Темнело… Пойло было жутким, убийственно крепким и некачественным.

Вдалеке, сквозь шум набегающего волнами ветра слышится незабвенное «On the beach» Криса Ри. С яхты по ходу.

– Ты в бога веришь? – чуть блея, спросил незнакомый мне доселе собутыльник, с болезненной боязнью в расширенных непонятно от чего зрачках глядя в бескрайнее южное небо с просвечивающими сквозь наступающие сверху облака звёздами.

– Не знаю даже…

Запрокинувшись, я крякнул очередную ядерную дозу из пластиковой рюмки:

– Вот, к примеру, скажи, – резко выдохнул сивушный дух преисподней. – Для чего было Богу созидать миллионы мух, червей, насекомых и муравьёв. И как он вообще мог до этого додуматься? Крабы там, мидии… Зачем?

– Ну как зачем, – резонно, слегка заторможенно ответил собеседник. – Все друг другу нужны. Ты кого-то ешь, тебя кто-то ест. Круговорот.

– А за которым хреном ему надо создавать такое… такое, – я воздел руки к небесам, – что не вмещается не то что в мозг. Не вмещается даже в то, что можно описать словом, объять мыслью. А? Для кого галактики, Вселенная, пространство без конца и края – безбрежность…

Немного зависнув, я впал в анабиоз алконебытия. «Anastasia», – шептал внутренний генератор идей, переводя имя знаменитой певицы как «анестезия».

– Кто же тогда, – нетвёрдо встряхнув башкой, заглотнул, поперхнувшись, свою порцию страшного пойла ночной визави: – …Если не Бог? Кхе-х, кхе-х.

И тут я выдал.

– С другой стороны, только Христос и никто другой – или Будда, Аллах, неважно, всё едино под названием, – властен такие необъяснимые вещи сотворить. Иначе тупик. Иначе миллионы мошек-тараканов теряют смысл. Ведь Природа – Nature, – сформированная и организованная сама по себе, то есть по науке, вовсе могла обойтись малым, всего лишь необходимым. Но созданные собственно Высшим интеллектом неподъёмные и никчемные мириады тонн планктона и амёб приобретают смысл!

– Чё… – сказал приятель, немощно-нехотя заваливаясь набок. Похоже, навсегда. Навек.

– Пойми, это не просто так. Мы нифига не знаем. И не узнаем. Никогда. Бердяев, Флоренский… – я взглянул туда, где лежало безвольное тело. – Слышь.

– Пошёл на…й, – ответил он.

Я удовлетворённо икнул, продолжив:

– И вот что скажу тебе, любезный друг. Всю неизбывную данность неопределённого мы вкусим, когда умрём. Слышишь? Там, за гранью, мы получим ответы абсолютно на все вопросы, – я уже не смотрел на него. Смотрел в себя.

Измышлял вслух, один-одинёшенек. В нескончаемости. Подобно Леонардо.

– …Неопровержимо точно: Истину в последней инстанции да постигнешь именно Там(!), – тыча указующим перстом в Б. Медведицу. – Только не сможешь передать маляву сюда, «на волю». Исключено. Граница сущего закрыта на замок. Потому что «воля» – там. За пределом разумной жизни. В её изнанке, называемой нами Смертью. В необозримой и неотобразимой ничем и никем радуге галактического Эфира. Затем, всё поняв, мы сольёмся со всеобщим мировым Разумом, Сознанием. Превратившись в частичку Космоса. И, вероятно, оживём вновь. Но не факт. И не здесь.

– Б…ть, – раздалось сбоку. Потом отвратительный храп. «Как же от него воняет… Наверно, так же как от меня».

Взглянул на часы – шесть. Припекать начало без предисловий. Пляж оживал.

Тут же внезапно обнаружил, что лежу один-одинёшенек на огромном, не охватном взору побережье, зарывшись с головой в тёплый песок.

Без хронографа, смартфона-наушников и кроссовок-«найков». Майка и джинсы, подстеленные ночью для удобства, тоже тю-тю. Натюрлих.

Вдалеке набирала обороты до колик в боку обожаемая мелодия «On the beach».

По-любому с яхты, – заключил я, – нащупав в плавках предусмотрительно спрятанный лопатник.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>