Общим местом стала неадекватность русских переводов «Гамлета». Наверное, поэтому продолжают появляться новые переводы трагедии Шекспира. Этим летом вышел из печати перевод Григория Кружкова. Пятый акт «Гамлета» в его переводе был опубликован в 12 номере журнала «Новый мир» за 2024 год. Его и разберем.

Кружков в свое время стал широко известен переводом стихотворения Киплинга «Цыганская тропа», которое Никита Михалков спел в фильме «Жестокий романс». Перевод Кружкова можно назвать переводом для бедных. Именно поэтому его разлюли малина, заменившая изощренную систему метафор Киплинга, пришлась по вкусу широким массам позднесоветских времен. Подобную традицию заложил у нас Самуил Маршак переводами сонетов Шекспира. Маршак напрочь выбрасывал шекспировские метафоры, видимо, считая их грубыми и непоэтическими, и заменял банальностями. Из его переводов можно разве что узнать тему шекспировского сонета: о любви, о смерти, о беге времени…

Вот и Кружков сплошь и рядом выбрасывает оригинальные метафоры Шекспира, которые и сделали «Гамлета» шедевром, видимо, считая их грубыми и «непоэтическими». Вот фраза Гамлета из диалога с Горацио:

«Хвала тем безрассудным
Поступкам, что порой нас выручают».

Кружков, намеренно или нет, устраняет «плотницкую» метафору Шекспира:

«When our deep plots do pall …
There’s a divinity that shapes our ends,
Rough-hew them how we will» — «когда наша глубокая разметка уже стерлась, божественная воля придает форму окончаниям, которые мы лишь грубо обтесали». А ведь это одно из ключевых мест пьесы: в свое время Лев Выготский заметил, что Гамлет убивает короля вовсе не из-за отца, а спонтанно, как месть за смерть матери. Фраза Гамлета дает читателю ключ к пониманию характера дальнейших событий. В «поэтическом» переводе Кружкова ключ этот утерян.

А вот слова Гамлета над могилой Офелии:

«Засыпать нас такой горой земли
…по сравненью с ней,
И Пелион покажется песчинкой». (Запятая здесь на совести корректора.) У Шекспира вместо «песчинки» стоит «wart», то есть «бородавка» или «прыщ». Но Кружков не может допустить подобной грубости выражения. Буквально так же, как Маршак в 35-м сонете, только Маршак ставит «песчинки» вместо «mud», то есть «грязи» или «тины».

А вот одна из самых известных фраз Гамлета:

«Я любил
Офелию! И сорок тысяч братьев,
Как бы они себя не били в грудь,
Со мною не сравнятся».

От Шекспира тут остались только сорок тысяч братьев.

«I loved Ophelia: forty thousand brothers
Could not, with all their quantity of love,
Make up my sum».

Это «финансовая» метафора Шекспира. Make up my sum — добрать до суммы. «Quantity of love» сразу вызывает в уме выражение «quantity of money» — «сумма денег». В целом выходит: «Я любил Офелию! И сорок тысяч братьев со всем своим любовным капиталом столько не наскребут». Такая меркантильность в столь трагическом месте у Кружкова, конечно, вылетает, остается банальный набор слов.

А вот слова Гамлета в диалоге с Озриком: «…мы пытаемся облечь этого джентльмена грубой материей наших слов». У Шекспира же стоит «…we wrap the gentleman in our more rawer breath» — «мы окутаем джентльмена нашим кислым дыханием». Такую «непоэтичность», как «кислое дыхание», Кружков, конечно, вынести не может.

А вот дальше в этом же диалоге:

«Гамлет. Что вы называете оснасткой?
Озрик. Оснасткой, милорд, я называю перевязи, ремешки и остальное, что идет к рапирам и кинжалам.
Гамлет. Это слово больше подошло бы фрегату, чем фехтовальщику».

У Шекспира нет никакого фрегата, а стоит «hangers» и «carry cannon by our sides», то есть речь идет о лямках, на которых таскали бы пушки, подвесив их у себя по бокам. Но оснастка и фрегат гораздо «поэтичней» лямок и пушек.

Вот предсмертная речь Гамлета:

«Смерть —
Суровый конвоир, она не ждет
И не дает поблажки».

У Шекспира стоит:

«sergeant, death,
Is strict in his arrest».

Sergeant — это судебный пристав, arrest — понятно и без перевода. Но все это оказывается «непоэтично» и Кружков заменяет Шекспира банальностями.

Далее Гамлет у Кружкова говорит:

«Яд берет свое…
Мой час настал».

У Шекспира: «The potent poison quite o’er-crows my spirit». Сrow — это каркарнье ворона. То есть Смерть своим карканьем заглушает голос души. Кружков это карканье благополучно опускает.

Порой же Кружков считает, что Шекспир выражается слишком пресно, и дарит ему свои собственные метафоры. Вот фраза Лаэрта перед отравленным уколом во время поединка: «Хоть совесть ропщет и скрипит». У Шекспира никакого скрипа нет: «это идет вразрез с моей совестью», — говорит Лаэрт.

Вот фраза Фортинбраса в финале:

«О, что за пиршество, царица Смерть,
Готовишь ты в своих пещерах тайных,
Что столько знатной дичи ты сразила
Своей секирой?»

Здесь отсебятина переводчика: царица, пещеры тайные, дичь и секира. Кроме того, выходит, что Смерть, как дичью, будет закусывать убитыми правителями Дании. Шекспир же говорит: «О, какое пиршество устроит Смерть в своих вечных темницах (или могилах), гордясь кровавым выстрелом, что поразил стольких владык».
Перед этой фразой стоят слова, которые Кружков переводить не стал, видимо, решив не тратить время на трудное место, а ведь это именно что яркая метафора: «This quarry cries on havoc». Havok — это призыв к повальной резне во время битвы или охоты. Quarry — груда мертвых тел. Буквально фраза означает: «Груда мертвых тел словно плачет на плече у всеобщей резни».

Вот еще одно, отчего-то оказавшееся для Кружкова трудным, место:

«…since no man has aught of what he
leaves, what is’t to leave betimes?» — говорит Гамлет в разговоре с Горацио, который отговаривает его от поединка. Кружков просто выбрасывает эти слова. А между тем, это одна из самых ярких фраз Гамлета: «Если ничего с собой не унести, что значит — уйти слишком рано?»

К сложным для понимания мест «Гамлета» относится «морская» метафора в диалоге Гамлета и Озрика при обсуждении достоинств Лаэрта. Кружков проскакивает ее на всех парусах, заменяя отсебятиной.

«Osric: … an absolute gentleman … he is the card or
calendar of gentry, for you shall find in him the
continent of what part a gentleman would see».

Шекспировский Лексикон А.Шмидта для «card» дает — «the face of sea compass», то есть диск с морским компасом, на котором указаны направления-румбы. Русский аналог этого слова — картушка. Озрик сравнивает Лаэрта с компасом для джентльмена. В соседстве с «компасом» и «календарь» в соответствии с Лексиконом А.Шмидта логично истолковать как «note-book, record». Последнее близко к ship record book, то есть к корабельному журналу, куда заносятся сведения о курсе корабля. Для морской тематики логично и слово «continent», тесно связанное с мореплаванием. Недаром в ответной реплике Гамлет подхватывает морскую тему, употребляя «yaw» (отклониться от курса) и «sail»(плавание под парусами):

«…трудно вашей голове (памяти) не пойти кругом при счете его достоинств и не сбиться с курса, тем более что он приплыл к нам так стремительно».

Ничего «морского» у Кружкова в ответе Гамлета тоже нет: уходит словесная игра Гамлета, придающая ему интеллектуальное очарование. Зато в придачу к зеркалу, которое упоминает Гамлет, Кружков добавляет свою «обезьяну».

Часто Кружков грешит против Шекспира и русского языка и во вполне несложных местах «Гамлета».
«Это два оружия», — отвечает Гамлет Озрику на его слова о хорошем владении Лаэртом рапирой и кинжалом. По-русски же будет: «Это два вида оружия».

Или вот слова Гамлета об Озрике: «…любезничал и с грудью кормилицы перед тем, как взять ее в рот». Младенец берет в рот не женскую грудь, а сосок. Так бы и следовало перевести шекспировское «dug».

А вот Гамлет мирится с Лаэртом перед поединком:

«Я наугад пустил стрелу над домом
И ранил брата».

Выходит, брат сидел на крыше. Шекспир употребляет «over», то есть «за крышу дома», а «над» было бы «under».

Перечень подобных расхождений с Шекспиром можно продолжать еще долго.
Подводя итог моему разбору, следует признать, что перевод Г.Кружкова читается легче, чем подавляющее большинство существующих переводов «Гамлета» на русский. При этом, однако, нельзя сказать, что Кружков продвинулся в понимании текста «Гамлета» по сравнению, скажем, с так называемыми каноническими переводами М. Лозинского или Б. Пастернака, делая те же самые ошибки, что и в указанных переводах. В результате перед нами «приятный во всех отношениях», но кастрированный Шекспир. По существу, Шекспир «для бедных». Тратить ли на его чтение время, решать читателю.

Андрей Пустогаров,
член союза «Мастера литературного перевода»

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>