ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

К богам мы вхожи и во всех искусствах
Испытаны…
И даром песни мы владеем, можем
Предсказывать судьбу не привирая,
Лечить болезни. И пределы неба
Известны нам, и вести преисподней.
Софокл

Мифологическая связь сакрального начала с женским прекрасно отражена в «Одиссее» Гомера. Как воплощение «вечно женственного», указующего герою его путь, представлена здесь дева-воительница Афина Паллада, всюду сопровождающая Одиссея. Она защищает его перед другими богами, дает ему мудрые советы, оказывает помощь в сложных испытаниях. Представлены в поэме и другие, более земные женские персонажи, обладающие магической властью над людьми и природой и обитающие на «блаженных островах». Такова волшебница Кирка, дочь Солнца — Гелиоса, обитательница острова Эя, колдовскими заклятиями обратившая спутников Одиссея в зверей. И нимфа Калипсо («Та, что скрывает»), дочь Титана Атланта, полюбившая Одиссея и державшая его в плену семь лет. Она тщетно прельщала героя бессмертием и беспечальной жизнью на острове.

Колоритны образы Кирки и Медеи, воспетые не только греческими, но и римскими поэтами. Характерно, что в «Метаморфозах» Овидия Медея во время магического ритуала обращается к Ночи, Гекате и Земле:

…Ночь! Наперсница тайн, что луной золотою
Свету преемствуешь дня! Вы, звезды! Геката с главою
Троичной, ты, что ко мне сообщницей дела нисходишь
Мне помогать! Искусство волшбы и заклятия магов!
Ты, о Земля, что магам даешь трав знанье могучих,
Воздух и ветры, и вы, о, озера и реки, и горы,
Вы все, боги лесов, все боги ночные, явитесь!
Вами, по воле моей, возвращаются реки к истокам
На удивленье брегам; заклинаньями я усмиряю
Бурного моря волну и волную безбурное море;
Ветры зову и гоню, облака навожу и свожу я;
Лопаться зевы у змей заставляю я словом заклятья;
Дикие камни, дубы, что исторгнуты с корнем из почвы,
Двигаю я и леса; велю — содрогаются горы,
И завывает земля, и выходят могильные тени.

Лишь немногим этим классическим колдуньям уступает сводня из «Любовных элегий» Овидия:

Магию знает она, заклинанья восточные знает,
Может к истоку погнать быстрых течение рек.
Ведает свойства и трав и льна на столе веретенном…
Дедов из древних могил и прадедов вызвать умеет,
Твердую почву и ту долгим заклятьем дробит…

Впечатляюще ужасны образы ведьм из Эпод и Сатир Горация: злые «колдуньи, ядом и злым волхованьем мутящие ум человеков!» Упоминания о подобных эллинских вещих женах и колдуньях можно встретить в самых разнообразных античных текстах: от мифологических сборников и лирической поэзии до драмы и сочинений по истории и географии. Неудивительно поэтому, что Мартин Нильссон полагал, что в Древней Греции ведовством занимались исключительно женщины: «…Геката, богиня колдовства, была одной из самых почитаемых женщинами богинь. У Аристофана, покидая свой дом, женщина молится Гекате у дверей. Кроме того, Аристофан сообщает об игре женщин в честь Гекаты. Причина ее популярности у женщин заключается в том, что в Древней Греции колдовство и ведовство были женскими сферами. Очень показателен тот факт, что нам известны только ведьмы, но не колдуны».

Нам известны имена ведьм, а не колдунов как раз потому, что мы имеем дело с текстами мифопоэтического характера, обусловленного давней мифологической традицией, связывающей женское с сакральным. Традицией, которая отражалась и в исторической фиксации реальных происшествий, обуславливая интерес хроникеров именно к ведуньям. Но это вовсе не значит, что ведовству в Элладе не были причастны и мужчины.

В трактате «О священной болезни», приписываемом Гиппократу, сообщается о «магах, очистителях, шарлатанах и обманщиках, которые представляются весьма благочестивыми и понимающими больше других». Автор называет их искусство, описание которого напоминает искусство вышеназванных мифо-фольклорных ведуний, не только ложным, но и нечестивым: «Своими речами и приготовлениями они трубят о своем великом знании и обманывают людей, предписывая им разные очищения и обряды, и много трактуют о божественности и чудесности… если они провозглашают, что они умеют отводить луну, затмевать солнце, наводить бурю и ведро, производить дожди и засухи, делать море непроходимым для кораблей и землю бесплодною и прочее в этом роде, то будут ли они приписывать такое могущество или священно-таинственным обрядам, или какому-либо другому средству, мне кажется, что те, кои занимаются этими делами, суть поистине нечестивы, или они вовсе не верят в бытие богов, или полагают, что если и есть боги, то они ничего не могут и совершенно бессильны отвращать людей от дел, наиболее нечестивых».

От искусства подобных магов и очистителей предостерегает и Платон в своих «Законах». Да, мы не знаем имен этих магов, но контекст, в котором они упоминаются как врачом, так и философом, свидетельствует о том, что их искусство мало чем отличалось от ведовства поклонниц Гекаты.

Из позднеантичных текстов, опирающихся уже более на реальность, чем на миф, мы узнаем имена магов и очистителей, практиковавших те или иные магические процедуры, которые традиционно связывались, в частности, с искусством ведовства. Характерно, наконец, что от обвинений в занятиях магией (а по сути говоря, в занятиях колдовством) защищался Апулей, а не зловещие ведьмы из его «Метаморфоз». Не был чужд «огненным видениям Гекаты» и такой выдающийся мыслитель своего времени (V в.), как Прокл Диадох.

Магическому искусству в Элладе были причастны, таким образом, как женщины, так и мужчины. В патриархальном древнегреческом обществе мифологическая связь женского со сверхъестественным сохранялась в мифе (предания об изначальном времени), в ритуальной практике пифий, а также служительниц культов Деметры, Диониса, иных местных богов, в фольклорных сказаниях о блаженных островах (от «Одиссеи» до сообщений Геродота, Страбона и иже с ними) и в народных рассказах о зловредных ведьмах.

Первой пророчицей греки называли богиню Земли Гею. Она предсказывает судьбы богов в «Теогонии» Гесиода. Первопророчицей называет ее и пифия из «Эвменид» Эсхила: «Я первой из богов первопророчицу / Почту молитвой — Землю. А за нею вслед / Фемиду. В материнском прорицалище / Она второй воссела — говорит молва. / За ней, с ее согласья, не насилием, / Другая Титанида, Феба, дочь Земли, / Престол стяжала, чтобы вместе с именем / В дар внуку принести новорожденному, / В дар Фебу… / И вещего искусства драгоценный дар / Дал сыну Зевс, и Локсий-бог, пророк отца, / Взошел четвертым на престол святилища».

Согласно «Фрагментам греческих историков», гадание традиционно связывалось с женским началом: «Филохор говорит, что Парнасом владели три нимфы по имени Фрии, кормилицы Аполлона, по которым получили свое название гадания по жребиям. Другие же говорят, что гадания по жребиям изобрела Афина, но что когда это гадание вошло во славу больше Дельфийских оракулов, то Зевс ради милости Аполлону сделал гадание по жребиям ложным. Поэтому, когда люди приходили за предсказателями в Дельфы, то также и пифия говорила: много метателей жребия, но мало гадателей».

Третий Гомеровский гимн («К Гермесу») поясняет, что Фрии — это крылатые дочери Зевса, обитавшие в Парнасской долине и обучавшие гаданию. Пророчествовать они начинали, изведав чудесного меда («Если безумьем зажгутся, поевши янтарного меда, — Всею душою хотят говорить они чистую правду»), и Аполлон являлся их учеником.
Мифологическое представление, соотносящее женское и сакральное, было переосмыслено Геродотом в более рациональном контексте. Во второй книге «Истории» он связал происхождение мантического искусства уже не с мифическими женскими персонажами, а с вполне реальными женщинами: «О прорицалищах в Элладе и о ливийском оракуле рассказывают в Египте вот что. Жрецы Зевса в Фивах рассказывали мне, что две женщины, жрицы из Фив, были увезены финикиянами и одна из них, как узнали, была продана в Ливию, а другая — в Элладу. Эти-то женщины и положили основание первым оракулам у упомянутых народов».

Из описанных античными историками прорицалищ, в центре культовой практики которых находились женщины, можно упомянуть святилище Деметры в Патрах, о котором рассказывает Павсаний в седьмой книге «Описания Эллады». Его служительницы практиковали гадание у некоего источника, но «не по всем вопросам, а только по вопросам здоровья. Сюда спускают зеркало, привязав его на тонкую веревку, и, опуская прямо, стараются не погружать его глубоко в источник, но так, чтобы вода только касалась ободка зеркала. Затем, помолившись богине и совершив воскурение фимиамом, смотрят в зеркало. И оно показывает им болящего живым или мертвым, — настолько правдива эта вода».

Дельфийский оракул, изначально связывавшийся с женскими хтоническими божествами, в классическую эпоху устойчиво ассоциировался с Аполлоном. Согласно «Эвменидам» Эсхила, Аполлон получил дельфийский оракул от дочери Геи Фебы. Это довольно поздняя версия мифа, примирившая культ Аполлона с более архаичным культом Геи. Ранние мифы сообщают о том, что Аполлон силой захватил оракул, сокрушив чудовищного змея Пифона, связанного с культом богини Земли. В отместку Гея подарила людям вещие сны, чтобы они не обращались за помощью к Аполлону, как о том говорит Еврипид в трагедии «Ифигения в Тавриде»:

С тех пор, как сын Латоны
Божественных вещаний,
Землею затаенных,
Лишить дерзнул Фемиду,
Те сонные виденья
Земля сама рождает:
Что было, быть чему,
Она в пещерах темных
Гадателям в ночи
Показывает спящим
Из ненависти к Фебу…

Историк V-IV вв. до н. э. Феопомп Хиосский сообщает, что, «по словам фессалийцев, Аполлон Пифийский был очищен в соответствии с приказанием Зевса, когда он убил Пифона, змея, который охранял Дельфы, когда Гея еще обладала этой святыней. Говорят, что сын Зевса и Лето отправился увенчанный темпейским лавром, и неся тот же лавр в правой руке, пришел в Дельфы и овладел оракулом».

В «Мифологической библиотеки» Аполлодора эта история представлена несколько иначе: «Аполлон же, научившись искусству прорицания у Пана, сына Зевса и Гибрис, пришел в Дельфы, где тогда давала предсказания богиня Фемида. Так как охранявший вход в прорицалище змей Пифон препятствовал ему подойти к зияющей бездне, он убил его и овладел оракулом».

Ряд анонимных историков, объединенных под именем Псевдо-Гигин отмечают, что Пифон не только сторожил оракул, но и прорицал в нем: «От Земли (родился) — Пифон, дракон, прорицатель» и «Пифон, сын Земли, огромный дракон. Он до Аполлона давал прорицания на горе Парнас».

Пифон мифологически связывался с хтоническим женским началом не только как порождение богини Земли, но и непосредственно как носитель женского начала. Об этом свидетельствует сообщение схолиаста к Аполлонию Родосскому: «Имя этого дракона (Пифона) одни считали мужским, другие женским. Последнее — лучше. Другой вариант: Меандрий и Каллимах говорили, что страж дельфийского оракула назывался Дельфиной. Тот же самый Каллимах утверждал, что он был драконией, имея потому и женское имя».

Убивший Пифона Аполлон занял его место, пройдя через ритуальное очищение, изображавшееся, в частности, как нисхождение в преисподнюю (позднейшее переосмысление шаманской инициации). Плутарх в трактате «Об угасании оракулов» рассказывает об одном предсказателе, проводившем время в обществе нимф и демонов, но раз в год появлявшемся среди людей на берегу Красного моря: «Дельфы все время были на его устах, и не было ни одного предания о Дионисе, ни одного священнодействия… которого бы он не знал… Тот, кто убил Пифона, по его словам, не получил, как следствие, девятилетней ссылки в Темпы, но, изгнанный, в другой мир перешел, где пробыл девять лет великих, после чего, став чистым и взаправду Фебом, вернулся и наследовал оракул, который охраняла до поры Фемида».

Среди сообщений о захвате Аполлоном Дельфийского оракула обращает на себя внимание фрагмент из схолий к «Пифийским одам» Пиндара: «В дальнейшем Аполлон приходит в то прорицалище, в котором раньше давала оракулы Ночь, а потом Фемида. Так как Пифон в то время владел пророческим треножником, с которого раньше пророчествовал Дионис, то Аполлон убил змея Пифона и состязался в пифийских состязаниях в течение семи дней».

Неожиданная ассоциация оракула с Ночью, Пифона — с Дионисом озадачивала и настораживала отдельных филологов настолько, что они предпочитали игнорировать это свидетельство. Так, Курт Латте в статьях «Оракул» и «Происхождение Пифии» предлагает видеть в нем не более чем собственную выдумку автора схолии, не имеющую под собой никакой исторической основы.

В действительности, в основе этого сообщения лежат все те же мифопоэтические ассоциации, восходящие к довольно архаическому периоду функционирования Дельфийского оракула. Тот факт, что в архаическую эпоху он ассоциировался (пусть и не всеми, но посвященными в орфические таинства людьми) с богиней Ночи, вполне объясним в контексте мифологических представлений о ней.

В трактате «Почему божество медлит с воздаянием» Плутарх рассказывает, что Орфей «разнес среди людей ложный слух, будто Аполлон делит свое дельфийское прорицалище с Ночью, хотя у них нет ничего общего. На самом же деле Ночь имеет общее прорицалище с Селеною… Но седалища на земле она не имеет, и предвещания не оглашаются в едином месте, а носятся повсюду меж людей как сны и грезы».

Для Плутарха связь Дельфийского оракула с Ночью — ложный слух по той простой причине, что для него это уже далекий архаизм. Подобным образом, напомню, шаманы рода Нгамтусу’о, которые вели свою родословную от шаманов-мужчин, называли ложными слухами народную молву, связывавшую их род с великой шаманкой Нейминг, отрицая таким образом свою более архаическую родословную мифопоэтическую традицию.

В греческой мифологии Ночь является порождением Хаоса. Сама она порождает богов и, в частности, Танатоса (Смерть), Гипноса (Сон), Эриду (Раздор) и богинь судьбы Мойр. К Ночи взывают классические ведуньи античности Цирцея и Медея в «Метаморфозах» Овидия. Орфики считали Ночь первоисточником всего сущего («Ночь — начало всего», «что людей родила и бессмертных»). Ее порождает первозданное существо Фанет, которое передает ей царственный скипетр и дар пророчества. Как отмечает В. П. Горан, «Ночь давала свои оракулы из пещеры, у входа в которую располагалась Адрастия-Ананка, дававшая законы для богов. Ночь родила Фанесу Гею и Урана (Землю и Небо), а от них родились Титаны, Крон, Рея и т. п…

Но при всех дальнейших переходах высшей власти от Урана к Крону и от Крона к Зевсу… одна только Ночь не лишилась своего положения существа, обладающего высшей мудростью и пророческими силами…

Нельзя не видеть сходства этого почтительного отношения Зевса к Ночи у орфиков с… местом из XIV песни «Илиады», где, напомним, Ночь для Зевса нечто сакральное, высшее и отношение царя богов к Ночи также отличается почтительностью. Гомеровский Зевс даже испытывает страх перед Ночью, как высшей для богов и ужасной для них силой. У Гесиода, напомним, также именно Ночь родила самих богинь судьбы Мойр. В орфической же теогонии в качестве божества судьбы выступает Адрастия-Ананка, которая тоже сближена с Ночью, а сама Ночь обладает пророческим даром».

Мифопоэтическая ассоциация Диониса и Пифона выражена в самых разных представлениях, восходящих ко все той же архаической традиции. Омфал у треножника, с которого вещала пифия, одни источники называют могилой Пифона, другие — Диониса. Объединяет их и особая роль змеи в культе Диониса, и причастность обоих хтонически-женской сакральной природе. Как Пифон изображался то змеем, то змеей, так и Дионис характеризовался хтоническими эпиклезами: «муже-женский», «полу-женщина», «по-женски одетый» (ср. с мифологической инвективой Локи относительно Одина: «муж женовидный»). Курт Латте отрицает пророческий дар Диониса. Иного мнения придерживался Еврипид, подчеркивавший в своих «Вакханках»: «Он — и вещатель: в исступленье Вакха // Пророческого духа скрыта мощь: //Своим наитьем необорным бог наш // Завесу тайн с грядущего срывает. // Он — и воитель: сколько раз в строю // Доспехами сверкающее войско, // Еще копья не зная супостата, // Рассеялось! От Вакха этот страх». Воин-провидец, воин-шаман — еще одна параллель Диониса со скандинавским Одином. Как и характеристика последнего «мастер безумия», вполне применимая и к Дионису.

Во фрагменте сатировой драмы Софокла «Эней» на вопрос героя, кто они и что собой представляют, сатиры отвечают, что они — «слуги Диониса», искушенные как в воинском искусстве, так и в прорицании будущего, поэзии и врачевании. В десятой книге «Описания Эллады» Павсаний сообщает о культе Диониса в городе Амфиклеи: «Они справляют заслуживающие всякого внимания оргии в честь Диониса, в тайник же святилища доступа нет никому (из посторонних) и нет у них доступа также для осмотра всех статуй бога. Амфиклейцы говорят, что этот бог дает им предсказания и при болезнях является им помощником: как у самих амфиклейцев, так и у их соседей он врачует болезни при помощи сновидений; а истолкователем его воли является жрец, и прорицает он по вдохновению от бога».

В седьмой книге «Истории» Геродот рассказывает, что во владении фракийских сатров находилось «знаменитое прорицалище Диониса. Прорицалище это находится высоко в горах, и бессы (один из родов сатров) толкуют прорицания при храме. Оракулы, как в Дельфах, изрекает главная жрица, и все происходит, как и в других прорицалищах». Наконец, в первой книге «Сатурналий» Макробий делает интересное замечание: «Ведь Аристотель, который написал Богословие, убеждает многими разными доводами, что Аполлон и Либер-отец — есть один и тот же бог. Даже у лигуров, говорит он, во Фракии есть храм, посвященный Либеру, из которого раздаются пророчества. В этом святилище оракулы, приняв много крепкого вина, словно бы испив воды у Кларосца, начинают предсказывать».

Таким образом, даже для рационально мыслившего Аристотеля, чуждого всевозможным суевериям, было очевидно пророческое служение Диониса, которое он прямо ассоциировал с Аполлоном и его оракулом. Судя по всему, изначально Дельфийский оракул принадлежал культу Геи и других хтонических женских божеств, затем к нему присоединился культ Диониса (именно тогда Дионис начал ассоциироваться с Пифоном и появились представления о Дионисе, пророчествующем на треножнике) и лишь гораздо позже он стал объектом культа Аполлона. Причем в практике Дельфийского оракула сохранились лишь отдельные реликты хтонически-женского культа, культ же Диониса продолжал функционировать наряду с культом Аполлона (как отмечал Плутарх, «Дионису Дельфы принадлежат не меньше, чем Аполлону»).

В образе Аполлона уже отсутствуют хтонически-женские черты. Впрочем, они присутствуют в образе пророка Аполлона Тиресия. В несохранившемся «Каталоге женщин», приписываемом Гесиоду, излагалась мифопоэтическая история его превращения в женщину. Аполлодор в «Мифологической библиотеке» представлял ее так: «Передают разные рассказы о его слепоте и его даре прорицания. Одни говорят, что он был ослеплен богами за то, что открывал то, что боги желали утаить от людей… Гесиод же сообщает, что он превратился из мужчины в женщину, созерцая спаривающихся змей у (горы) Киллены и поранив их (мотив аполлонического змееборчества, — Д. С.). Выследив тех же самых спаривающихся змей, он вновь стал мужчиной».

Мифографы, пересказывавшие это предание, никак не комментировали его. Чрезвычайно архаичное, оно выходило за рамки их понимания. Между тем перед нами еще один мотив хтонически-женского начала, связывавшегося с пророческим даром. Характерен здесь и мотив змееборчества. В самых разных античных текстах он устойчиво ассоциируется с пророками Аполлона. Они получают сакральные способности и чудесные дары, вступив в поединок со змеями. Уже трудноуловимые следы подобного представления о том же Тиресии содержатся в девятой книге «Описания Эллады» Павсания, повествующей, что на дороге из Фив в Глисант есть место, обложенное камнями, которое фиванцы называют Змеиной головой: «Говорят, что некая змея, какой бы породы они ни была, высунула здесь из норы голову, а случайно наткнувшийся на нее Тиресий отрубил у нее мечом эту голову».

О сакральном змееборчестве другого пророка Аполлона — Асклепия сообщает Гигин в своей «Астрономии»: «Когда Эскулапий еще жил среди людей, он настолько превзошел всех искусством врачевания, что ему казалось недостаточным облегчать людские страдания, и поэтому он даже воскрешал умерших… Когда его силой заставили лечить Главка и содержали в некоем тайном месте, он, стоя с посохом в руках, размышлял над тем, как ему быть, в это время, говорят, на его посох набросилась змея. Разгневанный Эскулапий убил ее, нанеся ей посохом, когда она уползала, множество ударов. Рассказывают, что спустя время в то место приползла вторая змея, принеся в пасти траву, и положила ее на голову убитой; после этого обе змеи уползли оттуда. Эскулапий воспользовался случаем и той же травой оживил Главка».

Интересно, что змеи занимали особое место в архаических культах Геи и Диониса, и здесь человек становился провидцем, инициируемый змеями. Так был посвящен в таинства сакрального ремесла пророк Диониса Мелампод: «Когда змеи выросли, они однажды вползли ему во время сна на плечи и стали прочищать ему уши своими языками. Мелампод в страхе пробудился, но стал понимать язык летавших вокруг него птиц. Узнавая многое от них, он стал предсказывать людям будущее. К этому дару он еще присоединил способность прорицать по жертвоприношениям. Он встретился с богом Аполлоном на берегу реки Алфея и с тех пор стал лучшим прорицателем (позднейшее представление, примирившее культы Аполлона и Диониса, — Д. С.)… когда же Дионис поверг аргосских женщин в безумие, он исцелил их».

И тем не менее со временем — через змееборческие мотивы — священные змеи начали устойчиво ассоциироваться с культом Аполлона. В четвертой книге «Онейрокритики» Артемидора представлены типичные ассоциации его современников (II в.) относительно змеи: «Беременной женщине приснилось, что она родила змею. Рожденный ею ребенок стал прекрасным и прославленным ритором. Ибо ритор, как и змея, имеет двойной язык… Другая женщина увидела такой же сон, и ее ребенок стал иерофантом. Ибо змея — это священное животное и участвует в мистериях… Еще одна женщина увидела такой же сон, и ее ребенок стал превосходным прорицателем. Ибо змея посвящена вещему Аполлону».

Хтонически-женское начало в культе Аполлона было выражено в его служительницах: в мифических — Музах и в реальных — пифиях. В ранней мифологической традиции Музы представлялись дочерьми Геи. В трактате «О том, почему пифия более не прорицает стихами» Плутарх отмечает, что Музы были причастны материнскому оракулу и мантическому искусству: «А Музы были здесь поставлены как помощницы в гаданиях и хранительницы источника и святилища Геи, которой, как говорят, принадлежало это прорицалище, ибо вещания здесь давались в стихах и песнях». Поэтому Музы представлялись всеведущими существами, обладавшими чудесными способностями. «Музы, вы знаете всё! — восклицает Пиндар и добавляет: «Открывай сокровенное, Муза, а я буду твоим пророком». Автор Орфического гимна поет: «Смертного раз посетив — ему вы всего вожделенней! // Вы, о пестуньи души, направляете к истине разум, // Властвуя, твердо ведете вы ум с его мощью благою, // Вы, кто священные таинства смертному роду открыли…»

С торжеством культа Аполлона Музы вошли в его свиту и устойчиво ассоциировались с ним либо на равных правах, либо как божества, ведомые им. Так, в своих «Философских сочинениях» Максим Тирский называл Аполлона Мусагетом («Предводителем Муз»), который управляет истинной гармонией, спасающей души, дома и города. В сохранившихся сказаниях о первых пифиях также не трудно обнаружить хтонические мотивы, указывающие на архаические истоки оракула, предшествовавшие культу Аполлона. «Жрицы Пифо», они пророчествуют, вдохновленные «вещим духом Пифона». Первые пифии ведут свое происхождение от мифических женских персонажей хтонической природы.

В десятой книге «Описания Эллады» Павсаний рассказывает, что первая дельфийская пифия давала свои пророчества, стоя на высокой скале: «Дельфийцы говорят, что… пела свои пророчества женщина по имени Герофила, а по прозванию Сивилла… бывшая раньше. Она, по моим расследованиям, восходила наравне с другими к самым древним временам. Эллины говорят, что она была дочерью Зевса и Ламии (хтонического существа, полуженщины и полузмеи, — Д. С.), дочери Посейдона, что из женщин она начала первой петь свои предсказания и ливийцами была, по их словам, названа Сивиллой».

Герофила была моложе ее, она родилась до Троянской войны и предсказала ужасные ее последствия. В своем гимне Аполлону, «охваченная экстазом и божественным вдохновением», она называла себя то женой, то дочерью, то сестрой Феба. «В других своих пророчествах она говорила, что рождена она бессмертною матерью, одною из нимф горы Иды, а что отец ее был смертным». Характерно, что сакральная линия здесь ведется именно по материнской линии.

Эта мифологическая хтонически-женская черта родословной первых пифий, отражающая архаическую связь женского и сакрального, была присуща и родословной самого Аполлона. Известно, что множество античных источников именует Аполлона не по отцу Зевсу, а по матери Лето. Отчество Феба тоже по матери — Летоид. Таковы реликты культа Геи и других женских хтонических божеств, связанных с Дельфийским оракулом, в культе Аполлона. Нашло в нем отражение и многовековое сосуществование с культом Диониса. Достаточно напомнить об упоминавшемся выше свидетельстве Макробия, согласно которому для Аристотеля Дионис и Аполлон — один и тот же бог. В тех же «Сатурналиях» содержится сообщение, что «Еврипид, отмечая в «Ликимнии», что Аполлон и Либер являются одним и тем же богом, пишет: «О Владыка, Лавролюб, Вакх, Пеан, прекраснолирный Аполлон!»

В одном из фрагментов Эсхила присутствует восклицание: «О плющевой Аполлон, о Вакх, о вещун!» Дион Хризостом сообщает в «Речах», что «некоторые считают одним и тем же богом Аполлона, Гелиоса и Диониса». А ритор III в. Менандр утверждает: «Дионисом зовут тебя фиванцы, дельфийцы же чтут двойным именем: Аполлоном и Дионисом». Наконец, знаток античных катартических психопрактик Олимпиадор в «Комментарии к «Федону» Платона» виртуозно соединяет мифологию и культовую психопрактику, связанную с женскими хтоническими божествами, Дионисом и Аполлоном: «Дионис растерзывается титанами, но воссоединяется Аполлоном. Вследствие этого он сочленяется и собирается, т. е. от титанической жизни к жизни единовидной». Он пишет о том, что «душа сходит в становление «корически» (от имени Кора, дочери Деметры Персефоны), дионисийски дробится становлением, прометеевски и титанически связывается с телом, разрешает сама себя (от тела), укрепившись по-геракловски, воссоединяется же при помощи Аполлона и Афины Спасительницы, философствуя очистительно-существенно, и, наконец, возводит сам себя к своей собственной причине при помощи Деметры».

Отразившееся в мифологии, фольклоре и философии взаимопроникновение культов Геи, Диониса и Аполлона, оставило свой след и в различного рода мантических и магических практиках античности, представляющих собой сложный клубок с одной стороны архаических экстатических практик, связанных с культом Земли и Диониса, а с другой — катартических психотехник, традиционно связанных с культом Аполлона. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>