Глагол один меня поймет | БЛОГ ПЕРЕМЕН. Peremeny.Ru

16 апреля 1940 родился Константин Константинович Кузьминский — уникальная фигура пантеона современной русской словесности.

            Я холоден. Я нищ и гол.
            Мой друг единственный — глагол.
            Глагол гудит, глагол поет,
            глагол один меня поймет.

            Константин Кузьминский

Писать об умершем в нью-йоркской провинции сравнительно недавно (2 мая 2015 года) Кузьминском или ККК, как гласит подпись на его письмах и книгах, необычайно трудно. Ибо, во-первых, вся его жизнь — живой миф, а во-вторых, практически невозможно отнести этого поэта и бунтаря (недаром он себя называл Кузьминский-Махно), к какому бы то ни было каноническому жанру.

Характерно, что в программном интервью «Новому Русскому Слову», старейшей русскоязычной газете США, Константин Константинович так охарактеризовал себя: «Я не знаю, кто я. Я человек искусства, попросту искусства целого, не распавшегося на жанры»1.

Тут же — крайне важная фраза для понимания картины мира нашего героя:

«…главное все-таки — не выглядеть как все, отсюда — моя абсолютная ненависть к униформе. Ведь суть униформы — принадлежность к сословию, будь то солдат, бизнесмен или работяга».

Портрет ККК работы Андрея Белле

Жизнь этого разносторонне образованного человека чрезвычайно богата событиями.

Ученик петербургских литераторов высочайшей культуры — Татьяны Гнедич (он был ее литературным секретарем) и Давида Дара; недоучившийся студент биолого-почвенного факультета ЛГУ имени Жданова и отделения театроведения Ленинградского института театра, музыки и кинематографии; разнорабочий ликероводочного завода, ткацкой фабрики и хозчасти Эрмитажа (среди коллег Кузьминского по музейной бригаде — Михаил Шемякин, Владимир Уфлянд, Владимир Овчинников, Олег Лягачев, Олег Охапкин — в будущем известные художники и писатели), а также экскурсовод принимает значимое участие в неофициальной творческой жизни Ленинграда — готовит самиздатские сборники, устраивает квартирные выставки.

Он весьма активен и в культурной жизни русскоязычной диаспоры США, куда перебрался через Вену в 1975 году с Эммой Подберезкиной, своей пятой — с 1970 года — супругой, многолетним ангелом-хранителем и преданным помощником.

Наряду с русской борзой, пишущей машинкой «Ундервуд» 1904 года и резной деревянной тростью, принадлежавшей, по домыслам поэта, одному из декабристов, Кузьминский и его супруга вывезли в микрофильмах огромное количество фотографий и документов, имевших непосредственное отношение к миру андеграунда.

Поклонники, восхищаясь неуемной энергией и высокой эрудицией ККК, сутью жизни которого являлась активная исследовательская и просветительская деятельность, связанная с нонконформистской литературой, среди его отличительных качеств, прежде всего, выделяют служение поэзии.

Так, известная американская писательница и исследователь Сюзанна Масси в повествовании о Кузьминском, предваряющем его стихи, вошедшие наряду с произведениями Виктора Сосноры, Глеба Горбовского, Иосифа Бродского, Александра Кушнера, в двуязычную антологию «The Living Mirror», особо подчеркнула, что он является «человеком, охваченным любовью к поэзии и живописи столь интенсивной силы, что это «сжигает» его самого. Он никогда не перестает говорить об этом, игнорируя еду, сон и время. Его миссия служения поэзии — экстраординарна»2.

Дотошные ценители поэтического слова знают, что первая книга Иосифа Бродского, вышедшая на Западе в 1965 году, была составлена в 1962 Константином Кузьминским (совместно с Григорием Ковалевым и Борисом Тайгиным). Слышали они и о том, что при участии Кузьминского был составлен ряд коллективных и персональных поэтических сборников, включая первые книги Евгения Рейна и Дмитрия Бобышева. Среди питерских детищ Кузьминского — издания Михаила Еремина, Николая Рубцова, Генриха Сапгира, Станислава Красовицкого, Игоря Холина, альманах «Призма» (вып.2, 1962). «Антология советской патологии» (1964) и «Лепрозорий — 23 (1974), поэтическая антология «Лепта» (1975).

