно, это вовсе не обязательно тот же водный дух, которого у излучины какой-нибудь Красивой Мечи заклинает русский ведун (мы еще обсудим, чем отличается неведомая сила от нечистой и крестной), но все-таки это – нечто очень похожее. Духа нужно выманить из убежища, это стандартная практика, только на сей раз приманкой является бедный Карлуша.

Впрочем, далеко не все так однозначно. На протяжении одиннадцати книг Кастанеды (а это где-то две тысячи страниц текста) выражение «место силы» встречается, может быть, раз пятьдесят (причем не во всех книгах, а только в «Путешествии в Икстлан», «Сказках о силе», «Втором кольце силы» и «Даре орла»). И нигде вы там не встретите четкого определения места силы. Вот несколько примеров употребления этого термина в разных контекстах, просто – чтобы дать почувствовать вариации.

«Он сказал, что существует множество таких мест, разбросанных в старом мире индейцев, они не обязательно являлись местами силы, как некоторые холмы или горные образования, которые были жилищем духов, но скорее местами просветления, где человек может научиться, где можно найти решения проблем» («Путешествие в Икстлан»). Замечу, тем не менее, что несколькими строками выше дон Хуан называет это «место просветления» – местом силы.

«То, о чем он говорил, как о моем «месте силы», было вершиной холма в пустыне северной Мексики, который он несколько лет назад показал мне и отдал мне как мой собственный» («Сказки о силе»). Речь идет о личном месте силы Кастанеды.

 «Места силы, или места, которые следует избегать, находятся посредством пристального созерцания через дождь. Места силы желтоваты, а неблагоприятные места интенсивно зеленые» («Второе кольцо силы»). Это уже касается специфических методик созерцания, о которых рассказывает Ла Горда, когда дон Хуан уже покинул этот мир.

«Он объяснил, что места силы были в действительности дырами в покрове, который не дает миру потерять свою форму. Место силы может быть использовано так долго, пока хватит силы, собранной во втором внимании» («Дар орла»). Упомянутый здесь «покров, который не дает миру потерять свою форму» – это примерно то же самое, что описано в моих текстах о Худынском и о Глушице: световой Покров Богородицы, который Тютчев определяет как «день».

«Нагваль говорил, что на этом месте есть естественная трещина. Он сказал, что определенные места силы являются дырками в этом мире. Если быть бесформенным, то можно пройти через такую дырку в неизвестное, в другой мир» («Дар орла»). В данном случае нагвалем назван дон Хуан, но вообще-то сам индеец называл нагвалем то, что психологи называют апофатично построенным термином «бессознательное».

К обсуждению некоторых из этих аспектов мест силы мы, возможно, еще вернемся. Но сразу должен сказать, что в своих описаниях я имел (и имею) в виду именно места, в которых обитают духи. Или (что, в сущности, то же самое) места, где есть дыры в покрове, через которые являются всякого рода силы. И через которые человек (если, конечно, он, погрузившись в особое состояние, потеряет форму) может проникнуть за грань. О переходе сквозь дыры покрова (который не дает миру потерять свою форму) я рассказывал в тексте о Бабьем озере. Избушка на курьих ножках – и есть такой таможенный переход.

И здесь мы пока расстаемся с доном Хуаном и его литературно одаренным учеником. Нам вовсе не обязательно постоянно следовать за ними. Опыт запредельного мы все, так или иначе, имеем. Проблема лишь в том, чтобы осознать этот опыт, овладеть им на уровне обыденной жизни, найти для него адекватный язык. Это не так уж и просто. Конечно, русский язык сохранил достаточно терминов, которыми можно пользоваться для описания мистического опыта. В частности, места силы по-русски всегда назывались святыми местами. Однако святость в русской культуре прочно ассоциируется с поповской сладостью, сусалом православия, религией Еврейского бога, прикидывающегося в политических и экономических целях богом общечеловеческим. Весь этот опиум для народа не имеет, разумеется, никакого отношения ни к духу, ни к силе. Поэтому я и говорил до сих пор о местах силы, а не святых местах. Но можно говорить и по-другому, например, использовать греческое слово.

По-гречески место силы будет теменос. Курт Хюбнер в книге «Истина мифа» (в главе «Пространство в греческом мифе») пишет: «В узком смысле слова "теменос" – это район храма. В слове "теменос" есть корень "тем" – "резать". Впрочем, такой же корень имеет латинское слово "templum" (храм). Итак, речь идет об определенном, выделенном границами и священном месте, в котором присутствует божество. А вообще теменос – это всякое место, в котором живет бог или где постоянно находится и возобновляется архе. Это может быть источник, грот, гора, роща, луг и т. д. Я уже упоминал об уникальном поле, где выросло первое зерно, об Акрополе, где Афина посадила первое оливковое дерево; о подножии горы Дикта, где родился Зевс; о Дельфах, где Аполлон убил дракона; когда "все полно богов", тогда это всегда теменосы».

Здесь требует объяснения только одно слово: «архе». Это – предвечное событие, связанное с местным духом, богом, нуминозом, его священная история. «Когда-то некое нуминозное существо впервые совершило определенное действие, и с тех пор это событие идентично повторяется», – поясняет Хюбнер. К этому стоит добавить, что каждому теменосу присуща определенная архе. И если похожи места силы, то сходны (а в мистической глубине – идентичны) и духи (нуминозы), которые в них обитают. А также – сходны и архе, священные истории этих духов.

О типах теменосов и соответствующих им архе мы поговорим в свое время, а здесь напоследок замечу: все народы, живущие на Земле, имеют представление о местах силы (теменосах), но далеко не все сохранили к ним естественное, правильное отношение. Вот китайцы, развившие культуру изначального шаманизма до утонченного совершенства, создали и науку о свойствах теменосов, их использовании, методах оптимизации силы и защиты от нее. Название этой науки всем отлично известно: фэн-шуй. О нем мой следующий экскурс.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.