25 августа 1930 г. родился режиссер Георгий Данелия

Его статус в отечественном кино стал незыблемым еще в советские времена: грустный классик кинокомедии, создатель интернациональных шлягеров с национальным колоритом, сатирик и моралист. Однако это совершенно не мешало зрителям — от обычных сограждан до генсеков — принимать Данелия за кого-нибудь другого.

То за кинорежиссера-«неореалиста» Марлена Хуциева (из-за отдаленной внешней похожести), то за писателя-диссидента Юлия Даниэля (из-за созвучности фамилий), то за композитора-минималиста Гию Канчели (ввиду общей национальности). Сам Данелия относился к путанице со свойственной ему иронией, как к каламбуру, из тех, что выдает на гора проказница-судьба, которую он упрямо пытался обыграть.

В кинематографе Данелия мог оказаться лет на пять раньше, чем вышел его дебютный фильм «Сережа». В 1948-м ему – племяннику кинорежиссера Михаила Чиарели (создателя колоссов «Клятва» и «Падение Берлина», на которых покоилась киносталиниада), племяннику великой грузинской актрисы Верико Анджапаридзе, сыну мосфильмовского режиссера Мэри Анджапаридзе – была открыта прямая дорога во ВГИК. Но Георгий Данелия поступил в МАрхИ, хотя и не питал никакой страсти к архитектуре. И только после смерти Сталина, когда Чиаурели попал в опалу как «певец культа личности» и быть его племянником стало небезопасно, Данелия сыграл в поддавки с судьбой. Судьба подсунула ему уличного пьянчужку с газетой, где было напечатано объявление о наборе на режиссерские курсы при «Мосфильме», и он принял вызов.

Так, окольным путем, он пришел-таки в кинематограф, от которого на волне хрущевской оттепели ждали фильмов о «социализме с человеческим лицом». В 1960-м Данелия совместно с Игорем Таланкиным снял картину о мальчике Сереже, не боявшемся сказать взрослому дураку, что он дурак. Не только потому, что не знал, что дядям такого говорить нельзя. Просто мальчик был органически свободным, независимо от того, какое там нынче лицо у социализма. (Примечательно, что мосфильмовским руководством картина была охарактеризована как «безликая». В таковых она и числилась до тех пор, пока чудом не попала в Карловы Вары, где получила первый из фестивальных призов.)

Данелия не питал иллюзий относительно советской власти, старался держаться как можно дальше от идеологии. Сын дворянки и крестьянина не понаслышке знал о том, на что эта власть способна — многочисленные родственники и друзья семьи не избежали репрессий, инспирированных Вождем всех народов, и даже заступничество сталинского лауреата Чиаурели не помогло. С приходом Хрущева ситуация вывернулась наизнанку — политзэков выпустили из лагерей, а Чиаурели выслали из Москвы в Свердловск, снимать документальное кино.

Как альтернативу идеологическим играм Георгий Данелия создает свой собственный безоблачный рай детства. В своем главном фильме шестидесятых — «Я шагаю по Москве» — он использовал столицу советской империи образца 1963 года как декорацию для буквального воплощения мечты о том, что и повзрослев, человек может остаться непосредственным, чистым и свободным. Здесь жили нараспашку, верили, что «бывает всё на свете хорошо», и все поголовно были счастливы. «Так не бывает», — недоверчиво полуспрашивал-полуутверждал гость столицы, начинающий писатель из тайги, двадцатилетний Володя Ермаков. «Бывает», — лукаво улыбалась в ответ двадцатилетняя москвичка Алена, героиня Галины Польских.

«Мне двадцать лет, и я не знаю, как жить» — этот лейтмотив закрытого в том же 1963-м году фильма Марлена Хуциева «Застава Ильича» (по сценарию Шпаликова) звучал очевидным диссонансом по отношению к данелиевской картине. Хрущев уже разгромил «пидорасов-абстракционистов» в московском «Манеже» и показал кузькину мать либеральной творческой интеллигенции, «очерняющей советскую действительность». Фильм «Я шагаю по Москве» на этом фоне выглядел чересчур светлым (писатель Владимир Максимов грозился даже не подавать руки авторам).

Но судьба любит курьезы. И на одном из кремлевских киносеансов Хрущев, встав непосредственно перед Данелия и приняв его за Хуциева, загадочно сказал, что знает, как надо исправить фильм «Застава Ильича», чтобы его выпустили на экран. «Как?» — поинтересовался Данелия, обрадовавшись возможности помочь опальному коллеге. Хрущев помахал пальцем перед его носом и с хитрецой ответил: «Не скажу! Сами должны сообразить».

Данелия сообразил. Мало не показалось. В 1965-м, аккурат в год показательного процесса над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, которым инкриминировалась публикация их «антисоветских» произведений на Западе, Данелия снял едкую сатирическую комедию «Тридцать три». О безобидном Травкине, у которого вдруг обнаружился тридцать третий зуб, отчего вся его тихая, счастливая жизнь пошла наперекосяк. Травкина изучают, исследуют как природный феномен, преподносят как достижение народного хозяйства, возят по различным инстанциям, и в конце концов, отправляют на Марс путем атомарного разложения. И он безропотно следует указаниям многочисленных опекунов, даже не пытаясь возразить. Сюжетно вся эта фантасмагория оправдывалась видениями Травкина, отключившегося во время наркоза. Но бдительную советскую цензуру так просто не провести. Маленький человек как жертва Системы — такая фига слишком очевидно выпирала из кармана. Фильм быстро положили на полку, что, впрочем, не мешало крутить его в отдаленных от центра кинотеатрах для выполнения прокатного плана.

Слухи о закрытии «Тридцати трех» всполошили малочисленных диссидентов. На пороге квартиры Данелия стали появляться странные личности, которые конспиративно передавали борцу с режимом посылки в тюрьму — они были уверены в том, что «борец» уже сидит. А узнав, что он все еще на свободе, предлагали помощь в издании на Западе новых книг. Тут Георгия Данелия осенило, что его путают с Даниэлем. Впрочем, после перестройки выяснилось, что в КГБ действительно обсуждали арест режиссера «Тридцати трех», но решили: не та фигура, из которой стоит делать «узника совести».

Для съемок следующего фильма Данелия сбежал из Москвы в более либеральную Грузию. Причем, собирался сделать картину по рассказу Роберта Шекли. Колония поселенцев на далекой планете ожидала инспекцию с Земли. Большой ревизор должен проверить, живут ли бывшие земляне по инструкции, и если выяснится, что нет, то уничтожит планету на фиг вместе с обитателями. Эту планету Данелия хотел заселить героями романа Клода Тилье «Мой дядя Бенджамен», сделав их грузинами. И тут понял, что такие персонажи даже под страхом смерти не станут существовать по инструкции, а будут до последнего часа пить, кутить, петь и веселиться, в общем, жить в свое удовольствие.

Так возник фильм «Не горюй!», который Данелия снял во времена короткой «пражской весны» 1968-го, раздавленной танками инспекции Большого кремлевского брата. Реальность выдавала куда более изощренные сценарии, не укладывающиеся в рамки какого-либо жанра. Разве что трагикомедии. В этом жанре Данелия и стал исследовать различные модели эскапизма, проверяя, сможет ли человек сохранить детскую непосредственность и выжить во враждебном ему внешнем мире.

В «Не горюй!» внешний мир пока сведен до минимума. Данелия создал пиросманиевски колоритный рай, сочный и идиллический настолько, что покорил Федерико Феллини. В итоге незадолго до своей смерти Феллини присудил Данелия персональный приз «Амаркорд», отлитый из серебра по модели Сергея Параджанова, которую тот изготовил, находясь в заключении, из фольги крышек молочных бутылок.

В отличие от Сергея Параджанова, Георгий Данелия не был «внутренним эмигрантом». Его герои, «взрослые дети», неприкаянные, мыкающиеся кидалты, отчаянно пытались обрести место под солнцем, только абсолютно не понимали, где оно может быть. Поэтому оторвавшийся от исторических корней сантехник Борщов в фильме «Афоня» делал невыносимой жизнь для окружающих и себя самого. Сокол-вертолетчик Валико Мизандари в «Мимино», сбежав из родной тушетской деревушки в трансконтинентальные авиалинии, понимал, что он там чужой. А переводчик Бузыкин в «Осеннем марафоне» бессильно разрывался между женой и любовницей, датским профессором и соседом-слесарем, и еще множеством персонажей, бесцеремонно посягающим на его личное пространство.

Сквозь сюжетные перипетии кидалта советикуса навязчиво проглядывал каркас притчи о блудном сыне, и Данелия даровал своим героям возвращение. Иногда лишь намеченное, как в «Афоне», иногда счастливое, как в «Мимино», иногда сумрачное и неопределенное, как в «Осеннем марафоне». Но как бы безнадежно ни удалялся беглец от себя самого, у него всегда оставался шанс вернуться, назло шалой судьбе.

Судьба взяла реванш. В 1980-м Данелия пережил клиническую смерть. В 1985-м погиб его двадцатишестилетний сын, Николай. Данелия пытался заглушить боль алкоголем, пытался покончить с собой… Но не сдался.

В 1986-м он превратил своих героев, дядю Вову, обычного прораба, и Гедевана по прозвищу Скрипач, не менее обычного студента текстильного института, в заложников своевольного фатума, волшебным образом отправив их в космические дали, на полувымершую планету Плюк в тентуре, в галактику Кин-дза-дза в спирали. В общем, на задворки Вселенной. Здесь, среди зыбучих песков и футуристических конструкций, среди деградировавших до младенчества аборигенов, которые статус определяют цветом штанов, а все слова, кроме ругательств, обозначают одним-единственным звукосочетанием «ку», двое землян проходят отшельнический путь познания и переживают величайшую драму человеческого одиночества в бесконечном бездушном космосе.

В 2000 году Гия Канчели напишет по мотивам собственного саундтрека к «Кин-дза-дзе» пьесу для симфонического оркестра «Eine kleine Daneliada». На премьере в московской консерватории публика примет Георгия Данелия (ввиду отсутствия автора) за Канчели и будет чествовать его как «величайшего композитора двадцатого века». Данелия удалится из зала в отвратительнейшем настроении. Судьбу не переспоришь.

В «Кин-дза-дзе» его герои еще попытаются обыграть фатум по его же правилам, используют неумолимый ход событий, чтобы его изменить: «Слушай, дядя, жми на время». Больше такое не повторится. В девяностых данелиевские персонажи станут пешками в непостижимых играх богов. В последнем игровом фильме Георгия Данелия «Фортуна» Буба Кикабидзе, переквалифицировавшийся из летчика в капитана старенькой баржи, азартно режется в игровые автоматы, стараясь не замечать накопившегося груза жизненных проблем. А когда при полном параде хочет эффектно уйти на дно вместе с тонущим судном — баржа садится на мель… Финал.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>