Важной вехой для нашего героя стало участие в литературном альманахе «Аполлон-77», выпущенном в Париже Михаилом Шемякиным вместе с представителями третьей эмиграции. Специально для этого издания Кузьминским было написано несколько эссе об очень талантливых, но мало известных в ту пору поэтах — Анри Волохонском, Викторе Кривулине, Олеге Охапкине; обзорная статья о так называемой ленинградской неофициальной поэтической школе. И самое главное — опубликованы его собственные стихи, часть из которых была написана верлибром. В них — преломление стиля его учителей: Пушкина, Крученых и Хлебникова, — подкрепленное особым взглядом/ даром Кузьминского. Знаменательна и краткая статья Владимира Петрова о самом ККК, в которой отмечен его особый вклад в культурную жизнь и северной столицы, и столиц мировой культуры.

Подлинными артефактами стали уже выпущенные в США в основном под лейблом галереи и издательства «Подвал» в 1977-2005 годах свыше 200
книг (среди авторов — Вагрич Бахчанян, Михаил Генделев, Михаил Гробман, Юрий Мамлеев, Александр Очеретянский, Олег Прокофьев, Виктор Соснора, Генрих Худяков, Елена Щапова де Карли и др.).

…Неоспоримым фактом является то, что «главным делом жизни Константина Кузьминского стала единственная в своем роде девятитомная «Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны» (1980 — 1986)»…3

Подготовленная совместно с давним соратником Георгием Ковалевым в альбомном формате антология досконально отображает огромный срез питерского и провинциального андеграунда 50 — 80х годов. Издание, включающее в «самиздатском» отображении произведения нескольких сотен авторов, представляет собой наиболее обширное, систематизированное по регионам и поэтическим группам собрание самиздата названного периода, сопровождаемое, по свидетельству критиков, крайне независимыми суждениями самого Константина Кузьминского.

Известно, что Кузьминский категорически не принимал цензуру в какой бы то ни было форме.

Автор фото: Павел Антонов

«У меня есть основной принцип — прожив большую часть жизни в стране редактуры и цензуры, я не редактирую и не цензурирую»4, — делился он в беседе с журналистами.

Его творческое кредо было высоко оценено известным историком литературы Владиславом Кулаковым, подчеркнувшим в статье, посвященной феномену «Голубой лагуны», что Константин Константинович «в отличие от многих профессиональных литературоведов лишен привычки подгонять реальность под придуманные заранее концепции»5.

За образец построения независимой антологии Кузьминский взял антологию Ежова и Шамурина «От символистов до наших жней» 1925-го года издания. Образцом комментариев выбрал Гумилева и Ходасевича, «мастеров короткого, точного, хлесткого разговора».

И, как он впоследствии уточнил, книга Бенедикта Лифшица «Полутороглазый стрелец» дала исследователю ощущение важности околопоэтической атмосферы. «И я создал триединство. Мне пришлось его создать, ибо у андеграунда не было ни библиографии, ни критики, ни мемуаров»6, — делится издатель секретами «кухни» своего проекта.

«Сначала я отбирал тексты, но постепенно выяснилось, что рассказы об этих текстах не менее важны. И мало-помалу меня больше стал интересовать бульон, нежели клецки. При выпуске второго тома, например, Бобышев и Бродский забубенились и отказались в нем участвовать. Но том вышел и без них», — уточнил он тому же интервьюеру свое кредо составителя.

Мне кажется, что для понимания принципа отбора авторов для антологии важно вспомнить: сам Кузьминский любил говорить, что «Гашек и Кафка жили в одно и то же время в одном и том же городе — Праге. Но какой разный космос они увидели?! Мир огромен, необъятен». Эту необъятность мира Константин Кузьминский стремился передать и в антологии, и в легендарной поэме «Вавилонская башня», которую начал писать, практикуясь в стихосложении на семи языках, еще в Ленинграде.

Этой метафорой можно назвать и его знаменитый труд-многотомник. Сам он называл свой многотомник «коллажем». Что довольно точно отражает его суть.

Известно, что архив для антологии собирался с 1959 года. Первый том вышел тиражом в 600 экземпляров, второй — 500. «Двести пятьдесят экземпляров заказывали слависты американских университетов, сто пятьдесят шло на Европу, сотня расходилась по авторам», — уточнил Кузьминский в интервью поэту и издателю Евгению Степанову7.

После первого тома была дюжина восторженных статей. Среди авторов, к примеру, Давид Дар, отозвавшийся о стилистике издания как о совершенно новом литературном жанре; известный русско-американский поэт и литературовед Вадим Крейд, охарактеризовавший проект как монументальный труд («Разве не заслуга, сама по себе, публикация стихов Стратановского, Еремина, Горбовского, Гаврильчина, Р. Мандельштама, Чейгина, Охапкина, Кривулина и ряда других, без упоминания которых о т н ы н е нельзя излагать историю русской поэзии»?)8.

Известный поэт и романист Юрий Милославский в своем отзыве на первый том в израильском журнале «22» назвал труд составителя «сверхчеловеческим». Книга удостоилось рецензий в серьезных профессиональных изданиях уровня Slavic and East European Journal9.

Гордясь высокой оценкой антологии западными славистами, Константин Константинович в то же время осознавал, что «нужна она, конечно, только на Родине». Именно поэтому он был чрезвычайно рад, когда в России в 2006-м году был переиздан первый том его детища10.

Первоначально антология, которая является отнюдь не академическим изданием, делалась, как вспоминал позже Кузьминский, на зарплату жены Эммы. По профессии она ландшафтный архитектор, но была вынуждена чистить серебро и мыть туалеты одного из ведущих нью-йоркских музеев, дабы финансово обеспечивать культурологические проекты супруга, и это помимо непосредственного вклада в качестве автора макета и верстальщика.

…Константина Кузьминского отличал дар подлинного просветителя. Причем он последовательно реализовывался в этом плане не только в рамках официальной деятельности (он читал курсы по русской поэзии и англо-американской культуре в Техасском университете в 1976 — 1977 годах, вел активную исследовательскую работу в организованном совместно с известным американским славистом Джоном Боултом Институте современной русской культуры (Institute of Modern Russian Culture)11, но и неформально.

Вот что вспоминает о нем Джон Боулт:

«ККК был удивительной личностью, для которой искусство, точнее творчество, было все или почти все. Жил он поэзией, в поэзии и ради поэзии работая день и ночь над своим опусом («Голубая Лагуна», — Ю.Г.), ККК спасал и продвигал многих и очень многих молодых русских поэтов, которые без него, без его энергии, без его памяти, канули бы в вечность»12.

Константин Константинович Кузьминский является своего рода Учителем не только для славистов, но и для многих русских эмигрантов различных волн. В его легендарное пространство на Брайтоне, а позже — в селение с непечатным птичьим названием Хенкок на поэтические чтения и разговоры о литературе ежемесячно стекались — и зависали на несколько дней — около полутора десятка представителей различных поколений эмиграции. Заезжали и гости из России. Шевчук. Гаркуша. Митьки. Я.

В то же время и Россия не забыла Кузьминского. В 1997 году он был объявлен лауреатом премии Андрея Белого в номинации «За особые заслуги в развитии русской литературы». Этой акцией литературная общественность воздала должное многосторонней, яркой и своеобразной личности. По свидетельству критика Юрия Новикова, «Кузьминский одним из первых в России осознал полноценную значимость той литературы, к которой принадлежал сам и которую пестовал, защищал, а потом сохранял и издавал, литературы культурного сопротивления и творческой свободы»13.

Показательно и емкое высказывание Эдуарда Лимонова, известного литератора и политика, отозвавшегося на смерть давнего товарища: «Яркий был и своеобразный, честный и пламенный…», уточнив, что они оба «были из одной, что называется, когорты бунтовщиков, противостоящих и советскому официальному искусству, и пошлой антисоветчине «диссиды», как мы их называли»14.

…Практичная Америка Кузьминского не изменила. Он оставался анархистом, футуристом, автором эпатажных инсталляций.

Часто он очень трезво о себе говорил:

«Суть в том, что, расставшись с Россией, я не перестал быть частью России. А частью Америки не стал».

В уже неоднократно цитированном интервью «Новому Русскому Слову» наш герой сетовал, что в Америке в противовес приобретенной свободе он «потерял среду».

О потерях ККК эмигрантского периода жизни довольно точно говорит Феликс Комаров, бизнесмен международного масштаба и известный меценат, поддерживавший Кузьминского в разные годы его жизни:

«Согласен с Буниным, считавшим, что эмиграция — это большая беда. Добавлю: эмиграция для людей, занятых творческим трудом, — беда вдвойне.

В эмиграции творческий человек лишается своей ниши. Вдобавок, выезжая за пределы страны, он вынужден тратить огромную энергию на решение бытовых вопросов. У многих художников происходит внутренний конфликт. Это случилось и с Константином Кузьминским.

Он был долгие годы яркой фигурой питерского андеграунда. Был отмечен славой и вниманием и за рубежом. Время шло, накал интересных возможностей снижался. К сожалению, время не созидало, а разрушало. И это большая трагедия, когда талантливейший человек с колоссальной эрудицией, самобытный поэт и публицист, оказывается по большому счету никому не нужен.

Не метафора ли этого — бедственное наводнение, уничтожившее немалую часть ценного архива Кузьминского? Для выживания — в том числе и экономического — ему пришлось создавать свой собственный мир. Выстраивая антипроекты. Физика вытеснила лирику. И последняя книга Кузьминского это подтверждает. Даже в ней, повествуя о перипетиях своей жизни, он не смог разрубить условный гордиев узел. А наоборот, поставил новые вопросы. Быт съел огромную личность самобытного художника, сделав его желчным. Но это был, безусловно, очень талантливый человек»15.

Говоря о последней книге, Феликс Комаров, очевидно, имеет в виду «РОМАН-газету», в который автор в гротесковой манере упоминал и его.

О стилистической ткани прозы ККК очень точно сказал в свое время Вадим Крейд:

«Проза поэта держится на трех китах. Во-первых, близкое личное знание литературной жизни Ленинграда — знание рекордное по обилию и подробностям, по числу поэтов и количеству свидетельств. Во-вторых, просторная, хотя и хаотическая эрудиция, позволяющая видеть поэзию 1950-х — 1970-х гг. в контексте, в реальных взаимных связях, в процессе, вширь. В-третьих, живая, меркурианская ассоциативность поэтического мышления, где последующая мысль приходит спонтанно, как последующая строка стиха»16.

Это наблюдение относится не только к «Антологии», но и к последующим произведениям.

Объективности ради отметим, что свои так называемые антипроекты Кузьминский начал выстраивать еще на Родине.

О чем образно пишет тот же Юрий Новиков:

«…Кузьминский — полунищий аристократ духа, находящийся под полицейским надзором, — всем своим поведением и видом персонифицировал патрицианские нормы социального поведения. И они были восприняты нашей средой — отверженность стала приметой избранности»17.

Poets Hedwig Gorski and Konstantyn Kuzminsky, 1981

В чем же главный феномен ККК? Мыслителя, поэта, энциклопедиста, бунтаря и вечного ребенка?

Сошлюсь на Владислава Кулакова, напомнившего, что поэт Дмитрий Бобышев «задолго до того, как разругаться с Кузьминским, как-то назвал его «рыцарем поэзии» за то, что тот вставил по памяти в редактируемую им самиздатскую публикацию стихов Д. Бобышева забытое самим автором четверостишье»18.

Рыцарь поэзии. Точное определение сути личности и миссии этого неординарного человека.

Примечания:

1 В.Агафонов. Апостол Нью-Йоркской богемы. Новое русское слово, 21 марта 1991 г.
2 Susanne Massie. The Living Mirror. Five Young Poets from Leningrad. Doubleday and Company Inc. and Victor Golladze, 1972. P. 303.
3 Ольга Исаева. Памятник нерукотворный. Новый журнал. — №279, июнь 2015.
URL: http://www.newreviewinc.com/?p=2469

4 В.Агафонов. Апостол Нью-Йоркской богемы. Новое русское слово, 21 марта 1991.
5 Владислав Кулаков. А профессоров, полагаю, надо вешать. Поэзия как факт: статьи о стихах. — М.: Новое литературное обозрение, 1999. С.209.
6 В.Агафонов. Апостол Нью-Йоркской богемы. Новое русское слово, 21 марта 1991 г.
7 «Подмосковные известия». 10 июня 1993 г.
8 См. рукопись Вадима Крейда «Крупнейшая русская Антология». Архив К.Кузьминского. Копия — в архиве Ю.Горячевой.
9 Slavic and East European Journal, Vol.25 №3, p. 130 Gerald Janecek, University of Kentucky.
10 Антология новейшей русской поэзии «У Голубой Лагуны». Авторы: Константин Кузьминский, Григорий Л.Ковалев. Издательство: издатель В.И.Орлов, 2006, С. 538.
11 Первоначально действовал при Техасском университете, сейчас — при Университете Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе.
12 «Верю: сближения не миновать». Интервью Джона Боулта Юлии Горячевой. «Новый журнал», №285, 2016 г. http://magazines.russ.ru/nj/2016/285/veryu-sblizheniya-ne-minovat.html
13 Ю.Новиков. Строитель Вавилонской башни портрету Константина Кузьминского. Журнал «НЛО», 1998 №31, C. 333. 14 URL: http://limonov_eduard.livejournal.com/641932.html
15 Из интервью Юлии Горячевой специально для этой статьи.
16 См. рукопись Вадима Крейда «Крупнейшая русская Антология». Архив К.Кузьминского. Копия — в архиве Ю.Горячевой.
17 URL: http://belyprize.ru/?pid=153
18 Владислав Кулаков. А профессоров, полагаю, надо вешать. Поэзия как факт. Статьи о стихах. — М.: Новое литературное обозрение, 1999. C. 216.

комментариев 7 на “Глагол один меня поймет”

  1. on 16 Апр 2017 at 9:37 пп dbobyshe

    Хороший очерк, и напечатан в правильный день. Я тоже писал о Кузьминском в первом томе «Человекотекста» (см. https://dbobyshev.wordpress.com ) в менее почтительных тонах, поскольку был он большим ругателем и, как мне казалось, нарциссом и эгоцентриком. Но однажды он меня растрогал: вспомнил забытую мною строфу из моего же стихотворения, и при этом — лучшую! Я тогда понял, что ещё больше, чем себя, он любит поэзию, и потому назвал его «рыцарем поэзии». Он это с благодарностью принял.

  2. on 17 Апр 2017 at 8:39 дп Игорь Фунт

    Дм. Бобышеву: да, отличная ремарка!

  3. on 17 Апр 2017 at 11:04 пп лав

    спасибо, Юлия! говорить-писать о Кузьминском — это почти также трудно, как удержаться на гребне океанской волны при ураганном ветре :) спасибо за то, что рискнули… Вам удалось удержаться! :) мелкие неточности в материале не столь принципиальны, на мой взгляд, хотя, подозреваю, Костя бы со мной не согласился :) ))) отдельное мерси, что в тексте отсутствует «Кока» :)

  4. on 17 Апр 2017 at 11:23 пп лав

    Дм.Бобышеву — Костя о Вас еще в конце 60-х (!) говорил всегда восторженно и много читал наизусть… спасибо Вам, Дима (можно?) за «рыцаря» — очень точное-меткое определение для понимания сути ККК, особо ценное для тех, кто его еще будет «изучать» через энное количество лет:)

  5. on 19 Апр 2017 at 11:48 пп YULIA

    для ЛАВ —
    Спасибо на добром слове. Буду признательна за присланные неточности на мою почту tygor67@gmail.com
    Благодарю.

  6. on 16 Апр 2018 at 10:01 пп Дмитрий Бобышев

    Прекрасный поминальный очерк! Да, Кока (так уж его все называли) был Нарцисс, как и все художественные личности, но, в отличие от многих, он любил не себя о поэзии, а поэзию в себе и в других, да и просто её саму, ПОЭЗИЮ как таковую. Потому и заработал от меня «Рыцаря поэзии».

  7. on 29 Окт 2023 at 3:11 дп Андрей Белле

    Хорошие слова…
    Был счастлив несколько лет близко дружить и наблюдать написание Антологии.
    Недавно захотел купить и никак… Достал с трудом 4 тома в Германии. Больше не найду(((

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>

ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ: