Десятилетие понявших. 2011—2020: книги, которые объясняют наше время | БЛОГ ПЕРЕМЕН. Peremeny.Ru

В список, представленный ниже, попали книги-события, книги, оказавшиеся знаковыми и для своего времени, и для (обозримого) будущего. Их авторы поняли, точнее — почувствовали время и смогли отразить его, даже если писали о прошлом или будущем. Возможно потому, что время выбрало именно их.

Есть здесь и книга-антисобытие, одна, но достаточно масштабная, чтобы о ней вспомнить. Отношения со временем у неё механистичные, потребительские. И в этом смысле она — всего лишь симптом времени. Но угрожающий.

2011. Вышла антология «Десятка» (М.: Ад Маргинем Пресс) с произведениями десяти авторов, преимущественно «новых реалистов». В порядке появления на страницах книги: Сергей Самсонов, Сергей Шаргунов, Ильдар Абузяров, Захар Прилепин (он же составитель), Герман Садулаев, Михаил Елизаров, Роман Сенчин, Денис Гуцко, Андрей Рубанов. Замыкает ряд виртуоз модернистского письма Дмитрий Данилов. Писатели эти в основном и будут определять литературный мейнстрим десятилетия, кто-то тише, кто-то громче, кто-то очень громко.

Принципы, по которым Прилепин собирал антологию, просты: «Во-первых, это писатели, которые начали публиковаться в “нулевые” годы… Во-вторых, это писатели, которые в “нулевые” годы обрели какой-никакой успех». Идеологически (подчеркивает Прилепин) все они разные. Но все «так или иначе убеждены в наглядном крахе российского либерального проекта». И главное: «…перед нами люди, по большому счету равнодушно отнесшиеся к деленью на патриотов и демократов. Они сразу выпали из тех парадигм, как из чужого гнезда. Отношение к советской власти для поколения “нулевых” не было определяющим: какая, в конце концов, разница — советский или антисоветский, раз это ничего уже не объясняет. А вот что именно объясняет наше время — они (мы) и пытались понять, каждый в силу своих возможностей».

Если «Десятку» перечитать сегодня, то увидишь — о времени эти ребята тогда поняли многое. А за прошедшие десять лет поняли еще больше. Стоит также обратить внимание на книгу Андрея Рудалёва «4 выстрела: писатели нового тысячелетия» (М.: Молодая гвардия, 2018) — о Прилепине, Шаргунове, Сенчине, Садулаеве, она помогает лучше понять их.

29 мая 2011 года на церемонии вручения премии «Супер-нацбест» была названа лучшая книга минувшего десятилетия — книга «Грех» Прилепина. Интересный пример того, что можно назвать «новым автобиографизмом» — роман в рассказах и стихах.

Нет ощущения времени. Теплый, безумный, живой,
вижу сплошное счастье. Куда мне столько его.
Стыло, я знаю, стыло. Я знаю и не могу
впустить в себя хоть на Атом черную синеву —
гарью пропахший вечер — город в грязном снегу —
гибельность этого сердца — этого ветра звук.
Я не умею больше не миловать, не корить.
Что мне просить у Бога? Разве что прикурить.

Событием года стала и книга «“Несвятые святые” и другие рассказы» Архимандрита Русской Православной церкви Тихона (Шевкунова) (Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь). Тут примечателен и чин автора — один из высших монашеских чинов, т.е. в черном духовенстве (соответствует протоиерею в белом духовенстве). Он — наместник московского Сретенского мужского монастыря. Редактор интернет-портала Православие.ру. Автор фильма «Гибель империи. Византийский урок» (2008, «Россия», премия «Золотой орёл»). Ну, и самое интригующее: по слухам, о. Тихон — духовник Владимира Путина.

«Несвятые святые» — это реальные истории из жизни монахов и многих известных людей, «монастырская проза».

«Здесь юмор, ирония, пафос, трагизм, драматизм. Здесь соблюдена та мера, которую можно назвать православным юмором». (Борис Любимов).

Как говорит сам автор:

«Практически все истории, которые вошли в книгу, я рассказывал на проповедях… Проповедь… ведь и строится на осмыслении Священного Писания, на толковании церковных событий святыми отцами и на примерах из жизни».

В 2012 году книга «Несвятые святые» вошла в список финалистов «Большой книги», но победила только в читательском голосовании. А в основном — даже не попала в тройку лучших. И это был скандал! Одно из объяснений — потому что как раз тогда затеялось дело Pussy Riot. И возможно, это был своего рода протест против позиции РПЦ. Так или иначе, но «Несвятые святые» стали самой популярной православной книгой

2013 год ознаменовался появлением — точнее, закреплением — на литературном небосводе новой звезды — это Евгений Водолазкин с романом «Лавр» (М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной). Роман получил Первую премию «Большой книги». Водолазкина стали сравнивать с Умберто Эко, «Лавр» — называть «постмодернистской прозой высокой пробы».

Время действия — XV век, т.н. русское Средневековье. Но подзаголовок утверждает: «Неисторический роман». Герои его предполагают, что времени, может, и вовсе нет. Поэтому здесь органично сопрягаются разные языковые пласты и времена: «Кто сей знающий тайны мои? Арсений повернулся к Фоме: Ты кто? Х… в пальто, ответил Фома. Ты спрашиваешь о второстепенных вещах. А я скажу тебе о главном. Возвращайся в Завеличье, где на будущей Комсомольской площади стоит монастырь Иоанна Предтечи».

В романе четыре части: Книга познания, Книга Отречения, Книга Пути, Книга Покоя — не жизнеописание, но судьба героя, его последним именем роман и назван.

От этой прозы веет бодрой свежестью. Светлая ирония не даёт сбиться в пафос жития. А какие здесь звери — волк, верблюд, медведь!

«Овсяную кашу и репу обычно съедал медведь. Он никак не мог найти подходящей берлоги для сна, и это отравляло ему жизнь. Приходя к Лавру, медведь жаловался на морозы, отсутствие питания и свою общую неустроенность. В самые холодные дни Лавр пускал его в пещеру погреться, призывая гостя не храпеть во сне и не отвлекать его от молитвы».

Волшебная книга!

Стоит добавить, что 12 декабря 2020 года во МХАТе им. М. Горького с большим успехом прошла премьера спектакля по «Лавру».

Еще одна знаковая книга — роман «1993. Семейный портрет на фоне горящего дома» Сергея Шаргунова (М.: АСТ) — о событиях 1993 года, невозможных, диких, страшных, не зря их называют — Черный Октябрь. Хотя о Черном Октябре написано несколько книг, роман Шаргунова — первая в нашей литературе попытка показать, как тогда через умы и души обычных людей проходили токи истории и политики. Кого-то оставляли равнодушным, кого-то будоражили, чью-то жизнь меняли радикально.

Шаргунов эту книгу писал не так, как предыдущие, по-новому. Автора-повествователя здесь не видно, роман как бы сам из себя происходит. И это, кажется, единственно правильный ход — потому что то, о чем роман, требует максимальной объективности, иначе будет публицистика.

Противоборствующие станы вроде бы зеркально отражают друг друга. На стороне Верховного совета радикал-коммунист Ампилов: «Да здравствует вооруженное восстание, товарищи!». На стороне президента Ельцина радикал-либерал Новодворская: «…мы сами пойдем и уничтожим красного дьявола! Дайте нам оружие, и мы раздавим гадину!»

Там и там жгут уютные костры и поют хорошие песни. Там и там и молодёжь, и пенсионеры. Там и там люди верят, что пришли не зря. И что правда именно там, куда они пришли. Но всё-таки правда видится там, где «омоновцы молотили и месили вокруг, свирепо, наотмашь, добавляя ботинками. Люди сопротивлялись, но лишь раззадорили тех, кто был сильнее: в первую минуту раздавались звяк и скрежет противоборства, во вторую — попадали на асфальт доски, железки, флаги, а в третью — ОМОН всё прибывал и сдавливал — начали падать тела. Кто падал бесчувственно, кто с криком, кто молчком, закрывая голову, пока остальные, уцелевшие, неслись прочь».

Расстрел Белого дома остаётся за последней чертой романа, роман будто продолжается вне текста. И еще долго звучит его тревожная и печальная музыка…

Один персонаж — особый, коза Ася. Её вначале приручают, балуют всячески, она сидит на диване, смотрит телевизор… А потом — губят. Ни за что ни про что, по злой беспечности. И если определить смысл романа одной фразой, то это будет: «Из сарая прощально заблеяла Ася».

В том же 2013 году увидел свет и роман Владимира Сорокина «Теллурия»: симптоматично, что здесь Средневековье, как в «Лавре», но опрокинутое в будущее и соединенное с советской эпохой. Время действия — середина XXI века. «После краха идеологических, геополитических и технологических утопий» евроазиатский континент «погрузился наконец в благословенное просвещенное средневековье. Мир стал человеческого размера. Нации обрели себя. Человек перестал быть суммой технологий»; «больше нет технологий и массового производства, люди никуда не торопятся…». В этом прекрасном новом мире вместо iPad, например, умная береста. И прочее парадоксальное смешение архаичного со сверхновым.

Изменилась и карта мира, большие страны раздроблены. На Европу напали мусульмане-салафиты. В Париже и Мюнхене ваххабитская революция. Швейцария разбомблена талибами. Германия распалась на части, на развалинах Франции возникла республика тамплиеров…

В Московии коммуноцарствие, в Рязани просвещенная монархия, Возродился СССР, но в ином виде — теперь это Сталинская Советская Социалистическая Республика, Столица — Сталинград; религия — сталинизм, слоган «Сталинисты всего мира, соединяйтесь!» Сюда едут паломники и туристы-сталинисты, для их развлечения открыты дома терпимости, разрешены теллуровые трипы, во время которых можно встретиться с вождём.

«Теллурия» — это, конечно, антиутопия. Но если в классической антиутопии человек, индивид зависит от государства, которое может навалиться на него всей своей тяжестью, то здесь он зависит от наркотика. И персонажи романа, — а среди них люди с пёсьими головами, крестоносцы, кентавры, карлики, православные коммунисты и т.д., — гоняются за теллуром, приносящим счастье. Гвозди из теллура вбивают в головы желающих специально обученные плотники, непередаваемое удовольствие гарантировано.

В романе 50 глав, каждая исполнена в своей стилистике, на своём языке. Например, Глава V написана в жанре телерепортажа с карнавала в Кёльне, который ведёт немецкий журналист:

«Три года мы все ждали этого Розового Понедельника, чтобы выйти на улицы родного города. Три года кельнцы не могли этого себе позволить по злобной воле оккупантов, считавших наш карнавал «дыханием шайтана…»».

Вот совсем маленькая Глава XI — гимн Государству, точнее, пародия на этатистские восторги. «О, Совершенное Государство! Видимым и невидимым солнцем сияешь ты над нами, согревая и опаляя. Лучи твои пронизывают нас. Они мощны и вездесущи. От них не спрятаться никому — ни правым, ни виноватым. Да и нужно ли?» (Прямо «Мы» Замятина!)

Глава XLII про кентавра, влюбившегося в женщину по имени Коломбина. Его речь напоминает о мальчике-идиоте по имени Бенджи из «Шума и ярости» Фолкнера. И о герое книги Саши Соколова «Школа для дураков»: «И я очень пвакаць и кричаць и звать Коломбину. А мени наказываць и посадиць на чепочку».

Так, перепевая чужое и создавая на нём своё, впадая то в пафос, то в сарказм, а то и просто ёрничая, проходит Сорокин по городам и весям будущего. Не такого уж далёкого.

В 2014 году увидел свет роман «Обитель» Захара Прилепина. Это обращение к советскому прошлому. Время действия — 1929 год. Место — Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН). Главный герой, 27-летний Артем Горяинов, сидит за уголовное преступление — за нечаянное убийство в драке, без умысла. На долю Артема выпадут схватки с урками, покровительство главы СЛОНа Федора Эйхманиса, роман с «комиссаршей» Галиной; философские беседы заключенных спецов, каторжные работы, неудачный побег…

Можно сказать, что «Обитель» — это роман воспитания и роман пути. Только воспитуемый, пройдя путь, погибает, причем тоже случайно — его убивают уголовники, просто так.

"Обитель". Илл. Клима Ли

Самое страшное место романа на его переломе, это коллективная исповедь заключенных. Батюшка называет грехи, а они признаются:

«Ор стоял, как на скотобойне… — Не посещал больных, не помогал нуждающимся, скупился на милостыню, осуждал нищих! “Да, да, да —… и слабых, и больных, и всех — презирал!”… — Виновен!.. Я виновен!.. Каюсь! — отхаркивались люди на коленях. — Согрешил нерадением о спасении ближнего! — Да! Батюшка, спаси! Прости, Господи! — надрывались люди, обескураженные своей греховностью. …Согрешил вольным или невольным убийством! — огласил батюшка Зиновий. — Владычка! — как брошенный в огонь, взвыл кто-то. — Я зарезал жену! Все смолкли, но совсем ненадолго…»

И еще цитата:

— Артём, а как вы думаете, чем сейчас занимается Иисус Христос? Какие-то у него должны быть дела, нет?
Сглотнув, Артём внимательно посмотрел на Василия Петровича и подумал: «…А действительно? Чем?».

Некоторые критики решили, что Прилепин романтизирует и облагораживает лагерь. Но в основном роман восприняли адекватно. И в том же году «Обитель» получила Первую премию «Большой книги» — «За убедительное продолжение традиции русского социально-исторического романа». Вторая премия досталась «Теллурии» — «За неиссякаемое мастерство стилизации и силу предвидения». Третья — «Возвращению в Египет» Владимира Шарова — «За своеобразный вызов современному творческому не-читателю».
Режиссер Александр Велединский («Русское», «Географ глобус пропил» и др.) снял по «Обители» 8-серийный фильм, который скоро покажут на т/к «Россия».

2015 год отмечен антисобытием — странным присуждением Нобелевской премии по литературе. Лауреатом стала Светлана Алексиевич, которую, правда, наградили как белорусскую писательницу, но пишет она на русском и имеет большую аудиторию в России. Притом её книги, включая «Время секонд-хэнд» (М.: Время, 2013), ставшее поводом для награждения, не литература и не документалистика. Это фейки огромного размера, которые Алексиевич выдаёт за подлинные речи людей. Так женщина, у которой в Чечне погибла дочь («Олеся Николаева — младший сержант милиции, 28 лет»), вдруг вставляет в свой рассказ длинную историю воевавшего в Чечне офицера, случайно встреченного в электричке. Историю она излагает от его имени, да еще в художественных подробностях: «Стоит старый чеченец и смотрит: нас полная машина дембелей. Смотрит и думает: нормальные русские парни, а только что были автоматчики, пулеметчики… снайперы. И его самообличения эта женщина будто бы слово в слово воспроизводит: «Можно многое себе позволить… Ты — пьяная скотина и у тебя оружие в руках. В голове — один сперматозоид… Работа палаческая… Умирали за мафию, которая нам еще и не платила».

Ну и как можно поверить в то, что несчастная мать действительно всё это запомнила и рассказала на диктофон! И вот что интересно: Алексиевич даже не пытается придать своим сочинениям хотя бы правдоподобие, она напрочь лишена художественного слуха.

Зато она активно демонстрирует своё глубинное отвращение к России. И это бы ладно, не любит и не любит. Но ведь и лжет на каждом шагу, исходя из этой нелюбви.

Награждение Алексиевич — демонстративное попрание и эстетики, и этики. И — дискредитация Нобелевки.

2016. Главное событие года — книга «Тень Мазепы: украинская нация в эпоху Гоголя» Сергея Белякова (АСТ, Редакция Елены Шубиной).

Во-первых, потому, что в свете Майдана, завершившегося госпереворотом, украинский вопрос актуализировался до предела — кажется, весь мир украинизировался. Во-вторых, книга сама по себе хороша и читается как захватывающий роман, притом основанный на множестве источников и снабженный великолепным научным аппаратом.

С.Беляков с А.Венедиктовым

Время действия — с XVII—XVIII веков по первую половину XIХ века.

Вот несколько названий глав: «Украина це окраина?», «Русский взгляд на украинцев», «Жинка», «Ведьма», «Лыцари», «Нация и её вера», «Польша превыше всего», «Банкир, стало быть, еврей». «Москали», «Кацапы», «Несколько слов о русофобии»…

Гоголь в подзаголовке и в самой книге маркирует кровную связь великороссов и малороссов, несколько отягощенную побочными обстоятельствами. С. Беляков называет Гоголя чаровником.

«Константин Аксаков, человек с обостренным национальным чувством, должен был, кажется, заметить в творчестве Гоголя много неприятного для русского человека. Но Аксаков был очарован и увлечен Гоголем более других». Еще более эффектный пример: за «Ревизора», в котором всем досталось и особенно государю, «Гоголь “по Высочайшему повелению” получил в награду перстень ценой в 800 рублей, такие же перстни получили ведущие актеры». Для сравнения: Чаадаев за «Философическое письмо» получил сумасшедшего, а Надеждин, опубликовавший его в «Телескопе», — ссылку. Лермонтов за «Смерть поэта», за «вы, жадную толпой стоящие у трона», — арест и потом Кавказ. Достоевский за чтение письма Белинского Гоголю — смертную казнь, заменённую на каторгу… Парадокс! Подробно рассматривает Беляков и «русский поворот» Гоголя, тоже очень интересный.

Что маркирует в названии книги тень Мазепы, перебегавшего из одной страны в другую, от одного покровителя к другому («Измена своим благодетелям не раз уже выказывалась в его жизни», — говорил Н. Костомаров), — понятно.

Судьба «Кобзаря» Шевченко — ключ к истории украинской нации, считает С. Беляков.

«Всякий читатель “Кобзаря” найдет там немало “добрых” слов о “жидах” и “нимоте” (немцах), а в письмах ему встретятся «верблюдовожатые киргизы», «поганые черкесы», «Иродов Кавказ». В дневнике, который Шевченко вел около года (с июня 1857 по июль 1858), встретим весьма нелестные характеристики, которые он дает различным слоям русского общества. <…> Главная причина русофобии проста и банальна: неприязнь к чужому, нелюбовь к чужому, то есть ксенофобия. Не зря же написал Шевченко: “…москалі — чужі люде…”»

Не всё, наверное, в этой книге бесспорно. Но всё — интересно и заставляет задуматься.

Поймём ли мы братьев-небратьев? Поймут ли они нас?

Еще одна знаковая книга 2016-го — роман “F20” Анны Козловой (М.: Рипол Классик). История несчастной русской семьи, в которой самые несчастные — дети и собаки.

F20 — код шизофрении, такой диагноз поставили девочке по имени Анютик. Но оказалось, что больна не только она — больна и её сестра Юля, и их мама, и отчим, и вообще вся семья. Болен, кажется, даже большой черный пёс Лютер, глотающий таблетки.

Повествование ведётся от имени 14-летней девочки Юли, точное определение ей дал Владислав Толстов: «Холден Колфилд с диагнозом».

Анна Козлова

А. Козлова успешно работает на территории «грязного реализма», который рисует жизнь еще грязнее, чем она бывает. В её романе много секса. Есть подростковый секс («В тринадцать лет начались месячные, а вместе с ними пришли неотвязные мысли о мужчинах,… Мальчик, старик, урод — все это меркло перед тем простым соображением, что у каждого из них есть член»). Хуже того — старческий секс, когда 74-летнюю девственницу подкладывают под 68-летнего Ромео. И совсем уж запредельный — загробный секс, своеобразно явленный в скорби по погибшему возлюбленному («Вот что непоправимо…его член уже точно в меня не войдет, теперь он будет распухать, разлагаться и тлеть, и кормить червей»).

Но есть и тоска по норме, такой недостижимой:

«Мы с Анютиком перед сном лежали в кроватях и говорили, как ненавидим маму. Наш круг общения был не особенно велик, но ни у кого из знакомых детей такой мамы не было. Чужие мамы ходили на каблуках, в сережках, у них было и двое, и трое детей, собаки и кошки, но они всегда вставали и готовили завтрак, а не лежали в кровати со слезами на глазах».

Есть и трогательные моменты. Анютик жалеет, что уходят лучшие из тех, кто посещает её в бреду: «— А кто у тебя лучшие? — спросила я. — Говорящий щенок и Пушкин, — смущенно призналась Анютик». Так сквозь мрак к читателю пробиваются лучики света. И даже кажется, что «грязный реализм» не такой уж грязный. Да и к голосам, спутникам болезни, можно привыкнуть.

В 2017 году роман “F-20” получил премию «Нацбест».

В эти годы проявляется родовая черта «новых реалистов» — интерес к советской литературе.

Не жалея ни сил, ни времени, они вводят в наш литературный обиход советских писателей, доказывая, что их творчество не сводилось к соцреализму. Одна из таких книг — «Катаев. Погоня за вечной весной» Сергея Шаргунова (М.: Молодая гвардия, 2016), получившая в 2017 году вторую премию «Большой книги». Шаргунов выбрал Катаева по любви. И потому, что считает его первоклассным и — незаслуженно забытым писателем. Но свою задачу — делать «честный и хладнокровный разбор всех сведений» — выполнил.

О вехах пути Катаева рассказано захватывающе интересно, с обстоятельными историческими реконструкциями, с тонкими и точными наблюдениями. И о тех, с кем он — так или иначе — оказывался в одной орбите: Катаев и — Хлебников, Булгаков, Маяковский, Мандельштам, Солженицын, Михалков, Вознесенский, Аксёнов… Катаев и — Сталин, Хрущев, Брежнев… До Горбачева и Перестройки. В рассказ вплетается и личное, семейное Шаргунова. То там, то тут мелькнёт реплика его бабушки, писательницы Валерии Герасимовой. Или подробность: Зинаиду Шишову из одесского окружения Катаева причащал перед смертью, в 1977 году, его отец-священник: «Она произвела на него впечатление многое испытавшего человека».

Есть в книге и неизвестные письма Катаева, а также Олеши, Ильфа, Петрова, Зощенко, Мандельштама — Шаргунов нашел их в личном архиве племянницы Анны Коваленко (Мухи), второй жены Катаева.

Есть рассказ Катаева о Троцком, после 1928 года изымаемый из «Записок о гражданской войне» и потому малодоступный. И много другого интересного, малодоступного. Одно мимолётное упоминание повести Катаева о Якове Блюмкине, сгинувшем в недрах НКВД, цепляет, хочется почитать (но не получится).

И всё переплетается: литература, жизнь… Будучи писателем, Шаргунов очень хорошо знает, как события жизни могут откликаться в прозе. И — наоборот: как проза может пролить свет на жизненные обстоятельства, прояснить их. То, о чем Катаев предпочитал умалчивать в жизни, присутствует в его сочинениях, нужно только уметь прочитать. А как написано! «Катаев плыл по широкой парной реке жизни, сладко жмурясь, будто и не замечая нападки, большой, гладкий, невозмутимый…»; «Золотое очарование детства он возместил багровыми красотами бойни»; «В Ташкенте Катаев — тосковал и любовался». Под стать самому Катаеву.

2018. Знаковая книга — «Вежливый герой. Очерки культурного ландшафта времен Владимира Путина» Алексея Колобородова (М.: Пятый Рим). «Один из национальных парадоксов заключается в том, что история литературы куда более точная наука, чем собственно история страны и ее государств», — говорит автор. И таким образом солидаризируется с Ключевским, который (даром что историк!) считал, что знание «хранится в литературе, переходит в сознание лиц и народов с пом[ощью] образования».

Перед нами «попытка оценить актуальную политику через образы и сюжеты литературы (и отчасти — других искусств)». Пять интегральных фигур, «в которых ярче всего преломилось выбравшее нас время», — Путин, Лимонов, Прилепин, Ходорковский, Михалков. Главная фигура понятно кто.

На самом деле фигур — действующих лиц — здесь гораздо больше. Залпами: протопоп Аввакум и Пушкин… Пастернак, Мандельштам, Булгаков… Солженицын, Рыбаков, Аксёнов, Горенштейн… Емелин, Сенчин, Шаргунов, Кантор, Садулаев, Рубанов… Так, разбирая книгу за книгой, воссоздаёт Колобродов эпоху, время, да хоть бы и режим Путина…

Въяве вижу конструкцию романа, который только Колобродов и может написать, — это роман в духе трилогии Дос Пассоса «США». С несколькими видами повествования: скажем, одна линия — герои, знаковые личности; другая — газеты, новости, фольклор, песни, анекдоты; третья — экскурсы в историю; четвёртая — лирические отступления, почти стихи. Классный получится роман!

Подтверждением тому служит и последняя книга Колобродова — «Об Солженицына. Заметки о стране и литературе» (М.: Городец-Флюид, 2020).

2019. Увидел свет роман «Земля» Михаила Елизарова (М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной). Слоган: «Первое масштабное осмысление русского танатоса». На самом деле — пародия, та пародия, из которой рождается высокая проза. Прозу эту нельзя воспринимать буквально, смыслы мерцают, переливаются, играют. Так, главный герой, Володя Кротышев, напоминает Омона Кривомазова из «Омона Ра» В. Пелевина. И в то же время это contra Пелевину: если Омону знаки судьбы уже в детстве указывали на небо, то Володе они указываю на землю… И дело здесь прежде всего в смене общественно-экономической формации: Омон рос при социализме, Володя — при диком капитализме. Самые важные вехи его пути — стройбат и кладбище — словно повторяют некогда гремевшие книги Сергея Каледина, основанные на личном опыте («Стройбат», «Смиренное кладбище).

М.Елизаров

Происходящее в романе мы видим глазами Кротышева, он хоть и близорук, но простодушен и честен, поэтому ему можно доверять.

Труды и дни похоронной мафии описаны с великолепным черным юмором. Причем многое как будто взято прямо из жизни. Так, похоронное бюро «Элизиум» находится непосредственно не территории Первой городской больницы («“Элизиум” изображался на плане стилизованной часовенкой, вплотную примыкавшей к патологоанатомическому корпусу»). На двери кабинета директора «Элизиума» табличка: «Гапоненко Аркадий Зиновьевич, замглавврача по АХЧ»! Шикарный кабинет, украшенный портретом Путина. Шикарное застолье, в котором принимают участие рентгенолог и анестезиолог…

Типично интеллигентские темы разговоров Елизаров переводит в регистр речи бандюков:

«Как говаривал писатель Набоков, сперва е…ь, потом уроки!»; «…мужики, в бане с ним парился. Иваныч, веришь, у паренька от-такенный, — Гапон, как рыбак, изобразил какой-то циклопический размер. — Нам-то чего? — хмыкнул Иваныч. — Это твоя, Аркаш, психотравма…»

Секс-бомба Алина, будучи блондинкой, то есть, согласно мему, дурой, рассказывает Кротышеву о Хайдеггере, Шопенгауэре, Ницше и т.д., а он старательно записывает всё в тетрадочку… И много всего другого затейливого, включая игры со временем, символически отражающиеся в «биологических часах», подаренных герою отцом, а в пространстве текста — быстрым пробегом по годам детства-отрочества-юности и долгим рассказом об одном дне из жизни (ср. с одним днём Леопольда Блума или Ивана Денисовича).

Виртуозная игра! Не реализм, но реальнее реализма. И не надо никакого продолжения. Роман получил «Нацбест 2020».

Кстати, если «Большая книга» заметно деградирует в последние годы, то «Нацбест» по-прежнему высоко держит планку.

2020. Знаковое произведение года — «Ополченский романс» Захара Прилепина (М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной). 14 рассказов-треков в разных ритмах. Неторопливая «Жизнь», герой — обычный, неплохой в целом мужик. Ни над чем особо не задумываясь, он живёт так же неторопливо, обычно. Может быть, слишком обычно, когда рядом идёт война. Но так ведь и живёт большинство.

Быстрая, легкомысленная «Дорога». Здесь герой, тоже не особо задумываясь, отправляется на Донбасс:

«…от лёгкости жизни, и ещё оттого, что мироздание, казалось, окосело, скривилось, съехало на бок, — а этого он не любил. Но когда б его поймали на противоречии, спросив, отчего ж его мироздание не треснуло при виде первого мёртвого в кавказском ауле — он пожал бы плечами и спорить отказался».

Мучительно замедленная, долго не разрешающаяся «Контрабанда». Когда журналист, сугубо штатский человек, из самых добрых побуждений вызывается везти гуманитарку на Донбасс. Но сталкивается с таким непроходимыми бюрократическими барьерами, что вынужден провозить то, что так нужно людям, контрабандой, за 100 тысяч.

Захар Прилепин

Нарочито спокойный рассказ «Пленные». Два украинца — «Это были не простые ребята» — сдаются в плен. После долгих допросов они должны окончательно подтвердить свою лояльность — расстрелять двух других пленных, совсем простых. И расстреливают. «— Вострицкий, — приказал комбат отчего-то простуженным голосом. — Проводи. Это теперь бойцы нашего батальона, твоего взвода. У вас ведь там есть место… В твоём домике будут жить».

И кода «Домой» — горькая прощальная мелодия: раненого Лесенцова спасает, рискуя жизнью, дурашливый, даже какой-то недоразвитый Лютик, другой их товарищ погибает.

«Скрип невероятным образом вывернулся посреди горячего донецкого воздуха — будучи уже на полпути к небу — и в развороте упал на землю, головой к Лютику и Лесенцову, миг спустя подняв своё навек запылённое казахское лицо. — Налево! — чётко сказал Лесенцов. — Я родину люблю, — и выпал из сознания».

Романс — это что-то щемящее, трогающее душу (если она есть), тревожащее её. В книге это еще и дети. Девочка, провожающая отца на войну, дети в школьном автобусе, который обстреливают, ребёнок, только зародившийся в утробе матери.

Это и несчастные животные, брошенные, потерянные. «Много контуженных собак, кошек… Не слышат ничего. Оглохшие». А как еще петь о войне?..

Хотя «Ополченский романс» не только о войне, а и о свободе выбора, которая дана каждому. Но не каждый и не всегда осознаёт, что делает выбор.

комментария 2 на “Десятилетие понявших. 2011—2020: книги, которые объясняют наше время”

  1. on 31 Дек 2020 at 6:33 пп Константин Арест-Якубович

    Коротко.
    Алексиевич — открытая нацистка, выступившая за запрет русского языка на Украине. Если Нобелевский комитет дал ей премию, это говорит все о «ценностях» Запада. Вероятность выживания России прямо пропорциональна степени нашего разрыва с Европой.
    Анна Козлова с этической точки зрения не имеет никакого отношения к литературе. Все мы стоим перед Богом, и этика определяет все. Сорокин просто мразь, чем лучше такой человек пишет, тем больше его вина. Впрочем, Петрушевская еще отвратительнее, не любит жизнь, совсем не знает ее и не ценит. Пропащая душа.
    Лучший наш писатель сейчас — Михаил Тарковский, особенно его «Полет совы», это книга десятилетия, и прямая антитеза умышленной эскалации низости Сорокина — Козловой иже с ними. Других настоящих прозаиков сейчас в сущности и нет, ибо уметь хорошо писать нисколько не значит быть писателем. Ибо надо служить еще высшему, Богу, поднимать души вверх, а не совать их в свои собственные нечистоты.

  2. on 04 Янв 2021 at 8:34 дп zol

    Трудно не согласиться с предыдущим комментатором… От себя добавлю: у нас была литература золотого века(классика 19 столетия), литература серебряного века, бронзового(советская). А какая сейчас? Кажись оловянная… Ну какова эпоха, такие и песни…. И ещё вот перл.
    Цитата: «Ну, и самое интригующее: по слухам, о. Тихон — духовник Владимира Путина.»
    Какой у демона может быть духовник?
    ААААаааа.. каков поп, таков и приход… ясненько….

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>

ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ: