Прохасько Тарас Богданович – украинский прозаик. Родился в 1968 году в Ивано-Франковске (Западная Украина). Окончил биофак Львовского университета. Автор ряда повестей и романа «Непростi». Лауреат премий имени Дж. Конрада, «Книга года BBC» в номинации «Детская книга». Произведения в переводе на русский публиковались в журнале «Новый мир», антологии «Галицкий Стоунхендж», вышли отдельной книгой «Непростые». Беседа с Тарасом Прохасько состоялась на круглом столе московского фестиваля «Украинский мотив» в октябре 2012 года. Тарас Прохасько говорил не на родном украинском, а на русском языке. Мы постарались сохранить аромат его живой речи, внеся лишь минимальную правку. Вопросы задавал Андрей Пустогаров. (далее…)

Слово способно иметь явно ощутимый смысл, но при попытке состояться он оказывается не поддающимся определениям и формулировкам. Он имеет свойство рассеиваться как раз в тот момент, когда нам померещилось, что мы его обнаружили.

И всё, что у нас остаётся, – это еле слышно шумящие раковины утраченного смысла, в возможность разгадать который мы верили ещё мгновение назад. После слова всегда остаётся нечто ускользающее и непокорное, не подвластное описанию, какой-то метафизический осадок. Этот смысл никогда не присутствует, но мерцает как призрак цельности в глубине нескончаемой анфилады открывающихся горизонтов. (далее…)

Пустозерск – место пустынное, и тот рукав Печоры, что всегда прикасался к селению, высох, обмелел, только невозможно забыть, как однажды процвела эта пустыня, вспыхнула. На здешнем костре сожжены были: протопоп, поп, дьякон и инок. Старообрядчество благоговейно хранит предание о том, что именно последний в этой церковной иерархии первым взошел на небо. Из-за раскола 17 века птицу эту не найти в современных таблицах, но голос ее чист, и если слышишь его, сразу плачешь.

В течение пятнадцатилетнего заключения в пустозерской тюрьме протопоп Аввакум, поп Лазарь и дьякон Федор взволнованно переживают за судьбу страны, рассылают обличительные письма, воззвания, предупреждения и устрашения. Призывая на помощь св. Дионисия Ареопагита, они философствуют на богословские темы, обсуждают проблемы государства. Инока же Епифания предание изображает иноком, иным.

Он тихий, углубленный в себя человек, личность созерцательная. Изуродованной палачами рукой своей он описывает в заключении тюремном лишь покаянное житие свое. Он не вовлечен в заботы мира сего, он бежит от споров и людской молвы, но всякий раз, когда перед ним встает вопрос исповедничества, исповедует он веру христианскую мужественно. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

РАЗГОВОР РОССИИ С ЗАПАДОМ

Удручённый ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
Ф.И. Тютчев

1.

Жаркий летний послеполуденный час в сельской глубинке. На открытой, затянутой бетоном площадке перед сельским магазином одиноко стоит сухощавая дама в светлых шортах и цветастой рубахе. Вертит в руках бумажку в двадцать евро и озирается по сторонам. Поодаль на ступеньках в магазин молча сидят два не очень трезвых мужичка, разглядывают даму. Я почти поравнялся с ней и готов идти дальше, но что–то заставляет меня замедлить шаг и вопросительно заглянуть ей в глаза с близкого расстояния. (далее…)

Десница и шуйца настоящего философа-революционера

Человек произошел от обезьяны, следовательно,
мы должны любить друг друга.
(Силлогическая шутка Вл. Соловьёва)

Лишь творчество самого себя спасает. Бердяев

Россия, пережившая к началу 20 века столько немыслимого, невероятного, – в смысле того, чего от неё даже и не ожидали, – скажем так, осела, приосанилась. В плане положительных поперву влияний освободительных движений, – в итоге обанкротившихся, оборотившихся страшной реакцией. В плане многочисленных смертных казней, необоримого роста преступности, засилья порнографии.

Розовая утопия западничества, впрочем, как и прекраснодушная вера интеллигентских славянофилов, обернулась духовным кризисом «сосредоточенного раздумья» (С. Булгаков). Поросла грязною тиной: убийствами, грабежами, воровством, всяческим распутством и провокациями: «Как только жизнь выдвинула на очередь вопросы практические, так немедленно обнаружилось внутреннее противоречие славянофильской доктрины, её бессознательное тяготение к провозу европейской контрабанды под флагом начал русского народного духа»^*. – Так и Бердяев, встречавшийся на Западе с русскими социал-демократами, протащил как-то через границу – в тайнике – политконтрабанду. (далее…)

Из библиотеки Президента Д. А. Медведева. ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

ПОЯСНЕНИЕ:

Подзаголовок у главы 3 «Технологии…» – «Из библиотеки Президента Д. А. Медведева». На самом деле, на книжных полках Президента этих текстов нет. Я послал ему только «Разговор России с Западом» и хотел послать ещё «Пасынков», но потом передумал. «Разговор…» дошёл лишь до г-на(г-жи) А. Ицкович. Он(она) переслал(а) это в министерство культуры, на том всё и кончилось. Министерству не до текстов никому не ведомых авторов, а может, и не до литературы.

Причина, почему я потревожил Президента, – его призыв россиян к патриотизму и сетования по поводу отсутствия современных произведений на патриотическую тематику. Озабоченность Президента понятна и напрямую связана с другой его головной болью – тонкими технологиями, правда, связь между ними виртуальная, невидимая, хотя очень тесная. В том и сложность, что все главные причины запрятаны в виртуальности; на поверхности, обычным зрением их не увидеть. Как мог, я старался прояснить проблему с разных её концов: в «Монологе…» с позиции лингвистики, в «Разговоре…» с платформы истории, в «Пасынках…» с точки зрения жертв и жертвенности. (далее…)

«Своё мнение о картине каждый должен составить сам».

По узким и грязным улицам Арканара бредет (скачет на коне) человек. Из окон домов на него выливают помои, без зла, не прицельно, естественным способом сообщения. В Арканаре нет канализации. Возможно, когда-то она была, но ее реформировали и демонополизировали, и каждый хозяин доставшейся ему части распоряжается ею по своему усмотрению: захочет – сдаст в лом металлов, захочет – переделает под самогоноварочный аппарат.

Под ногами (копытами коня) человека – помои. И помои подаются в дешевых и дорогих тавернах.

В тавернах, домах и на улицах Арканара сильные вооруженные люди грабят, унижают, иногда убивают слабых безоружных людей. Сильным здесь не стать без насилия. Здесь самый близкий синоним сильного – это насильник. Нашему герою тоже нужно казаться сильным, поэтому он сам иногда грабит и унижает. В отличие от других, он недоволен собой. Будь внешние условия иными, он бы вел себя совсем иначе. Но, во-первых, в Арканаре не может быть других условий, во-вторых, он выполняет миссию. Он собирает данные для потомков. Он – этолог, этнограф. По крайней мере, он так считает. И он такой не один. Свою миссию выполняют многие – одним нужно построить дом, другим посадить дерево, третьим вырастить сына, четвертым заработать здесь денег и убежать. Поэтому всем им тоже нужно быть сильными, поэтому они грабят и унижают друг друга. Будь внешние условия иными, они бы вели себя совсем иначе. По крайней мере, так считают они. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

Даже «Лукойл» знает: «Спорт есть в каждом из нас». Я не исключение. Поэтому слушаю по радио спортивные передачи и новости. В хорошем исполнении – с удовольствием, в плохом – вынужденно, чаще выключаюсь.

«То полудня пламень синий,
То рассвета пламень алый,
Я ль устал от чётких линий
Солнце ли самоё устало?»
Инн. Анненский. Миражи

СПРИНТ

В новостях полностью информацию можно воспринять и усвоить только от Егора Новикова. В нём есть культура, и культура общения тоже, а потому он уважает и свою информацию, и тех, о ком в ней сообщает, и нас – слушателей. Раздельно, чётко, коротко, всегда по делу, не торопясь, по–мужски, я бы сказал. Егор выдаёт свои новости и откланивается.

С другими спортивно–новостными дикторами беда. Это спринтеры, задача и цель у них совсем иная – виртуозно молоть языком на огромной скорости: по сути, это заезды болидов «Формулы–1» в эфире. Общий смысл уловить можно, детали отложиться и запечатлеться не успевают, особенно когда интересуют результаты футбольных или хоккейных матчей после очередного тура. Кто их этому научил – итальянцы, американцы?.. Никогда такого на Руси не водилось, даже в уличных сварах; орали, ругались до сипа и хрипоты, но чтобы так тараторить – не было такого. Добро бы одни дамы, но и мужики туда же. Это как же нужно не уважать «сильную половину» рода человеческого, чтобы постоянно ввязываться в спор и состязание в скоростной риторике с его «прекрасной половиной»? Ну, и естественно, проигрывать. (далее…)

Светлана Замлелова. «Приблизился предающий…» Трансгрессия мифа об Иуде Искариоте в XX-XXI вв./ Моногр./ С.Г. Замлелова. – М.: Буки Веди, 2014. – 272 с.

Новая книга известного российского писателя Светланы Замлеловой «Приблизился предающий…» представляет собой научную монографию, посвящённую исследованию евангельского мифа об Иуде Искариоте и трансгрессии (преобразования) этого мифа в ходе исторической и духовно-нравственной эволюции части мира, традиционно исповедующей христианство.

Написанная живым и ярким языком, содержащая многочисленные отсылки к актуальным проблемам современности, книга фактически совмещает в себе достоинства глубокой научной работы и талантливого литературного произведения. Тема, взятая автором для исследования, таит в себе множество подспудных аспектов, говорить о которых, в силу их фактической «табуированности», сегодня решится далеко не каждый. (далее…)

С тех пор, как наша деревня подверглась психотропной атаке, сознание людей поменялось. В народе эти годы называют лихими. Огненное искушение, возможно, было старым как мир, а мы располагали только скудным собственным опытом. Стремление к опыту других людей, с одной стороны вполне естественно, а с другой – самым чудесным образом углубило нас в книги. Слово есть любовь, в этом мы убедились воочию потому, что в нашей ситуации нам, как никому другому, нужно было верное слово, от него зависела жизнь.

Слово помогло нам если не выздороветь, то, по крайней мере, осознать себя психоделическими инвалидами, людьми живыми, но имеющими душевную рану.

Опасаясь вражеской закваски, в деревне перестали верить грамматикам, поставленным в политические условия, грамматикам, раздавленным житейскими обстоятельствами. В нашем Доброделкине говорят, что чем их слушать, лучше уж скатывать крепкие камни для фундамента.

С запретного плода начинаются земли изгнания, а путь обретается во Христе. И только постепенно становится понятно, что все едут с разной скоростью, кто тридцать, кто шестьдесят, а кто и сто километров в час, и от лихачества храни нас Господи. (далее…)

Или по-стариковски: демонический фетиш отражения, с минорным отступлением.

…И только это сделало Штирлица таким же популярным, как Карлсон. (Д.Быков)

Тебя мне жалко, бедный плут…
(Шекспир. «Король Лир»)

Yes. Luxury-style!

«Почти все имеют какой-либо непреодолимый или хронический порок; я наблюдаю это ежедневно. А я – нет», – произнёс Шопенгауэр незадолго до своей кончины. Каждый ли сможет повторить сказанное гением, – раздираемым монструозными противоречиями, тоскливо разговаривавшим с самим собой и единственным другом собакой, – за шаг до Всевышнего? И стоит ли жизнь того, чтобы прожить её в муках. Посмотрим…

Ненависть к СССР и любовь к Родине… Любовь к отеческим пенатам и восхищение загранкой. Нынешний безумный ура-патриотизм, чуть фарисейский, сходный с диссидентством времён СССР. Ох, эта несмываемая двойственность, доходящая до нездорового пароксизма, преследовавшая меня до тех пор, пока совка не стало.

Показалось, из сумрака вышла некая спрятанная ранее сущность, отвечающая за непримиримость и стойкость, некая аристотелевская новая правда, привносящая в новую жизнь что-то по-атлетически настоящее, стоящее, не сломленное тщетностью прошлых дней. Ощущение духовной свободы, «которая драгоценнее всякого золота» (Гассенди), застило глаза пред ощущением нравственного провала в бездну. Солнце и Луна повернули вспять, – страну засеяли схоластическим эквилибром, расколов её на категории «свой – чужой», «чужое – своё», в придачу имеющим множество подпунктов ограничительных функций для посторонних, пришлых и просто «лазутчиков». (далее…)

НАЧАЛО ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ

Октябрь. Холодно. Первый влажный снег облепил влажные чёрные ветви, ещё зелёную траву, черный костюм отца в гробу. Его лицо: лицо чужого мужчины. Сложенные на груди жёлтые руки. Мать всё время смахивает снег. