Эссе в маске девушки из 58-го

Париж прекрасен, но он смердит.
из Генри Миллера

[13]

«Прага не отпустила. У матушки – когти», писал в свое время Кафка приятелю Поллаку, хотя что такое «в свое время», как не подлежащая удалению фигурка речи, сорняк в кластерах непревосходимого? И снова: Франц Кафка – Оскару Поллаку: «Книга должна быть топором, способным разрубить замерзшее озеро внутри нас. Я в это верю». Именно эти слова знаменитого чеха превосходно иллюстрируют то, что несут в себе тексты знаменитости французской, тоже хлебнувшей из горлышка тоски.

Ее имя Анни. О литературном триумфе она отозвалась так: «Да, это большое признание, признание моей работы – ведь я пишу уже сорок лет. Меня волнует не сама премия, а мои разговоры с людьми – когда они говорят мне, что видят себя, читая мои произведения. Это чувство, что премия принадлежит не только мне, но и всем нам; это важно для меня».

Ныне нобелиатку знает весь профлитсвет – и литполусвет тоже. Последний-то и загибает завистливо пальцы, бороздит интернет по гендеру, он же в просторечии «пол», он же «sex», отсчитывая от Сельмы Лагерлёф – через Эльфриду Елинек, Дорис Лессинг, Светлану Алексиевич, Ольгу Токарчук и пр. – до Анни Эрно, чьи тексты меняют сознание: такова энергия слов. Если, конечно, читающий не алекситимичен.

[12]

Но отмотаем пленку. Первый крик малютка Анни издала 1 сентября 1940-го: крик раздался на севере Франции, в местечке Лильбонн, откуда семейство Дюшен вскоре переехало в местечко И. Всего до буквы-solo сократит впоследствии Анни Эрно название провинциального городка, где пройдут ее прольские детство-юность, а в книжке «Возвращение в Ивто» уточнит: «“Ивто” не географический пункт, отмеченный на карте, а абстрактное место рождения – матка, полная невыразимого. Не стоит забывать, что я практически не выезжала из Ивто до восемнадцати лет! <…> Иногда, когда я приезжаю, эти ощущения особенно обостряются. Помню, как однажды я шла по улице Дю-Кальвер и увидела пьяного мужчину. Одиннадцать утра, а он идет, навеселе. Это было ужасно: все мое детство, когда я постоянно видела пьяных мужчин в нашем кафе, вдруг обрушилось на меня, и мне стало так тоскливо! Алкоголь и что он делал с людьми из рабочего класса в пятидесятые – я знала об этом все. И от вида того мужчины на улице Дю-Кальвер все это будто снова встало у меня перед глазами. В психоанализе про такое говорят: непревосходимое¹…». Да, автор «События»², вслед за автором «Процесса», могла бы сказать, заменив Прагу (сердце Чехии) на И. (нормандское захолустье), примерно так: «Ивто не отпустил. У памяти когти», – но не сказала, предоставив лево голоса автору эссе, а у него свои пенаты на шее.

[11]

Неотредактированное человеческое существование, существование без ретуши в объективе литкамеры нобелевской лауреатки 2022-го, расстрелявшей время на «до» и «после», на «несомненно чужих» и «как бы своих», – тот самый топор, не дающий кафкианскому льду прорасти в нас благодаря тем, о ком мы пишем. Одна из персонажек Натальи Рубановой (антропоним живого автора эссе) выдохнула четыре слова, которые обронила давным-давно, хохотнув, певичка из Реутова: «Жизнь – она такая, ледник!»³ – и исчезла… К чему певичка, при чем тут какой-то Реутов, где он вообще и зачем? – спросит (не)любезный читатель, и получит ответ: да все к тому же – к Эрно, к Уэльбеку, к Кафке, к Маяковскому с Блоком, к вечности Кая. Как ледяная обыденщины жуть – это «Про это»⁴, – истекаю клюквенным соком: а вот вам из «Балаганчика»⁵ фокус-покус, ну да, эго-текст, эго-месседж – рискованный жанр! По счастью, Анни Дюшен, прожившая восемнадцать зим в богами забытой нормандской провинции, дочка лавочницы, рассоединившаяся-разотождествившаяся с ядреным своим девичье-пролетарским опытом, но не забывшая его ни на миг, ставшая известной писательницей, лауреатом Нобелевской премии по литературе Анни Эрно, чьи тексты не проходят мимо французских школ и университетов, ничего не боится: «Опыт, каким бы он ни был, дает неотъемлемое право о нем говорить».

[10]

Итак, автофикциональный-сорри-жанр: скука скукой, если судить по вымученному – кем?-чем?-зачем? – жанровому определению. Определению, пахнущему политической хлоркой – почти непристойный запах бедности, прилетевший из послевоенного детства Анни: ненавистный и одновременно родной, запах бедности нормандского местечка И., треклятый запах, которого она долго стеснялась в католической школе, подозревая, будто пропиталась им дома насквозь, – но здесь как раз тот случай, когда лучше не верить глазам своим. Определение «автофикциональный жанр» сомнительно, ведь выдумок в книгах Эрно нет. Читая их, желаешь одного: только б все оказалось «фикшеном», страшилкой-сном, но нет, самая обыкновенная быль.

Юная Дюшен – везде чужая, посторонняя, долгое время – нигде не «своя», хотя не всегда это осознает. Лишь книги – (не) знакомо, (не)любезный читатель? – спасали от рутины: «Мои детство и юность в Ивто – это постоянное желание читать как классическую, так и современную литературу, а значит, и постоянные попытки любой ценой заполучить книги, которые тогда стоили очень дорого. <…> Благодаря матери и ее любви к чтению я получила возможность и разрешение читать, как только этому научилась, без каких-либо ограничений – кроме откровенно неподобающих книг, которые “не каждому и в руки дашь” и которые она от меня прятала (крайне плохо)»⁶.

[9]

Универсализированная – и одновременно сугубо частная – история простолюдинки, «с низов» «поднявшейся», выбившейся в так называемые люди благодаря образованию и одаренности: «И пошел я в люди», привет-привет, классик ты наш… Личная – и в то же время типизированная – история, которая могла бы произойти в середине двадцатого века с массой представительниц «второго пола». Женщин, порой даже не подозревавших, насколько они во всех смыслах эксплуатируемы, ведь «все так живут», – и даже права на свое тело у них чаще всего нет: оно так или иначе продается и покупается, сдается в аренду, используется тем или иным способом. Существование в тисках мужских ценностей той эпохи, предполагающих практику обесценивания ценностей женских, оставим без комментариев, а скажем вот что. Описывая личное в условно безличной манере, Эрно доводит некоторые пассажи до чистоты яда, если использовать определение Чорана⁷. Подобные обобщения Сартр называл универсальной единичностью, и Эрно работает именно с этим. Ничего не ретушируется, даже образ любимой матери: «Молодость моей матери – это отчасти попытки избежать наиболее вероятной участи: нищеты (неминуемой) и алкоголизма (вполне возможного). То есть всего, что случается с женщиной из рабочего класса, когда она “распускается” – курит, гуляет ночами, носит одежду с пятнами, – и что не придется по вкусу ни одному “приличному молодому человеку”»⁸.

[8]

Гендер. Класс. Язык (правильный городской французский и диалект патуа⁹, на котором изъяснялись простолюдины, в том числе семейство Дюшен). Три кита, на которых держатся тексты Эрно, задававшейся когда-то своим, а не гамлетовским, to be, or not to be: «Неужели я без тени сомнения буду писать на книжном языке, в который проникла незаконно, “на языке врага”, как говорил Жан Жене, в данном случае – врага моего социального класса? Как мне писать, если я в определенном смысле внутренняя эмигрантка? С самого начала меня тянуло, даже разрывало в разные стороны: с одной – литературный язык, который я изучала и любила, с другой – мой родной, домашний язык, язык моих родителей, язык угнетенных, которого я позже начала стыдиться, но который навсегда останется частью меня. По сути вопрос вот в чем: как писать, не предавая мир, откуда я родом?»¹⁰. Престранная дилемма, престранное сожаление. Но есть разве, о чем сожалеть, боясь ненароком предать? Вашим патуанцам подобное литразделение точно не придет в голову – отбросьте иллюзии!

В пандан автосоциобио-и-трам-пам-пам обобщениям Анни Эрно – пассаж из автофикшен-обобщений Андрея Бычкова, препарирующего себя-персонажа и сиюминутное окружение в едко-реалистичной – и в то же время изысканной – прозе: «Сидящие, разговаривающие, пьющие – все они были другими. Были людьми молоточных ударов, отверточных ввинчиваний, они забивали гвозди, умели пилить, беспрерывно куда-то ходили, поднимали тяжести, копали, таскали <…> даже учителя, сидевшие здесь, рядом с ним, и те говорили на каком-то другом языке, знали правильные слова и смотрели другое кино <…> и вот уже крякали, закусывая, то тут, то там, и кто-то, вполшёпота хмыкнув, даже и повторял – любовь, хм… <…> здесь было другое всё…»¹¹ – что ж, патуанцы молоточных ударов и отверточных ввинчиваний везде одинаковы! – «Радоваться и разговаривать они были способны только после определенного количества выпитого. Все остальное время они молча делали свое дело – “хорошие работники” и горничные, к которым “не подкопаешься”. С годами они привыкли к тому, что их оценивают исключительно по степени опьянения – “навеселе”, “лыка не вяжет”. Однажды, накануне Духова дня, по дороге из школы я встретила свою тетю М. У нее был выходной, и она, как всегда, шла в город с сумкой пустых бутылок. Она поцеловала меня, нетвердо стоя на ногах, не в состоянии произнести ни слова. Думаю, я никогда не смогу писать так, словно не встречала ее в тот день»¹². ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
_______________________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Зд. «непревосходимое» являет собой некое всеохватывающее воспоминание, провоцирующее глубочайшие переживания. Анни Эрно апеллирует к субъективному индивидуальному опыту и своей микропамяти, впадающей в так называемую макропамять: в память коллективную, в русло условного универсального людского опыта. Препарируя в текстах эпизоды из собственного архива существования, писательница, отбросив ложные комплексы, говорит о важнейших вещах, в том числе «по умолчанию» стыдливо табуированных и/или ущемляющих «второй пол», если воспользоваться определением г-жи де Бовуар.
2. А. Эрно. «Событие». No Kidding Press, 2021.
3. Н. Рубанова. «Коллекция нефункциональных мужчин». Лимбус Пресс, 2005.
4. Вл. Маяковский.
5. А. Блок.
6. А. Эрно. «Память девушки»: No Kidding Press, 2016.
7. Э. М. Чоран: «Я люблю, когда стиль достигает чистоты яда».
8. А. Эрно. «Женщина». No Kidding Press, 2022.
9. От старофранцузского patois, восходящему к глаголу patoier (грубо говорить).
10. А. Эрно. «Возвращение в Ивто» (Как писать).
11. А. Бычков. «Секс с фон Триером». СПб, Jaromir Hladik press, 2022.
12. А. Эрно. «Возвращение в Ивто». No Kidding Press, 2013.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>