ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ

Москва

«Французам, погибшим во время и после оккупации».
(Эпитафия на Новодевичьем кладбище)

«Москва! Москва!» – замедлив шаг, возглашали французские солдаты, исполненные радости, надежды и гордости на вершине Поклонной горы, подняв кивера на штыки и мохнатые шапки на острия сабель. На этом месте извозчики, по обычаю, снимали картузы-малахаи и кланялись золотым куполам. Великолепный легендарный город, узревший катастрофы, подобные крушениям персидского Камбиза и вождя гуннов Аттилы, – крайний пункт, где Франция вознесла своё знамя на севере, после того как водрузила его на юге, в Фивах. Вся революционная и имперская эпопея, величайшая после Александра Великого и Цезаря, заключена меж именем Бонапарта, начертанном на пилонах Фив, и именем Наполеона на стене Кремля в городе Юрия Долгорукого. Если Санкт-Петербург считает годы своих несчастий по наводнениям, то Москва – по пожарам, начиная с Татарского Наполеона – Батыя (1238); само собой разумеется, пожар 1812 года наиболее ужасный – тринадцать тысяч восемьсот домов были превращены в пепел, от шести тысяч остались одни стены. (далее…)

Фото: h.koppdelaney/Flickr.com

я должен сразу признаться… история, которую я сейчас вам расскажу, многих повергнет в ужас. многие из вас, не дочитав до конца, упадут со своих кресел, диванов, столов и кроватей. упадут на пол. на жесткий и твердый, как весенняя скорлупа кокоса, пол… да.

в тот год выдалась крайне урожайная зима. нет-нет – не подумайте – я не ошибся и не сошел с ума. да, так и есть – именно урожайная зима. и именно этому природному катаклизму, этому экономическому нонсенсу я обязан всем, что сегодня имею. всем, что я из себя представляю…

зимой в наших и без того скучных краях занять себя особо нечем. снег здесь колюч и тверд, словно засохший волосяной покров молочного ореха. здесь не бывает романтично кружащих над головами румяных влюбленных мягких и нежных хлопьев. незатихающий ни на минуту шквальный ветер, способный взрослого коня свалить с ног, превращает колючую крупу в шершавую дробь, разносящую открытые части тела несчастного в мириады оспенных струпьев. в свое время моя прабабушка часто напевала одну песенку. песня, помню, была длинная, и настроение в ней менялось от куплета к куплету. а куплетов этих и припевов, ей богу, было не счесть. я почему-то запомнил лишь одну строчку. она так въелась мне в память, что даже сама бабушка, точнее воспоминания о ней – царствие ей небесное – исказились в пользу этой строфы, и в моем сердце не существовало ни ее лица, ни почему-то всем так запомнившейся ее походки вразвалочку. одни буквы. на мой взгляд, да и на ваш, я уверен, абсолютно безобразные и совершенно бессмысленные слова, словно на шампур, нанизанные на некий рифмованный скелет никому неизвестным бродячим музыкантом: «ой ты ветер в ноооос – не дари мне роооз – ты купии кокооос – кокос ведь не навооооооз…» – задолго до того, как прабабушку мою, согласно нашим традициям, уложили в засыпанную редчайшими фиолетовыми одуванами лодку, выдолбленную из сучковатого ствола гигантского тополя… такого тополя, я уверен, вы нигде и никогда не видели. я отнюдь не ребенок и в волшебство давно не верю. но как еще можно объяснить то количество тополиных пирог, получившихся и продолжающих получаться в настоящее время под каждую готовую к «отплытию» бабушку. и нет конца тому тополю. и тут я сразу должен вас предупредить, что географические подробности расположения нашей удивительной парадоксально холодной страны я выдавать не собираюсь. дабы не иссяк поток бабушек наших, стремящихся в фиолетовом облаке редких одуванчиков сбежать за горизонт на выдолбленных из бесконечного тополя пирОгах с такой скоростью, словно манит их туда кем-то обещанная вернуться мимолетная и прекрасная молодость. (далее…)

Фото: YlvaS / Flickr.com

Месяц с неба свесился и в сердце концом колет. Конец острый кожу царапает, рвет. Ой, нет, не кукла я, не восковая, не туда ты, месяц, глядишь, не туда иголку втыкаешь. Не ко мне ты, месяц, наклоняйся, не для меня свечку жги. Не мне рану на груди прижигай-склеивай, не моя она – больно, тебе говорю, обжигаешь! Не кукла я, не восковая, не тебе игрушка, не из свечки я, не сгорю. Не воск это, видишь?

Не меня ты лепил, руки-ноги не мои по частям собирал, не меня водой обдавал – из речки, из черной, из проруби. Не я горела, не я остывала. Не я плавилась, не меня ты в воде остужал. Не мне было горячо-холодно, не я то в огне, то в проруби. Отвернись – не я это, не я!

Гляди, волосы у меня черные. Не длинные, не до пояса, не восковые – не я это. Не в моих волосах звезда, не в моем сердце месяц. Не бей по губам – не кукла я твоя, не восковая. Не ты в моем сердце – острый, узкий, с иголками. Не войдешь ты в него, не вместишься, не оцарапаешь, острыми краями не изорвешь. Не потеку я, как речка черная, ни кровью, ни воском, ни водой. И серпом ты не по моей шее, не по моей. И над прорубью – не я это, не я! Волосы у меня черные, а воск из глаз не потечет, черная вода не польется. Не речка у меня в глазах, не ночь и не ты.

Ой, больно, не коли, иголки не втыкай. Ни в сердце, ни живот, ни в голову. Кровь это, видишь, не воск? Испачкаешься, месяц, красным станешь. В прорубь окунешься, черной водой не отмоешься. Холодно тебе будет в речке, в проруби, студено, а на небе красным жаром загоришься. Моим жаром, не воском обожжешься. Сгоришь совсем, из речки не выплывешь. А слова мои острые – иголки. Полетят в тебя, исколют, изрешетят, не кукла я, не восковая, не смолчу.

Наполняйся, месяц, четвертинкой-половинкой, становись круглым. Катись по небу – от меня. За волосы меня не тяни, ко мне не наклоняйся, в глаза не заглядывай, в сердце не коли. Катись, месяц, катись до свечки, до жара. Плавься, месяц, над свечой гори, красней и в речку и в прорубь. Ау, месяц! Не я это над прорубью, не я!

Проект «Неизвестная музыка» посвящен музыкальным явлениям, находящимся практически вне пределов современного медийного поля.

Цель проекта – сформировать по возможности полное представление о тенденциях, не являющихся преобладающими в российском музыкальном пространстве, но становящихся таковыми, учитывая их оригинальное наполнение и межкультурную значимость.

Проект ТIТЛО возник в начале нулевых в подмосковном Электрогорске из увлечения Александра Руденко русской церковной музыкой: «Я внимательно вслушивался в древние знаменные распевы Валаамского хора, параллельно ища в московских музыкальных магазинах что-нибудь фолковое. Шел 2000-й год, когда мне в руки попал один из альбомов Инны Желанной и группы Farlanders (экс-Альянс). На тот момент я был уже знаком с творчеством Желанной, но это были какие-то концертные редкости, причём в акустике. На купленном же диске я обнаружил трек, спетый одним из музыкантов группы, Сергеем Старостиным. Весёлый народный распев, призывающий славить Христа Воскресшего, положенный на гитарный «манчестер»! Старостин стал для меня открытием, толчком к творческой деятельности».

Со времени основания было выпущено два альбома – ЗАТИШЬЕ (МИСТЕРИЯ ЗВУКА, 2005) и ЛЕС (SHADOWPLAY, 2008).

Беседа с основателем проекта ТIТЛО Александром Руденко. (далее…)

Зинаиде Андреевне Тарховой
и
Тимофею Александровичу Сивак

Руки у бабушки – золотые: как сейчас вижу их – за рукоделием; как сейчас ощущаю запах ее пирожков с вишней, вкус домашнего яблочного вина.

Раньше яблок много было. Каждому появившемуся на свет внуку сажал на даче дед яблоню: мельбу, богатырь, антоновку, шафран… Моя мельба каждый год расцветала красноватыми, пухлыми, будто грудка снегиря, плодами.

Сам дед родился через два года после Первой русской революции в Киевской губернии, в семье батрачившего сапожника. Из-за участия в восстании тысяча девятьсот пятого года на Дальнем Востоке семья прадеда бежала в Сибирь, скрываясь от преследования. Как писал потом дед в воспоминаниях, причина восстания была банальной: вместо оружия и снарядов на фронт прислали эшелон с иконами, тогда как у японцев были пулеметы и все то, что с легкостью убивает.

Когда же прадед, Александр Тарасович, вернулся из Царской армии в село, священник на церковном сходе объявил 55 призванных человек «изменниками царю-батюшке». После этого в Шаулиху зачастила царская стража, провоцируя среди местных травлю бывших солдат (Сибирь принимала всех «бывших»: немытая Россия мигрировала).

Село Камышено Новосибирской губернии в 10-х годах ушедшего столетия обрисовывало, само того не желая, типичную картину поселения бедных: степь да степь кругом, домик 5х6 аршин, а в печи вместо дров – солома и навоз. И так до 29-го года.

Прабабка, Мария Федоровна, растила пятерых. Знаю о ней только то, что была она прачкой у кулаков – тех же, на которых работал прадед сапожником и шорником. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ

Вскоре дед мой стал начальником 1-го отделения милиции, и за год до войны ему, наконец-то, дали новую двухкомнатную квартиру на Радищева.

Бабушке 39, а дед получает на четверых – 75… Бабушке всего 39! Она хороша собой, у нее снова длинные волосы – густые, шелковистые. Она смотрится.

Семьдесят пять рублей. Вечная молодость. Ну да, «бедные тоже смеются». (далее…)

21 марта 1889 года родился Александр Вертинский — главный русский шансонье XX века, печальный Пьеро, вписавший свою судьбу в историю отечественной культуры.

Трехкомнатная квартира на последнем этаже дома на углу Тверской и Козицкого переулка в Москве и сегодня выглядит так, словно ее хозяин вот-вот вернется. В просторном кабинете все те же большие книжные шкафы, все тот же гигантский письменный стол с наполеоновским вензелем и бюстом Вольтера.

Сейчас в кабинете все чаще бывает лишь вдова Вертинского. Вновь и вновь перечитывает его письма, рукописи. Он смотрит на нее с фотографий, развешанных на стенах, расставленных на столе, и словно возвращает в те пятнадцать лет неизбывного счастья, когда по квартире витает запах табака и лаванды, дом полон гостей и шумные застолья длятся допоздна. И все это — будто здесь и сейчас. Нет, время не остановилось, оно сомкнуло объятия, чтобы вновь и вновь перечитывать эту странную, загадочную судьбу.

Первое детское воспоминание Вертинского — о смерти матери. Трехлетний Саша сидит на горшке и выковыривает глаза у плюшевого медвежонка. Горничная Лизка отрывает мальчика от увлекательного занятия: «Вставай, твоя мама умерла!»

Мать лежит в серебристом гробу на столе, тело ее скрывают цветы; у изголовья стоят серебряные подсвечники и маленькая табуретка. В руке Саша сжимает шоколадку, он бросается к матери, чтобы угостить. Но мать не раскрывает рта… (далее…)

В массовом сознании при употреблении словосочетания «современное искусство» (“contemporary art”) возникает образ чего-то коррумпированного и находящегося в руках лидирующих художников, чьи имена давно уже превратились в бренды. Дэмиен Херст¹, Энди Уорхол¹, Рой Лихтенштейн¹, – эти художники известны во всем мире. Однако, в отличие от «массовой культуры», где современное искусство призвано развенчивать потребительское общество, «элитарная культура» считает произведения этих художников «не настоящими», а самих творцов – «гоняющимися за деньгами».

Современное искусство начало зарождаться с развитием такого явления как массмедиа. Абстрактные картины Джексона Поллока¹, отражающие реалии того времени полотна Энди Уорхола, – все намекало на тесную связь идейной составляющей их творчества с культурой, в которой они жили.

