Евангелие от Остапа и топор отца Федора (3) | БЛОГ ПЕРЕМЕН. Peremeny.Ru

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

Художник Василий Слонов вырезал топором портрет Федора Достоевского на полном собрании сочинений Ленина

2.

Романы Достоевского и он сам – еще один источник для пародий Ильфа и Петрова.

Достоевский, что называется, переночевал в финале «Двенадцати стульев». Подмечено сходство эпизода самоубийства Свидригайлова из «Преступления и наказания» с последними приключениями убившего Бендера Воробьянинова (см. Майя Каганская и Зеев Бар-Селла, «Мастер Гамбс и Маргарита», Тель-Авив, 1984).

Совпадают общий стиль описания и детали: ночной туман, пьяный на улице, разговор со сторожем

Достоевский: «Он злобно приподнялся, чувствуя, что весь разбит; кости его болели. На дворе совершенно густой туман и ничего разглядеть нельзя. Час пятый в исходе; проспал! Он встал и надел свою жакетку и пальто, еще сырые. Нащупав в кармане револьвер, он вынул его и поправил капсюль…

Молочный, густой туман лежал над городом. Свидригайлов пошел по скользкой, грязной деревянной мостовой, по направлению к Малой Неве… Какой-то мертво-пьяный в шинели, лицом вниз, лежал поперек тротуара. Он поглядел на него и пошел далее….

У запертых больших ворот дома стоял, прислонясь к ним плечом, небольшой человечек, закутанный в серое солдатское пальто и в медной ахиллесовской каске….– А-зе, сто-зе вам и здеся на-а-до? – проговорил он, все еще не шевелясь и не изменяя своего положения.

– Да ничего, брат, здравствуй! – ответил Свидригайлов…

Свидригайлов спустил курок».

Ильф и Петров: «Ипполит Матвеевич вышел на улицу. Он был полон отчаяния и злобы. Луна прыгала по облачным кочкам. Мокрые решетки особняков жирно блестели. Газовые фонари, окруженные веночками водяной пыли, тревожно светились. Из пивной «Орел» вытолкнули пьяного. Пьяный заорал. Ипполит Матвеевич поморщился и твердо пошел назад. У него было одно желание: поскорее все кончить…

Свет погас, но комната оказалась слегка освещенной голубоватым аквариумным светом уличного фонаря…

– Ходют тут, ходют всякие, – услышал Воробьянинов над своим ухом. Он увидел сторожа в брезентовой спецодеждой в холодных сапогах. Сторож был очень стар и, как видно, добр…

Ипполит Матвеевич потрогал руками гранитную облицовку. Холод камня передался в самое его сердце. И он закричал.

Крик его, бешеный, страстный и дикий, – крик простреленной навылет волчицы, – вылетел на середину площади, мотнулся под мост и, отталкиваемый отовсюду звуками просыпающегося большого города, стал глохнуть и в минуту зачах».

Явная параллель со сценой из романа «Идиот», в которой Настасья Филипповна бросает деньги Рогожина в камин, содержится в «Золотом теленке»: «Что ж теперь делать? — размышлял он. — Как распорядиться проклятым кушем, который обогащает меня только моральными муками? Сжечь его, что ли?»

На этой мысли великий комбинатор остановился с удовольствием.

«Как раз в моем номере есть камин. Сжечь в камине! Это величественно! Поступок Клеопатры! В огонь! Пачка за пачкой! Чего мне с ними возиться? Хотя нет, глупо. Жечь деньги — пижонство! Гусарство!»

Пародировалась и сама фигура Федора Михайловича:

«когда Ильф и Петров работали над «Двенадцатью стульями», на книжных прилавках появилась еще одна новинка: «Письма Ф.М. Достоевского к жене» (Центрархив: Гос. изд-во, 1926). Читая ее (именно это издание), я обратил внимание на то, что одно из писем Федора Михайловича к Анне Григорьевне подписано «Твой вечный муж Достоевский». Естественно, я сразу вспомнил комическую подпись под письмом отца Федора к жене: «Твой вечно муж Федя».

Совпадение не могло быть случайным. Перечитывая письма Достоевского под таким — не скрою, совершенно новым для меня — углом зрения, я без труда установил, что сходство на этом отнюдь не кончается. Постоянный лейтмотив писем отца Федора («Вышли денег…», «Продай пальто брата твоего булочника и срочно вышли…», «Продай все, что можешь, и немедленно вышли!..») почти дословно совпадает с постоянными просьбами Достоевского к жене. Совсем как Достоевский, отец Федор в своих письмах то и дело жалуется на дороговизну, сообщает, сколько приходится платить за номер в гостинице, как удается ему экономить буквально на каждой мелочи» (Б.Сарнов, «Конспирологические домыслы Ивана Толстого», Альманах Лебедь, Бостон, № 675, 17 марта 2013 г.)

Но более серьезным заимствованием «из Достоевского» является, на наш взгляд, топор отца Федора, которым он крушит обманувшие его стулья: «Нетерпение охватывало отца Федора. Под полою у него за витой шнурок был заткнут топорик. …словно лунатик, подошел к третьему стулу и зверски ударил топориком по спинке. Стул опрокинулся, не повредившись.

– Ага! – крикнул отец Федор. – Я т-тебе покажу!

И он бросился на стул, как на живую тварь». Тут сразу вспоминается Раскольников с его топором в петле из тесьмы и «тварь дрожащая».

Что же такое топор у Достоевского?

«Почему Раскольников убил старуху топором?

Дворницкий топор очень неудобная вещь для убийства. Его трудно пронести на место убийства. Топор трудно унести.

У Раскольникова своего топора нет. Он рассчитывает на квартирный топор и находит топор у дворника.

Почему же топор надо выбирать орудием? Ведь старуху можно убить гирей и любым куском железа.

Потому, что топор того времени – это символ.

О топорах писали в прокламациях. О топоре говорил Герцену Н. Г. Чернышевский: “К топору зовите Русь!”» (В. Шкловский, «Достоевский»).

Вот что добавляет к этому современный исследователь:

«1 марта 1861 года в журнале А. И. Герцена «Колокол» была опубликована статья «Письмо из провинции», в которой появился впервые лозунг «К топору зовите Русь!». С тех пор образ топора стал символом «нового поколения» русской интеллигенции и его миссии в России: очистить страну от крепостного права, самодержавия, царя, церкви; символом упорного желания изменить общественный строй путем радикальных реформ» (Алехандро Ариэль Гонсалес, «По поводу одного эпизода в повести Ф. М. Достоевского «Записки из подполья»», Газета «Петрозаводский университет», 23.06.2006).

Топор появляется у Достоевского и в «Братьях Карамазовых» в разговоре Ивана с чертом: «– А там может случиться топор? – рассеянно и гадливо перебил вдруг Иван Федорович. Он сопротивлялся изо всех сил, чтобы не поверить своему бреду и не впасть в безумие окончательно.

– Топор? – переспросил гость в удивлении.

– Ну да, что станется там с топором? – с каким-то свирепым и настойчивым упорством вдруг вскрикнул Иван Федорович.

– Что станется в пространстве с топором? Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг земли, сам не зная зачем, в виде спутника».

Виктор Шкловский так пишет о соответствующих мотивах Достоевского:

«Он призывал мстителя.

Достоевский очень сложно относился к миру, в котором он жил, и к собственной своей бедности, к обидам и удачам, в которые он не верил, и к суду грозного будущего.

Он знал, что этот мир надо преодолеть, а как – не знал» (там же).

Что же сталось с этим символом освобождения народа и мщения у Ильфа и Петрова?

Отец Федор хочет с его помощью вынуть из стульев драгоценности, которые должны были «доставить ему основной и оборотный капиталы для покупки давно присмотренного в Самаре (свечного) заводика». Пародируется духовный мир русской интеллигенции в преддверии Октябрьской революции. Ко времени НЭПа все ее высокие мечты свелись, по мысли Ильфа и Петрова, к личному обогащению, к свечному заводику в Самаре.

А вот во что преобразовались в «Двенадцати стульях» нравственные искания Достоевского: «Он схватил Ипполита Матвеевича за тощий кадык и, сжимая пальцы, закричал охрипшим голосом: – Куда девал сокровища убиенной тобой тещи?… – Говори! – приказывал отец Федор. – Покайся, грешник!»… На третий день отец Федор стал проповедовать птицам. Он почему-то склонял их к лютеранству. – Птицы, – говорил он им звучным голосом, – покайтесь в своих грехах публично!… Хохочущего священника на пожарной лестнице увезли в психиатрическую лечебницу».

Еще острее пародируется дореволюционная русская интеллигенция в «Золотом теленке». Глава XIII романа носит название: «Васисуалий Лоханкин и его роль в русской революции».

(Здесь, явно, обыгрывается название статьи Ленина «Лев Толстой как зеркало русской революции». На Льва Толстого с его непротивлением злу насилием явно указывает и эпизод порки Лоханкина – см. ниже. Напомним, что «Ф. Тол¬сто¬ев¬ский» — это псевдоним, под которым Ильф и Петров в середине 20-х печатались в сатирических журналах).

Роль Лоханкина в революции в России (России в романе соответствует Воронья слободка) сводится к тому, что остальные слои населения высекли его за расточительство: он забывал выключать свет в общей уборной. Сама революция совершенно очевидно отождествляется с поджогом Вороньей слободки ее жителями, желавшими заработать на пожаре.

«Дом был обречен. Он не мог не сгореть. И действительно, в двенадцать часов ночи он запылал, подожженный сразу с шести концов».

Показательна фраза Лоханкина: «- Уж дома нет, — сказал Васисуалий, продолжая дрожать. — Сгорел до основанья». Тут нельзя не вспомнить строки Интернационала: «Весь мир насилья (то есть старый мир – А.П.) мы разрушим до основанья…».

Однако, революция и последующие события, поместившие Лоханкина в коммунальную квартиру, мало повлияли на его умонастроения: Лоханкин по-прежнему утешает себя мыслями об «очищении страданием», в духе «Преступления и наказания» Достоевского.

Получив порку, « — Ах, — сказал Лоханкин проникновенно, — ведь в конце концов кто знает? Может быть, так надо. Может быть, именно в этом великая сермяжная правда».

В связи с уходом жены «Лоханкин …страдал открыто, величаво, он хлестал свое горе чайными стаканами, он упивался им. Великая скорбь давала ему возможность лишний раз поразмыслить о значении русской интеллигенции, а равно о трагедии русского либерализма.

«А может быть, так надо, — думал он, — может быть, это искупление, и я выйду из него очищенным? Не такова ли судьба всех стоящих выше толпы людей с тонкой конституцией? Галилей, Милюков, А.Ф. Кони. Да, да, Варвара права, так надо!»

Душевная депрессия не помешала ему, однако, дать в газету объявление о сдаче внаем второй комнаты. «Это все-таки материально поддержит меня на первых порах», — решил Васисуалий. И снова погрузился в туманные соображения о страданиях плоти и значении души как источника прекрасного».

А вот его слова после пожара: «А я думаю, что, может, так надо, — сказал Васисуалий, приканчивая хозяйский ужин, — может быть, я выйду из пламени преобразившимся, а?»

Итак, суть пародии Ильфа и Петрова заключается в переводе системы умонастроений дореволюционной интеллигенции в систему умонастроений российской интеллигенции рубежа 20-30 гг. XX века.

Эпоха Революции, Гражданской войны и разрухи продемонстрировала несостоятельность всех прежних идеологий этой интеллигенции, прежде всего народничества и марксизма.

Народ-богоносец Достоевского принял участие в братоубийственной Гражданской войне, а затем погрузился в мелкобуржуазную стихию НЭПа.

Стала очевидна в послереволюционные годы и несостоятельность марксистских надежд на отмирание государства, денежных отношений, всемирную революцию, преобладание классовых интересов над национальными, построение общества всеобщего благоденствия и т.д. и т.п.

Наступившие «новые времена» не имели ничего общего с дореволюционными ожиданиями. Вот это несоответствие, повторим, и есть объект пародии в романах об Остапа Бендере.

Подтверждением нашего тезиса служит, конечно, «Рассказ о гусаре-схимнике» из «Двенадцати стульев», пародирующий «Отца Сергия» Льва Толстого. Уже было достигшего просветления схимника вдруг заели клопы. «Жизнь так же, как и двадцать пять лет тому назад, была темна и загадочна. Уйти от мирской тревоги не удалось. Жить телом на земле, а душою на небесах оказалось невозможным».

Показателен конец истории: «Тогда старец встал и проворно вышел из землянки. Он стоял среди темного зеленого леса. Была ранняя сухая осень. У самой землянки выперлось из-под земли целое семейство белых грибов-толстобрюшек. Неведомая птаха сидела на ветке и пела solo. Послышался шум проходящего поезда. Земля задрожала. Жизнь была прекрасна. Старец, не оглядываясь, пошел вперед. Сейчас он служит кучером конной базы Московского коммунального хозяйства».

Жизнь (в виде клопов) оказалась сильнее двадцатипятилетних духовных исканий и направила графа-схимника на путь истинный.

Но как же сопрягается с этой пародией на русскую интеллигенцию аналогия между Остапом Бендером и Иисусом Христом? ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

комментария 2 на “Евангелие от Остапа и топор отца Федора (3)”

  1. on 24 Авг 2019 at 3:29 пп ирина амлински

    Такое впечатление, что Вы, Андрей, опубликованных в Интернете статей не читаете и о булгаковском авторстве дилогии об Остапе Бендере ничего не слышали. Специально для Вас: в 2013 году вышла книга «12 стульев от Михаила Булгакова», в которой собран материал, показывающий истоки сюжетных ходов обоих романов, берущих начало в булгаковских произведениях, написанных ДО возникновения идеи о «Стульях». Многочисленные переклички, личный булгаковский материал, словарь, биографические факты, параллели с ранней редакцией романа о дьяволе — все стало тканью обоих романов («12СТ» и «ЗТ». А еще мне нравится, что найденные мною параллели подтверждаются цитированием Евангелия, в частности от Матфея. Ибо Воробьянинов — и есть окарикатуренный образ булгаковского Левия Матвея. http://amlinski-irina.livejournal.com/1191.html
    https://amlinski-irina.livejournal.com/5741.html

  2. on 20 Сен 2019 at 5:34 пп Андрей Пустогаров

    Идея большой ценности не имеет. Булгаков размышлял на темы Христа, и Ильф и Петров тоже размышляли. Что ж удивляться совпадениям? Евангелие они одно и то же читали.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>

ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ: