Проекты | БЛОГ ПЕРЕМЕН. Peremeny.Ru - Part 13


Обновления под рубрикой 'Проекты':

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ

Germes

Теперь можно вернуться к теме «неудобной литературы». Не так уж редко в рамках проекта «Неудобная литература» мы публиковали на «Переменах» тексты, во многом написанные из Self. Часто именно такие тексты, появившись на свет, первое время выглядят неудобными для устоявшейся культуры, в том числе для традиционной литературной тусовки, которая старается либо вовсе не обращать на них внимания, либо не обращать внимания частично. Так было, например, с романом Валерия Былинского «Адаптация», многие эпизоды которого написаны явно по вдохновению из Self, хотя очень многие места созданы со значительными примесями ложного личностного восприятия. Что и позволило критикам в свое время говорить о том, что роман сырой, недоредактированный, банальный и прочее, а эксперту в области «неудобной литературы» Льву Пирогову (который, собственно, поначалу и дал «Адаптации» дорогу в литературную тусу) в порыве личностного раскаяния воскликнуть о самом себе: «Акелло обосрался!».

Недавно Валерий Былинский в Фейсбуке вывесил цитату из «Адаптации», вот такую:

«На рассвете мы сидим на берегу Сены рядом с седым бродягой, пьем утренний кофе в бумажных стаканчиках из «Макдоналдса». Бродяга похож на Хемингуэя. Мы говорим с ним, не понимая ни слова, о вечности и любви. И мы, и этот старик, и ночные отблески Сены, и танцующие медузы в подвале, и арабы, владельцы медуз, – все это вместе с миром кажется разбросанными в результате какого-то гигантского взрыва слов. Да, именно слов, которые были сложены когда-то вместе и представляли собой идеальную книгу. Книгу, которую в результате жестокого террористического акта однажды взорвали – и слова из нее разлетелись миллиардами осколков по миру. Теперь мы ходим, собираем эти осколки, пытаемся сложить пазл жизни вновь. Кому-то это удается время от времени – и он восстанавливает часть книги. Тогда начинаются революции, войны, болезни, бумы рождаемости, расцветы и закаты искусства, строительство и запустение монастырей, создание и забвение книг. Когда-то, вероятно, пазл полностью восстановят. Но писать тогда ничего уже будет не нужно. Потому что, по сути, все хорошие книги пишутся для того, чтобы преодолевать зло».

И в комментарии в Фейсбуке под этой цитатой уточнил: «Сейчас перечитывал свой старый текст в доке (нужно было для одного дела отрывки найти) и когда наткнулся на этот отрывок, даже не сразу не понял, что это я написал, задело сильно».

Я ответил на этот комментарий Былинского: «Валера, а это и не ты написал. Ты и не ты». И тогда он сказал: «Глеб, ты прав, да, я знаю, конечно. Неудобно тут говорить вроде как о себе, но это правда так и было — я реально не мог поверить, что это я написал».

Я помню, как однажды автор романа «Побег» (известный под псевдонимом Суламиф Мендельсон) сказал мне почти то же самое. Мы как раз готовили «Побег» к публикации в «Неудобной литературе», и он заметил: «Я читаю сейчас этот текст, в целом мне не очень интересно, но некоторые места я перечитываю несколько раз удивленно и даже не понимаю, как я мог вообще такое написать». (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ

Константин Батюшков, автопортрет

Сначала стихотворение полностью.

К другу

Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?
       Где постоянно жизни счастье?
       Мы область призраков обманчивых прошли,
       Мы пили чашу сладострастья.
      
       Но где минутный шум веселья и пиров?
       В вине потопленные чаши?
       Где мудрость светская сияющих умов?
       Где твой фалерн и розы наши?
      
       Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре бед исчез,
       И место поросло крапивой;
       Но я узнал его; я сердца дань принес
       На прах его красноречивый.
      
       На нем, когда окрест замолкнет шум градской
       И яркий Веспер засияет
       На темном севере, твой друг в тиши ночной
       В душе задумчивость питает.
      
       От самой юности служитель алтарей
       Богини неги и прохлады,
       От пресыщения, от пламенных страстей
       Я сердцу в ней ищу отрады.
      
       Поверишь ли? Я здесь, на пепле храмин сих,
       Венок веселия слагаю
       И часто в горести, в волненьи чувств моих,
       Потупя взоры, восклицаю:
      
       Минуты странники, мы ходим по гробам,
       Все дни утратами считаем,
       На крыльях радости летим к своим друзьям —
       И что ж?.. их урны обнимаем.
      
       Скажи, давно ли здесь, в кругу твоих друзей,
       Сияла Лила красотою?
       Благие небеса, казалось, дали ей
       Всё счастье смертной под луною:
      
       Нрав тихий ангела, дар слова, тонкий вкус,
       Любви и очи, и ланиты,
       Чело открытое одной из важных муз
       И прелесть девственной хариты.
      
       Ты сам, забыв и свет, и тщетный шум пиров,
       Ее беседой наслаждался
       И в тихой радости, как путник средь песков,
       Прелестным цветом любовался.
      
       Цветок, увы! исчез, как сладкая мечта!
       Она в страданиях почила
       И, с миром в страшный час прощаясь навсегда,
       На друге взор остановила.
      
       Но, дружба, может быть, ее забыла ты!..
       Веселье слезы осушило,
       И тень чистейшую дыханье клеветы
       На лоне мира возмутило.
      
       Так всё здесь суетно в обители сует!
       Приязнь и дружество непрочно!
       Но где, скажи, мой друг, прямой сияет свет?
       Что вечно чисто, непорочно?
      
       Напрасно вопрошал я опытность веков
       И Клии мрачные скрижали,
       Напрасно вопрошал всех мира мудрецов:
       Они безмолвьем отвечали.
      
       Как в воздухе перо кружится здесь и там,
       Как в вихре тонкий прах летает,
       Как судно без руля стремится по волнам
       И вечно пристани не знает, —
      
       Так ум мой посреди сомнений погибал.
       Все жизни прелести затмились:
       Мой гений в горести светильник погашал,
       И музы светлые сокрылись.
      
       Я с страхом вопросил глас совести моей…
       И мрак исчез, прозрели вежды:
       И вера пролила спасительный елей
       В лампаду чистую надежды.
      
       Ко гробу путь мой весь как солнцем озарен:
       Ногой надежною ступаю
       И, с ризы странника свергая прах и тлен,
       В мир лучший духом возлетаю.
      
       1815

Как видим, Батюшков с первых же строф задает фундаментальный вопрос, который во все времена активировал в человеке начало духовного поиска.

Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?
Где постоянно жизни счастье?

То есть ставится вопрос о постоянном счастье, о том, что именно на земле по-настоящему прочно и неизменно. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ

Лев Толстой рассказывает историю своим внукам

О том, что Лев Николаевич Толстой был не понаслышке знаком с темой просветления, говорит в его произведениях очень многое. Он неоднократно описывает пробуждение своих персонажей к своей истинной природе — например, в «Войне и мире», в «Анне Карениной». Следы просветления можно обнаружить и в его публицистических работах, и в дневниковых записях. Но нас тут все же интересует больше худлит.

Широко известен хрестоматийный пример пробуждения Андрея Болконского во время Аустерлица: «Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава богу!». Чистая адвайта.

Или вот пробуждается Пьер Безухов: «— Xa, xa, xa! — смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: — Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня? Меня — мою бессмертную душу! Xa, xa, xa!.. Xa, xa, xa!.. — смеялся он с выступившими на глаза слезами».

И далее (те, кто хорошо знаком с текстами Толстого, обратят внимание на то, как легко, красиво и плавно вдруг начинает писать Толстой в эти моменты, словно это и не тот неуклюжий и сложносочиненный Толстой, который писал до того): «Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! — думал Пьер. — И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам».

А теперь посмотрим, как Толстой в «Анне Карениной» последовательно описывает процесс пробуждения Константина Левина к своей истинной природе, открытия в нем Self, истинного Я. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

Френсис Скотт Фицджеральд с женой Зельдой и дочерью Скотти, пляж Вирджиния бич, США, 9 августа 1927 г.

А теперь примеры.

Для начала замечу, что любое произведение (не только искусства, а вообще любое проявленное творение) это проявление Сознания, и в этом смысле создано из Self. Даже и личность (эго, персонаж, ошибочный и ложный образ себя) — тоже творение Self (Муджи называет это творение постоянно меняющимся автопортретом Сознания, который Сознание некоторое время ошибочно принимает за себя, чтобы переживать определенные, иначе недоступные опыты; «ЭГО это модификация Сознания, — говорит он, — но в очень ограниченном проявлении»). Но когда Сознание хочет вернуться к своей изначальной, подлинной природе, хочет вспомнить себя как безграничное, неизменное, вечное, целое, оно берет «за шкирку» художника, наделяет его свойствами творца (или, иначе глядя, позволяет ему отрешиться от восприятия себя как личности и осознавать себя творцом) и «заставляет» создать произведение, написанное в чистом виде (или почти в чистом виде) из Self. Без примесей и заблуждений. Такие творения называют «гениальными», а в особых случаях «священными». Иногда говорят, что их написал Дух Святой (Библия). Но это необязательно священные тексты. В светских произведениях искусства тоже множество таких. И они преобразуют мир (о чем говорилось выше) в не меньшей степени, чем священные. (далее…)

Сотворение Адама. Микеланджело

Что такое искусство?

До сих пор нет однозначного ответа, с которым бы согласились единодушно все причастные и интересующиеся. Возможно, потому что и сам вопрос никогда не прояснялся до абсолютной ясности. Что на самом деле хотят узнать задающиеся этим вопросом? Очевидно, что в основе вопроса лежит желание разгадать тайну искусства. Тайну того воздействия, которое оказывают произведения искусства на нашу жизнь. Воздействие есть, и с этим, кажется, никто не спорит. Но в чем же тайна?

Если вглядеться со всем вниманием, то можно заметить, что мотив, заставляющий человека обращаться к произведению искусства, сводится к некоторому недовольству своей ситуацией, то есть, в конечном счете, к простому «бегству от реальности в прекрасные иные миры». Даже если вы пока не согласны с этим утверждением, попробуйте принять его на веру или хотя бы условно согласиться. Позже вам станет ясно, почему это именно так и откуда взялся этот тезис. А пока согласимся, потому что дальше я буду называть того, кто испытывает на себе воздействие произведения искусства, «беглецом». Так что даже если вы считаете, что, воспринимая произведения искусства, вы вовсе не «беглец», а, к примеру, «культурный и образованный человек» или что-то в этом роде, пока что просто имейте в виду, что это не столь важно. Можете даже считать, что «беглец» и «культурный и образованный человек» (или кем бы вы себя ни считали) это синонимы.

Посмотрим внимательно на человека, который только что «прятался от жизни», например, в роман (в картину, в песню, в симфонию, словом, в любое произведение искусства, настоящее произведение, а не в какой-нибудь местечковый сериал, хотя и среди них, наверное, попадаются реальные, — а что такое подлинное произведение искусства, мы и выясним в этом тексте). Достаточно поговорить с таким человеком до «бегства» и потом поговорить с ним же после «бегства», как мы сразу почувствуем разницу: тот, кто «убегал», вернулся преображенным. Если не интеллектуально, то, во всяком случае, энергетически. Ему, например, стало как-то «легче на душе». Как-то «спокойнее». Многие отмечают «очищающий эффект», производимый на них контактом с произведениями искусства. Возможно, правда, что «вернувшийся беглец» наоборот погрузился в депрессию и страдает как никогда сильно (например, часто такое бывает после чтения Достоевского). Но, будем считать, что это те самые катарсические страдания, через которые высвобождаются подавленные энергии. Страдания, влекущие за собой очищение и освобождение. И в этом случае опять же эффект бесспорен. Эффект (перемена, трансформация) есть при любом соприкосновении с подлинным произведением искусства. При условии, что соприкосновение это действительно состоялось, а не имел место механический, неглубокий контакт, при котором были задействованы только внешние органы чувств (эффект может быть и в этом случае, но тут он, скорее всего, будет совершенно незаметен без специального исследования). Со-прикосновение – это реальный контакт («реальный контакт» можно сравнить с тем, что вы чувствуете, если кто-то прикасается рукой к вашей руке, когда вы бодрствуете, в то время как «механический, поверхностный контакт» это как если бы кто-то прикоснулся к вашей руке в тот момент, когда вы крепко спали, и в итоге вы так ничего и не заметили). (далее…)

В Тируваннамалаи я почти каждый день по утрам приходил в ашрам Шри Шива Шакти Аммайар, или, как ее иногда называют, молчащей Аммы. На даршан. Даршан выглядит так: в небольшом зале (человек на 70) рассаживаются люди и ждут. В определенное время очень тихо появляется она. Медленно пройдя к своему соломенному креслу, садится и смотрит на собравшихся. Затем обходит зал, многим заглядывая в глаза, кому-то улыбаясь, кивая и делая пальцами спонтанные мудры. При этом внутри постепенно возникает сильное ощущение тепла, света, благодати, которое достигает своего пика, если она заглядывает в глаза. Я также заметил, что чем больше людей она одаривает своим вниманием, тем сильнее становятся эти ощущения внутри. Ее даршаны проходят обычно в полной тишине, и несмотря на то, что на первый взгляд ничем день ото дня не различались, каждый день я испытывал некие новые ощущения. Судя по восторженным отзывам разных моих знакомых, с которыми я посещал эти даршаны, эти ощущения были у многих. Присутствие Аммы чувствуется как очень сильная Энергия, которая иногда в форме чистой благодати, иногда в виде некоего бессловесного знания или даже безмолвных ответов на внутренние глубинные запросы нисходила на собравшихся. Иногда во время даршана (или даже до) кто-то начинал плакать или безудержно хохотать, а иногда и то, и другое вместе. Я же чувствовал, что в ее молчании содержится подлинное Знание, которое она таким способом передает, нечто подобное легендарным безмолвным поучениями Раманы Махараши. (далее…)

Оноре Домье

Это о том, зачем нужно искусство. Наступает момент, когда надо говорить в полный голос, а языка у искусства нет – рот полон салонных штампов; не только «соловьи» виноваты – подставьте любой салон: квадратики и полоски абстракций, гламурный авангард, соцреализм и капреализм. Тогда искусство делает усилие и создает современный язык.

По техническим причинам материал перемещен на другую страницу. Чтобы прочитать его, нажмите СЮДА.

В центральной Нью-Йоркской Публичной библиотеке при полном аншлаге прошла презентация литературно-художественного проекта Геннадия Кацова «СЛОВОСФЕРА».

25 января 2014 г., в Нью-Йорке, в необычном для русскоязычной публики месте – Публичной библиотеке (NYPL) на манхэттенской Пятой авеню, прошло мультимедийное действо с участием русскоязычных литераторов и музыкантов, которое собрало самую изысканную публику. Как русско- так и англоговорящую.

А именно, здесь был представлен литературно-художественный проект «Словосфера», созданный нью-йоркским поэтом и журналистом Геннадием Кацовым и включающий в себя 180 поэтических текстов, инспирированных шедеврами мирового изобразительного искусства от Треченто до наших дней. (далее…)

Кафе М.Я.У.

    «Здесь мы встречаем пресловутую силу регенерации (la recuperation) капитализма (и о нем говорят, что он все регенерирует и присваивает): всякий раз, когда кажется, что нечто от него ускользает, <…> он затыкает пробоину <…>, и машина запускается вновь».
    Ж. Делёз. Коды и капитализм. (Лекция 16 ноября 1971 года.)

В последние годы появляется все больше бизнес-инициатив, которые предлагают потребителям, пожалуй, самый необычный товар за всю историю человечества – безопасное пространство. Типичным примером такого бизнеса является антикафе – заведение, в котором посетители оплачивают не блюда и напитки, а то время, которое они провели в стенах заведения. В антикафе царит уют, создается теплая, домашняя атмосфера, горит неяркий свет, есть вай-фай, игровые приставки, бесплатный чай, кофе и печенье в неограниченном количестве – владельцы и менеджеры таких бизнесов пытаются создать максимально безопасную и спокойную среду. В ней находят свое место приличные, образованные люди, которые, в отличие от посетителей обычных кафе, пивных и ресторанов, не провоцируют кровавые разборки и не поют под караоке.

В один ряд с анти-кафе можно поставить и разного рода специализированные коммерческие заведения для гиков – например, клубы настольных ролевых, стратегических или карточных игр, любителей аниме, комиксов и т.п. Эти бизнесы тоже продают безопасное пространство, в котором отщепенцы со странными увлечениями могут спокойно заниматься своим делом и встретить единомышленников, которых так трудно отыскать в недифференцированном потоке «реальной жизни». (далее…)

26 октября 1880 года родился русский писатель и поэт Андрей Белый

    Тяжёлый червонный крест –
    Рукоять моего меча.
    (Андрей Белый)

Подобно тому, как из любой точки поверхности земли можно предпринять путешествие к ее центру, сделаю и я попытку странствия к избранному мной центру – собору Лозаннской Богоматери.

Мой путь тернист, препятствий – через край. Лишь отблеск истинного хода событий я сумею изложить, но, признаюсь, трудно сохранить независимость от устойчивых идей и не унестись астральным течением мемуаристов, которые мечут в тебя тонко отточенные метафизические стрелы, и совсем уже нелегко перенестись отнюдь не метафизически из реального двадцатого века в атмосферу чуть ли не средневековья. История, которую я изложу повисает между мифом, сказкой и рассказом. Я скорее склоняюсь к мифу, который все же хочу понять и даже объяснить.

О встрече Андрея Белого с таинственным господином в соборе Лозанны мне известно из воспоминаний, а точнее, из лаконичного свидетельства строгой Аси Тургеневой, первой жены писателя художницы Анны Алексеевны Тургеневой, ставшей адресатом большинства стихотворений Белого, в том числе и сборника «После разлуки», созданного в Берлине после окончательного разрыва с ней, о чем я подробно написала в книге, целиком посвященной Андрею Белому (Борису Николаевичу Бугаеву), писателю, достигшему высшей точки русской литературы.

Я в который раз с изумлением читала воспоминания Аси, странную смесь фантастики, мистики и религии, о фанатичном строительстве первого антропософского храма Гётеанума. «Всякий, кто оказывался в Дорнахе, – сообщала Ася, – хотел стесать хотя бы несколько щепок». Мне казалось, что я читаю книгу о некоем мистическом христианстве, замешанном на розенкрейцерстве, находящемся за стеной, непроницаемой для времени и внешнего мира.

И вот уже в безвестной раньше швейцарской деревне собралась огромная толпа людей из разных стран, жаждущих тесать, вырезать, или же хотя бы прикоснуться к строящемуся храму, и вот уже вновь и вновь прибывающим не хватало там места и инструментов, и вот уже, какое счастье, группа Аси удостоилась чести вырезАть деревянный архитрав Сатурна, а затем и Марса! И вырезали-тесали ежедневно и лихорадочно до глубокой ночи, суставы болели, рука Аси распухла, но это всё были ничтожные мелочи по сравнению с тем великим будущим, созидателями которого они себя возгласили. (далее…)

О литературном процессе и подлинном творчестве

Почему так много писателей? Особенно сейчас, когда, казалось бы, книга окончательно перестала быть самым значительным носителем знания? Книга как источник информации отмирает. Люди — даже такие, которые считают себя культурными и образованными людьми — все меньше читают и все больше проводят времени в интернете (Фэйсбук, Ютьюб, Википедия, статьи на порталах, что угодно, но книги — в последнюю очередь). Но писателей при этом становится все больше. Их сейчас так много, как никогда. Развелось множество литературных премий, которые зачастую выдают наиболее бездарным авторам, литературных журналов, которые почти никто не читает, а многие образованные и культурные люди (те самые, которые почти не читают книг) считают своим долгом написать книгу. И пишут. И говорят степенно и гордо: я — писатель! Почему?

Происходит это как раз по той причине, что до недавнего времени (XIX век и почти весь XX) именно книга была главным носителем знания. Именно в книгах записывалось все самое новое и ценное, до чего мог дойти ум человеческий. До этого тоже был культ текста и книги, но к началу XX века он достиг апогея и потом уже постепенно сходил на нет, вытеснялся культом визуальных средств коммуникации. Разумеется, интеллектуалы по этой причине стремились как можно больше читать и, если получится, что-нибудь писать — статейки, рассказы, эссе, романы. Написать (а в идеале еще и издать) книгу стало для интеллектуала своего рода критерием, знаком состоятельности. Зарубкой, отмечающей пройденные километры интеллектуального пути.

Так появилось (и появляется) множество неинтересных, некрасивых, скучных, бессмысленных, бесталанных, мертвых текстов. А это способствовало еще более стремительному падению авторитета книжного знания. Почему так произошло? Дело в том, что очень многие люди, родившиеся в интеллектуальных семьях и воспитанные соответствующим образом, или же наоборот — достигшие определенных интеллектуальных высот на силе сопротивления (чтобы не быть такими невеждами, какими были их родители), — многие из них созданы были, по всей видимости, для совсем другого. Они не должны были делать ставку в своем развитии на интеллектуальное знание. Возможно, им стоило бы печь хлеб, заниматься живописью, работать на бирже, продавать или шить одежду. Но социальная среда, в которой они выросли, установки этой среды, воспитание, стереотипы, законы, нормы — изо всех сил с самого детства диктовали этим людям, что самая уважаемая, самая умная, самая влиятельная и полезная профессия — это (например) писатель. А самая вершина бытия интеллектуала-писателя — это написать книгу, а лучше две или три. В итоге мы имеем сейчас множество романов, написанных корявым или вычурным языком. Или наоборот — написанных нарочито просто, нарочито «по-народному» (это другая крайность писательского бума). Эти произведения сереют (не всегда явно) большим количеством лингвистических штампов, социальных стереотипов, интеллектуальных шаблонов, не своих (заимствованных) мыслей, идей, образов. Примитивными или же наоборот чересчур изощренными (искусственными) сюжетными линиями. Слишком стройными логическими построениями. Слишком правильными языковыми конструкциями. И так далее. В двух словах можно сформулировать так: эти тексты мертвы и не имеют ничего общего с той реальной жизнью, которая происходит с нами здесь и сейчас. Иногда ими можно увлечься или развлечься, но это будет бесполезное, а зачастую даже вредное развлечение. (далее…)

VKontakte_Dmitriy_Vinogradov

Сколь угодно много сказано об отважном поступке Дмитрия Виноградова, сумевшего философски переосмыслить действительность и преодолеть в себе человеческое. В частности то, что офисная жизнь, беспощадная и бессмысленная, сама порождает подобных героев. То, что ненавидят – в открытую или втайне – дорогих коллег подавляющее большинство людей, пречисляемых к т.н. «планктону». Но это все не о том.

В феврале Виноградов вновь в топах. Начинается судебное разбирательство, возможно, всплывут какие-нибудь новые, незначительные подробности. Что важно в этой истории?

«Родство» нашего лирического героя с Брейвиком – первое, о чем поспешили заявить все журналисты, блоггеры и даже некоторые «специалисты». В обоих случаях массовое убийство было использовано как реклама, пиар-ход в поддержку некоего «манифеста» (у каждого свой, в силу различия интеллектуальных способностей персонажей).

Андерс Брейвик, человек здравого ума и холодного рассудка, вряд ли вообще осознавал себя как террориста, а свою акцию – как террористический акт. Когда, словно грибы после дождя, повыскакивали в соц. сетях группы в поддержку героя, руководимые истинными патриотами России, я, конечно, ознакомился с трактатом Брейвика о новом образе Европы-2083 на сумасшедшем количестве страниц. И вот к какому выводу пришел: никогда те же самые патриоты, да и вообще никто другой не узнали бы о том, что есть такой Брейвик и тем более какая-то Доктрина-83, и не было бы ни групп этих, ни обсуждений. Поэтому, понимая свою работу как нечто главное для себя и необходимое людям и отчаявшись донести до них другими способами, Брейвик разработал такую вот рекламную концепцию, промо-мероприятие, презентацию, если хотите, трейлер. (далее…)

Цитируется по Facebook Ольги Погодиной-Кузминой.

пейсатель

В занятии литературой есть какой-то дурной абсурд. Сначала несколько лет ты пишешь роман, потом два-три года мыкаешься с ним по издательствам, потом тебя наконец где-то соглашаются осчастливить и печатают. Платят те же деньги, что и за одну серию какой-нибудь телевизионной тошнотины для домохозяек, вроде «Варенька. Печенье любви», но ты же не за деньги, даже смешно!… Потом два-три месяца жадно читаешь отзывы, получаешь письма от читателей, радуешься как дитя, но постепенно ручеек иссякает, тебя вместе с твоим измученным шедевром смывает волной нового прибоя. Все, забыто и похоронено.

Казалось бы – делай выводы, умный человек. Так ведь нет! Черт тебя подначивает писать новый роман. И хотя пишешь как бы «для себя», в глубине души-то заранее представляешь все эти мытарства, что надо его куда-то отправлять, кому-то предлагать, просить прочесть, с волнением ждать ответа… как поход к зубному врачу. С той разницей, что зубы тебе предъявлены как данность, а тут сам лезешь на рожон.

В общем, дописываю последнюю главу.

Комментарии к статусу:

сергей семенов Иосиф Бродский: «Я, например, занялся изящной словесностью по одной простой причине — она сообщает тебе чрезвычайное ускорение. Когда сочиняешь стишок, в голову приходят такие вещи, которые тебе в принципе приходить не должны были. Вот почему и надо заниматься литературой. Почему в идеале все должны заниматься литературой. Это необходимость видовая, биологическая. Долг индивидуума перед самим собой, перед своей ДНК».

Евгений Щетинкин Творческий мазохизм какой-то…

Максим Лаврентьев Дописывайте. Жду.

Ольга Погодина-Кузмина Максим, вот это правильный ответ))) спасибо!

Ольга Погодина-Кузмина Сергей, классик отлично объясняет, зачем нужно сочинять литературу. Но зачем ее нужно печатать, прилагая к этому нечеловеческие усилия? Вопрос остается открытым. С другой стороны, писатель, который не печатается и не состоит — не более чем самозванец.

Владимир Михайлов Оля, всё дело в том, что писатель, может, и пишет для себя, но — в тайной надежде, что его услышат. Если ты пишешь какую-нибудь слюнявую муть, — это один посыл, а если тебя беспокоят важные вопросы, на которые люди всегда, во все века будут искать ответы, то это всё-таки твоё предназначение. И не важно, опубликуют потом описание твоих попыток прорыва или нет. Пусть современники не прочтут и не услышат, но ведь будут ещё потомки. Скольких писателей не публиковали при жизни? И ничего. Так что к духовным вопросам и «видовой, биологической необходимости» примешивается только один маленький, малюсенький такой ещё вопросик — о материальной составляющей жизни писателя… Поэтому несмотря ни на что мечтаю прочесть твой новый роман, так как предыдущий очень понравился.

Анастасия Дудко Потребность быть напечатанным — эта та же потребность быть услышанным, не напечатают тебя — никто и не узнает, что ты хотел сказать. Та же потребность, как у судачащих на лавочке у подъезда бабушек, они для того и сидят на своих лавочках, чтобы их услышали подруги. У писателя просто масштабы пошире.
______________

Вот такая занятная тема. А вы что думаете?

* * *

Читайте также:

О романе Андрея Коровина «Ветер в оранжерее». При чем здесь литература?
Современная литература (обзор блогосферы)

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

АНДРЕЙ КОРОВИН «ВЕТЕР В ОРАНЖЕРЕЕ»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ВСЕ книги проекта Неудобная литература

1

Прочитав мою заметку к публикации романа Андрея Коровина «Ветер в оранжерее», упомянутый в этой заметке критик Лев Пирогов написал у себя в ЖЖ очередное небезынтересное сообщение, которое я уже по традиции перемещаю сюда, поскольку Лев Васильевич имеет характерную особенность удалять самые интересные записи из своего Живого Журнала. Пост называется «О современной литературе».

Топоров хвастается, что не читает самотёка. Я ещё круче, я не читаю книг. В последний раз прочёл штук пять полтора года назад, и все они были говно. Ну, кроме одной.

Несколько книг (по-моему, четыре) мне с тех пор подарили, спасибо, читал. Говно, кроме одной.

А вот сегодня вечером, лёжа животом поперёк кровати, читал попеременно то «Карлсон вернулся», то (когда ребёнок отлучится за игрушкой или покакать) роман «Малышок» Ликстанова, издание 49 года, и чувствовал что-то такое… Счастье, что ли?

И всё равно Глеб Давыдов выделяет нас с Топоровым из всего корпуса отечественной литературной критики. Представляете, что было бы, если б мы ещё и читали?

А если серьёзно, в издательской продукции, прошедшей тёплые руки редактора, говна, по-моему, побольше будет, чем в самотёке. Самотёк читая, по крайней мере, эмоции живые испытываешь. Типа как подобрав камешек с развалин Акрополя: «Вот, какой-нибудь древний грек, возможно, Плутарх или Демосфен, плевал на него, может быть, даже срал и подтирал этим камнем жопу…»

А потом выясняется, что эти камешки туда специально для туристов грузовиками завозят с ближайшей каменоломни. (далее…)

Обложка электронного издания Ветра в оранжерее

Так сложилось, что журнал «Перемены» многие называют литературным. Действительно, какое-то время меня увлекала идея сделать на базе многоуровневых «Перемен» некий альтернативный литературный проект. Подтолкнуло меня к этому праведное возмущение, которое я чувствовал всякий раз, когда читал очередной никому неизвестный гениальный текст, написанный уже много лет назад, но практически незамеченный литературными критиками (а следовательно и читателями), забытый и заброшенный. Мне казалось это чрезвычайно несправедливым – что вот есть какая-то там современная литература, которую публикуют везде, рекламируют, пишут о ней и соответственно ее читают, дают премии и проч., хотя она, эта литература, явно «так себе» и жонглируют ей критики и продавцы потому, что на безрыбье и рак селёдка. И при этом есть литература настоящая – живая и подлинная. А ее как бы не замечают. Причем не читатели не замечают, к читателям претензий никаких (они ведь обычно читают то, что раскручивают для них лидеры мнений), а именно вот литературные критики не замечают, многие из которых, казалось бы, вроде бы как на своем месте. Например, Лев Пирогов и Виктор Топоров. Нет, они тоже пишут о том, что продвигают издательства, либо лоббируют свои какие-то «сугубо личные представления о прекрасном». Мне хотелось понять, почему так происходит и, по возможности, исправить положение.

Оглядевшись немного в литературных кругах, поговорив – очно и заочно – со многими ключевыми деятелями литературного процесса (с писателями, критиками, редакторами, издателями), я полностью разочаровался в литературной теме и решил, что не буду играть в эту игру самоутверждений и амбиций. Все равно ситуацию не изменишь и не переломишь. Да и незачем (почему – об этом чуть ниже). Поэтому я перестал вести этот проект «Неудобная литература», почти перестал публиковать худлит на «Переменах» (тем более что из тех потоков, которые хлынули на меня после открытия «Неудобной литературы», лишь единицы были достойны публикации).

Но недавно ко мне попал роман Андрея Коровина «Ветер в оранжерее». Текст, который в очередной раз заставил меня задуматься о странной судьбе некоторых очень достойных литературных произведений, почти проигнорированных критиками и читателями. Роман этот абсолютно можно отнести к категории той литературы, которую критики проглядели – то ли по своей лени, то ли по другим, более глубоким психологическим причинам. Несколько таких странной судьбы романов уже опубликовано на Переменах («Блюз бродячего пса», «Кукушкины детки», «Побег») – тексты эти, при всех их достоинствах, как бы утонули во времени и не пробились к читателю (может быть, как раз в силу достоинств). (далее…)