Эту культуру часто называли «культурой nobrow» (безбровной) – ввиду того, что «высокая элита» вымирала и рождалась новая, более демократичная и одновременно коммерчески мотивированная ячейка общества. То, что раньше считалось ценным, определялось отныне понятием «популярно».

В XXI веке популярность в современном искусстве определяется спросом на того или иного художника. Но чем «свежее» произведение искусства, тем сложнее определить его ценность. «Поэтому очень часто решение о приобретении предметов современного искусства определяется не только качеством произведений, но и тем, что поможет свести к минимуму неуверенность покупателя».

Самый надежный показатель ценности произведения, как идеологической, так и материальной, на сегодняшний день – это аукционный дом, большая часть объектов современного искусства проходит именно через них. Среди лидеров на арт-рынке выделяются аукционные дома «Сотбис» и «Кристис».

Произведения искусства, ушедшие с молотка на аукционе, получают мировое признание. Объясняется это не только грамотным формированием спроса, с помощью различных маркетинговых стратегий, но и надежностью оценки аукционных домов, которая восходит к давней истории их возникновения. (далее…)

85 лет назад родился писатель, сценарист, драматург Фридрих Горенштейн

Фридрих Горенштейн прибыл в Западный Берлин с женой Инной Прокопец и пятимесячным сыном Даном 24 декабря 1980 года. В корзинке при нём была любимая кошка Кристина, которая жалобно мяукала в аэропорту Тегель, перепуганная длительным перелётом. Он рассказывал потом, что к ним подошла знаменитая супружеская пара: Галина Вишневская и Мстислав Ростропович и попросили разрешения погладить кошку, но Горенштейн ответил отказом. «Вас уже ждут», – сказал Ростропович несговорчивому соотечественнику и указал на человека высокого роста, державшего в руках плакат, на котором крупными буквами выведено: «Горенштейн». Так встретила Немецкая академическая служба своего стипендиата. Семью отвезли на квартиру, находившуюся в ведомстве Академии искусств по адресу Иоганн-Георгштрассе 15. Квартира располагалась на последнем этаже и показалась такой огромной, что подумалось по российской привычке, не коммуналка ли это. Но сомнений никаких не могло быть – огромная меблированная трёхкомнатная квартира предназначалась исключительно для семьи Горенштейна. В честь приезда купили бутылку настоящего французского шампанского и распили её. (далее…)

О книге Ирвина Уэлша «Дерьмо» (Filth) (Москва, АСТ, 2011)

« Ах! К сожалению, Россия очень, очень сильно отстает от Запада… Во всех отношениях»
Из кухонных разговоров

Ирвин Уэлш, одутловатый мужлан с умными глазами на лице дегенерата, похожий на футбольного головореза джентльмен в футболке с надписью «Боже, спасибо, что я – скотт» (в смысле, шотландец) – самое лучшее опровержение любимого мифа российской либеральной интеллигенции. Не он сам, конечно, а его великолепная проза. Впрочем, сам автор шедевра «Trainspotting», его судьба тоже не совсем вписываются в каноническое представление о прогрессивном европейском обществе. По факту Уэлш успел посидеть на игле и по слухам в тюрьме. А вот наиболее часто встречающиеся слова в его текстах: паб, экстази, СПИД, гомик, вдуть.

Уэлш – орфей жесткого мужского евроэгоизма и его же могильщик. Его творчество вскрывает нарыв под названием «европейский кризис традиционных ценностей». С другой стороны, никто так, как Уэлш, не сблизил подонков какой-нибудь Ивантеевки и подонков Лейта, пригорода Эдинбурга. Правда, в отличие от наших подонков, гопота Уэлша обладает изощренным артистическим юмором, умеет и любит поговорить о жизни, женщинах и политике, что не мешает им на глазах у читателя довольно быстро превращаться в кучи разлагающихся объедков. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

Богохульство и секс

I

Когда художников обвиняют в богохульстве, то со стороны бога, против которого якобы совершено преступление, нет никаких жалоб. По всей видимости, в таких случаях мы имеем дело с проявлениями религиозного сознания раннего средневековья, которое, увы, никуда не собирается исчезать, так как вера в бога, который ведет учет хороших и плохих дел каждого человека, чтобы наказать после страшного суда, — продукт идеологии, построенной на примитивной мифологии. Меня можно упрекнуть в односторонней оценке религии и веры и даже в некомпетентности — пожалуйста, сколько угодно, но даже представители современной либеральной теологии считают католическую, православную и протестантские варианты христианской веры — продуктом древнего мифологического восприятия бога. Которое не имеет ничего общего с уровнем сознания современного человека. Но оставим либеральную теологию и теологию вообще. Она нам не сообщит ничего, кроме цитат из Библии. Вопрос о боге, исходя из современных исследований и открытий, — вопрос бессмысленный, так как любой бог (небесный или земной, рукотворный или нет) — идол, продукт идеологии, созданный по образу и подобию человека и для человека. (далее…)

Почему обнаженный Иисус – не богохульство… как религия и современное искусство влияют друг на друга. И как произведения современного искусства превращаются в священные «мощи» супергероев.

Краткая история вопроса

7 июня прошлого года в Маниле, столице Филиппин, была открыта выставка местного художника Мидео Круза «Политеизм». Скандал вокруг нее разгорелся на почве религии (что последние несколько лет происходит все чаще и чаще). Так как данная выставка прославилась плакатом с изображением Иисуса Христа, к лицу которого был прикреплен деревянный пенис. Остальные предметы выставки также представляли собой богохульные для верующих объекты – например, распятие с прикрепленным к нему красным пенисом, который можно перемещать вверх-вниз. Дошло даже до того, что четвертого августа была совершена попытка уничтожить некоторые работы художника. И в результате, по многочисленным просьбам верующих, указом президента выставка была закрыта. Естественно, христиане засыпали Круза гневными сообщениями, некоторые даже желали ему смерти и, ни много ни мало, обещали расправиться над ним. Сам же художник так прокомментировал идею выставки: «Это говорит об объектах, которым мы поклоняемся, как создаются эти боги и идолы, и как мы, в свою очередь, создаем наших богов и идолов». Но идею художника так и не поняли ни филиппинские католики, ни президент (который своим комментарием о правах человека так и не смог ничего толком объяснить), ни бывшая первая леди страны Имельда Маркос. И не опять, а снова одержало верх молчаливое большинство — народ, от имени которого говорит президент. А не от имени конкретных людей, которым не понравилась выставка. Хотя сам Мидео Круз не ставил своей целью кого-либо оскорбить, а лишь пытался обратить внимание на проблему идолопоклонничества во всех его проявлениях. Так как идолы бывают не только рукотворные. (далее…)

Он был из ада выпущен на волю
Вещать об ужасах…
Уильям Шекспир «Гамлет».

Его не знаю я, и все же знаю,
Он прячет тайну глубоко в груди…
Карл Маркс «Оуланем»

Характеризуя пламенную творческую деятельность Карла Маркса, его верный оруженосец Фридрих Энгельс акцентировал внимание на том, что доминантой этой деятельности была неистовая революционная (читай – разрушительная) борьба: «Ибо Маркс был прежде всего революционером. Принимать тем или иным способом участие в ниспровержении капиталистического общества и созданных им государственных учреждений, участвовать в деле освобождения современного пролетариата, которому он впервые дал сознание его собственного положения и его потребностей, сознание условий его освобождения – вот что было в действительности его жизненным призванием. Борьба была его стихией».

Этот факт очевиден для всех. Но мало кто знает, чем было обусловлено само это мироборчество Маркса. Что скрывалось за его бесчисленными высказываниями об отчуждении, классовой борьбе и призывами к революционному освобождению? Ответ на этот вопрос невозможно найти в социально-экономических теориях зрелого Маркса – он кроется в поэзии юного Карла. Чудовищная во всех мыслимых аспектах, она интересна своей исповедальностью, обнаженностью нервов. В нестройных предательских строфах и наивно-искренней образности – весь Маркс без остатка, все его душевные порывы, боль и конфликты. (далее…)

Когда впервые увидела Её в мастерской, невольно остановилась: в упор смотрел/а девочка-мальчик с балетной шеей; взгляд прожёг в секунду. «Сколько?..» – спросила. Мне ответили, но «столько» тогда не было, и взять Её с собой не представлялось возможным.

Все тут же загалдели, отметили косвенное сходство; и эта ещё стрижка… Я махнула рукой; потом, уже на улице, в голову пришла шальная мысль: Она, вот именно Она-то и пишет тексты – в своём, перпендикулярном нашему мирку, мире. (далее…)

12 марта 1863 года родился итальянский поэт, прозаик, драматург и политический деятель Габриэле Д’Аннунцио.

Издательство «Вита Нова» любезно предоставило «Переменам» для публикации фрагмент книги русского поэта и прозаика Елены Шварц (1948–2010) «Габриэле Д’Аннунцио. Крылатый циклоп (Путеводитель по жизни Габриэле Д’Аннунцио)» («Вита Нова», Санкт-Петербург, 2010). Перед нами первая русскоязычная биография Д’Аннунцио, результат многолетнего изучения иностранных (преимущественно итальянских) источников. И последняя работа Елены Шварц. Фрагмент представляет собой сокращенную версию авторского предисловия, а также отрывки из шестой части книги, «Город жизни», в которой речь идет об одном из самых ярких и славных эпизодов жизни Д’Аннунцио – захвате югославского города Фьюме.

Вступление

Личность Габриэле Д’Аннунцио одна из самых сложных в нашей истории и литературе, кажется, он прожил не одну, а десять пересекающихся жизней, создается впечатление, что у него не одна, а десять душ — несогласных друг с другом.
Г. Р. Дзитароза

Он никогда не забывал, что худшее из преступлений — быть посредственным.
Андре Суарес

Исключительная и феерическая личность Габриэле Д’Аннунцио — один из символов fin de siecle. Определение «феерический» можно применить к очень немногим людям — это и «сказочный», и «похожий на фейерверк, человек-праздник». Прославленный поэт, декадент, экстравагантный эстет, arbiter elegantium, журналист, прозаик, драматург и великий любовник (в высоком, да и в низком смысле этого слова). Один из очень немногих итальянцев последних веков, ставший фигурой европейского масштаба. Уже в десятых годах прошлого века, по свидетельству Андрея Белого, его книги стояли на полках уважающих себя русских интеллигентов. Казалось бы — может ли человеческая жизнь вместить больше?

И вдруг резкий поворот — и на шестом десятке наш герой становится, в подлинном смысле слова, героем, летчиком, совершает во время Первой мировой войны боевые вылеты, бомбит Вену (правда, листовками и по некоторым свидетельствам капустными кочанами, он и в этом своеобразен), теряет глаз при неудачном приземлении.

Но и это еще не все — по окончании войны, недовольный тем, что часть территории, принадлежавшая, как он считал, по праву Италии, передается новорожденному Королевству сербов, вступление хорватов и словенцев (с 1929 года Югославия), Д’Аннунцио во главе горстки энтузиастов захватывает город Фьюме (ныне Риека, Хорватия) и становится правителем этой маленькой и невероятной республики. Целый год существовало это праздничное, безумное государство, промышлявшее пиратством и посвященное поэзии и музыке. Но в конце концов итальянское правительство вынудило Д’Аннунцио с достоинством удалиться оттуда, сохранив лицо.

И тут началась его третья жизнь. Он становится политиком, соперником и другом Муссолини. Об этом темном и сложном периоде его жизни будет подробно рассказано в книге.

Мне кажется, что главная трудность написания биографии — в правильном понимании «темпоритма» (говоря театральным языком) жизни героя. В каждом существовании бывают периоды молчания, «прозябания», подготовки к чему-то значительному и коротких, но ярких вспышек. Жизнь Габриэле Д’Аннунцио — сплошная вспышка. Сплошная яркость и ярость
самовыражения. И все же и в ней существуют особые нервные узлы, моменты наибольшего проявления его человеческой сущности. <…>

Д’Аннунцио был одним из первых художников жизни. Наравне с литературой он занимался трудным и восхитительным искусством жизнетворчества. (далее…)