Славникова. Сознание определяет бытие | БЛОГ ПЕРЕМЕН. Peremeny.Ru

У Славниковой «Лёгкая голова» (2010) кое-чем похожа на «Приглашение на казнь» Набокова (1938). Набоков восставал против расцветшего в СССР и Германии тоталитаризма, Славникова – против тенденции возвращения в тоталитаризм России.

В «Приглашении на казнь» только одна невероятность: все-все-все – прозрачные, лишь главный герой – нет, и – ему, ДРУГОМУ, – не место в обществе. Его вежливо приглашают на казнь.

В «Лёгкой голове» тоже только одна невероятность. Но не та, что вынесена в заглавие, хоть главный герой – легкомысленный. Тут наследники советского КГБ, как Бог, управляют причинно-следственными связями: вызывают землетрясение и всякие катастрофы в природе и обществе, в России возрождённого капитализма. Так оказывается в конце. А в начале они определяют, что главный герой, Максим Т. Ермаков (так на английский лад его называет автор), бренд-менеджер (специалист по продвижению на рынке одного товара или услуги одной торговой марки), является корнем всех зол в капиталистической России, и предлагают ему на благо народа и страны застрелиться. Что он и сделал, хотя и по другим мотивам.

Или Славникова мастер своего дела (всё-таки лауреат премии «Русский Букер»), или я чувствительный человек, но перед концом чтения у меня глаза были на мокром месте. Мне стало жаль главного героя, ибо я успел хорошо узнать его, пока читал.

Это оправдывает моё обращение к читателю по поводу романа. Наверно, не один я расчувствовался. Но я подозреваю, что большинство, как и я поначалу, не поняли, зачем сделана в романе описанная невероятность: ведание причинно-следственных связей социальными прогнозистами (так называются в романе наследники страшнющего советского КГБ).

Я, правда, еле одолел этот роман чтением.

Объяснение я сперва нашёл в такой цитате:

«Лучшие писатели ХХ века (скажем, Набоков) строят книгу из фраз, обладающих самодостаточностью и завершённостью. Любуясь собой, предложения выходят на страницу по очереди, как в концерте, и это делает необходимым антракт после выступления каждого солиста» (Генис. Частный случай. М., 2009. С. 304).

А теперь продемонстрирую (открывая книгу наобум):

«По случаю праздника начальница была при полном параде, в мучительно продуманном костюме, где каждая деталь, выдержанная в зелёных и бежевых цветах, как бы ручалась за несколько других…».

«Вот приходится слышать мнение (продолжал сам себя забалтывать Максим Т. Ермаков, в который раз подогревая чайник и всё забывая налить кипятку в помытую мокрую кружку, где скуксился, набрав водопроводной влаги, чайный пакетик…)».

«Резкий шок дождя всё пытался оживить тяжёлое тело, облепленное, будто клеёнкой, дешёвой промокшей одеждой».

«Улыбка на морде Вована подёргивалась, будто ящерица, раздавленная камнем, и, наконец, застыла в неестественном изгибе, а глаза небритого иуды вдруг подёрнулись самой настоящей, жаркой и дрожащей слёзной пеленой».

Или вот, найду специально – поразило меня:

«Как-то вышло, что новый мотобот, независимо от воли Максима Т. Ермакова, повысил передачу, а перчатка добавила газ. И тут что-то случилось с вестибулярным аппаратом, и без того ненадёжным: теперь всё было так, будто байк с седоком не летит по горизонтали, а карабкается вверх. Оттянутый и облитый скоростью, Максим Т. Ермаков сидел вертикально на копчике, перед ним была грубая асфальтовая стена, на которой крепились, вроде больших почтовых ящиков, разные транспортные средства. Сперва эти ящики оставались неподвижными, а потом стали валиться на Максима Т. Ермакова, только успевай уворачиваться».

Ну прямо живопись, кино, а не литература.

Долго не понимая, зачем всё описывается, я то и дело уставал от такой калейдоскопической бессмысленной яркости и откладывал книгу, глядя вдаль, на небо.

Интрига меня совсем не занимала.

Максиму предложили застрелиться за деньги. Он назначил 10 миллионов долларов. Те согласились, но только оплата – посмертно. А он надумал их кинуть.

Ну что мне за интерес.

(А поскольку произведение литературы существует только в переживаниях автора и читателя, но не в тексте, то я имею право проследить свою эволюцию всё же в итоге взволновавшегося.)

В эти дни Запад добивал Каддафи и его социализм. Полезли вверх цены на всё. Из Европы в Триполи привезли корм для кошек (видно, в расчёте, что и людям сойдёт). Я грустил и думал, что прав всё-таки Троцкий: невозможен социализм в одной отдельно взятой стране. Или, как у Славниковой:

«- …Помните, пензенские затворники, вся пресса о них писала… Нет, дети не при чём, а дело, как сейчас говорят, в мессидже. Люди не просто ушли в землю, а ушли за веру. И сразу – как антитела вокруг опасного вируса… То же было бы и с нами… Если люди пытаются жить своей общиной по вере, в чистоте – это непонятно. А пьяницы, проститутки – это понятно. На понятное не обращают внимания, а нам то и нужно [под видом притона этажом выше Максима устроились собираться православные (в церкви-то – слишком официально, не по-домашнему, без общения душ здесь и сейчас)]».

В эти дни в телестудии Кургинян сразился со Сванидзе: сталинщина ли продолжается в следственных изоляторах, сводящих в гроб ещё не осуждённых, или давняя русская традиция пренебрежения к обвиняемому, или даже и не русская (в светоче-Америке ещё больше мрут людей в тюрьмах, чем в России). Или всё же надо бить в набат: сталинщина возвращается! Как Славникова своим романом бьёт… прикровенно.

Взгляните на физическую карту Европы.

Правда ж, где Россия, больше зелёного, чем где Западная Европа? – Это значит, что в России нет гор, нет камня, чтоб из него тысячелетия назад строить дома. Так из камней себе дом построить может и один человек. Вырубит камни такими, чтоб поднять одному можно было – и всё. А вот на Руси, чтоб построить дом из брёвен, нужно, чтоб община помогла. Сам бревно не поднимешь. Отсюда на востоке – коллективизм, на западе – индивидуализм. Украинцы приладились мазанки из глины с ветками делать – так они промежуточные.

Как с почвами?

Буро-фиолетовое – это чернозём. Самая плодородная земля. Она – на Руси. Её можно веками пахать, и она будет родить и родить. До удобрения навозом не додумались, как на бедных почвах Западной Европы. То же с трёхпольем, оставлением части земли для отдыха. Началась на Руси хозяйственная отсталость.

А каким народ оказывается при своём зарождении, то и тянется веками, образуя менталитет. И переселились – спасаясь от набегов степняков по мере ослабления Киевской Руси – в нечернозёмную полосу, а к удобрениям и трёхполью не перешли аж до XV века.

Посмотрите ещё на карты. У Московии огромные незаселённые лесистые просторы на северо-востоке. «…единоличная собственность государя на землю (в то время основной вид собственности) стала экономической базой самовластья государя» (http://www.kulpin.ru/index.php). – Вот и ещё одна черта менталитета: ценность государства.

Земля объявляется собственностью Великого князя, государственной собственностью. «С этого времени юридически все подданные Великого князя становятся не собственниками, а временными «держателями» земли» (там же). Холопами.

Но в лесах земля плоха для земледелия. Скоро превращается в болото. Целинники вынуждены уйти с земли. И некуда. Стресс. Выход – только в крепостные. Спасёт добрый барин. – Ещё одна ментальная черта.

В XVI веке наступил Малый ледниковый период, и совсем выдохлись пахотные земли. «…русская деревня переступает порог бедности и впадает в нарастающую нищету» (там же). Так вошла в менталитет привычка к бедности.

Казалось бы, можно захватить земли слабых соседей на востоке. Захватили. Сибирское ханство включая. Но там совсем непролазные леса. На юге же Поволжья – засухи. А страна уже гигантская. Сам её размер тоже откладывается в ментальности. Можно удариться в бега от всех бед, в казаки.

Захват татарских ханств обострил вражду с Крымским ханом. Правительство, чтоб осваивать земли юга, помогало дворянам. Те звали на чернозём крестьян в обмен на полную крепостную зависимость. Те соглашались. В менталитет и тут вошло холопство.

Можно было удрать. (Аж, вскоре, до Тихого океана.) «И именно в этом был драматизм русской истории, длительность сохранения неформального социально-политического договора народа и власти, устойчивость крепостной системы» (там же). При холопстве же – идеал воли, а не свободы, чего-то правового.

Но то потом.

А пока – бросок на запад. Там точно хорошая земля. Но Ливонская война проваливается. Кризис военный плюс экологический. «В своих усилиях по решению проблемы выживания народ – банкрот. В своих усилиях по решению проблем военно-политическим путем государство – банкрот. Но в глазах народа, неспособного самостоятельно решить проблему собственного физического выживания, единственная надежда – государство» (там же). Отказывается от власти Грозный. Народ молит. Царь требует неограниченных полномочий. «Иван Грозный получает диктаторские полномочия. И одновременно происходит становление главной ценности второго порядка — заключение неформального Социального Договора между народом и властью: народ готов служить государству, если государство будет решать его проблемы. Смысл социального договора во взаимном служении. Образуется «треугольник» служения. На вершине — царь (государство). Его функция – служить народу. Отсюда царь — царь-батюшка. Но чтобы царь мог служить народу, народ должен служить помещикам – слугам государевым. Тогда помещики могут служить государству. Царь-батюшка – единственная надежда на выживание в экстремальных условиях, поэтому он всегда хороший, вне подозрений в антинародности. Антинародной деятельностью могут заниматься лишь его слуги и вопреки воле царя» (там же).

В общем, какими мы сами себя сделали, такими, воленс-неволенс, остаёмся и теперь. И сталинщина тут не при чём в каком-то смысле. И Кургинян прав. В том числе и в том, что если нам от своего менталитета отказаться, то это значит и от России, собственно, отказаться, и от русскости. Тем более что мы в конкурентно-торгово-финансовом мире неконкурентоспособны из-за ментальности же.

А демократы не признают, если не менталитета, то его тысячелетней неизменяемости. Достаточно, мол, внушить народу, будто его испортила всего лишь 30-летняя сталинщина. Ну, максимум, 70-летняя советская власть. Навязавшие «противоестественный» коллективизм и государство как личную ценность.

Отсюда и образ социальных прогнозистов в «Лёгкой голове» и непонятная, на первый взгляд, логика сюжета.

Проникшие во власть бывшие КГБ-шники (грубо говоря, прототип – Путин и его команда) прикидывают так, что если жизнь при реставрированном капитализме станет до самоубийства невтерпёж стандартному, полностью приспособленному к нему представителю офисного планктона (главному герою), то этот строй падёт, так же, как пал СССР и его строй от – в конечном итоге – абсолютного идейно-политического пофигизма знатного стахановца-шахтёра (деда героя), себе в физическую охоту – а не из знаменитого массового социалистического энтузиазма – рубавшего уголь в шахте в неимоверном количестве. Реставрированный в России капитализм – дикий, по-научному – первичный – объективно действительно очень страшен. Когда столь много государство в России с её привычным государствоцентризмом выпустило из своего контроля, то столь много и пошло на его территории наперекосяк. В том числе и всякие техногенные катастрофы, и сепаратизм с терроризмом, и… не перечесть. Поначалу прогнозисты по своей совковой глупости надеются на пробуждение в Максиме Терентьевиче (так, нарочито по-русски называют его пережитки советского прошлого) советскости с её искренним коллективизмом. (Ну вырос-то, мол, мальчик в СССР; что-то ж должно было в него запасть; может, оно проснётся при виде страданий неприспособленного к капитализму народа.) Они не понимают, что советскость, мол, – явление поверхностное, наносное, и естественно бесследно отскакивает от человека при первой возможности. Действуют эти экс-КГБ-шники поначалу привычно грубо: создавая неприятности своему объекту. И ничего у них не получается. Он твёрд в своём мещанстве, как скала. Хоть он и легкомыслен и способен втравливаться даже в опасные для жизни ситуации. (В юности чуть не упал с крыши, свергая советскую дурацкую гипсовую символику; сейчас вот стал гонять на мотоцикле на ненужно бешеной скорости.) Но от неудач экс-КГБ-шники поумнели. Объект же всё-таки легкомысленный. Так надо дождаться, пока он получит максимум в своём мещанском счастье. И на этом максимуме его этого счастья лишить. И жизнь предоставила им такую возможность. Клиент естественно, наконец, влюбился, женился, счастливая пара. Так убить жену. Они ж могущественны. (А демократы ж – ну хотя бы самые злые от провала демократии в России – считают, что сам Путин заказал, например, убийство Анны Политковской точно на свой день рождения, что взрывы домов в Москве заказаны властью.) Вот экс-КГБ-шники, эти спецы по причинно-следственным связям, устроили теракт в московском метро так, чтоб убить жену героя. А ему выразили соболезнование и сказали, что ошиблись: не он корень зла в капитализме России, и пусть вернёт пистолет. Ну так что делает легкомысленный в горе? – Правильно: он стреляется. Недоволен следствиями из первичного капитализма самый обычно приспособленный к нему, бренд-менеджер. – Значит, рухнет и сам этот наведённый, как порча, на Россию капитализм. – Так рассчитывают социальные прогнозисты.

А читатель должен пожалеть. Ну хоть просто человека – главного героя. Осознанно пожалеет героя, а неосознанно – тот строй, который же теперь рухнет в логике романного мира экс-КГБ-шников.

Актуально! «Долой Путина!» Иносказательно.

И не подкопается тот же Путин. Иносказательно ж. «В лоб» Славникова ничего такого не написала.

Но сюжет говорит за неё. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>

ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ: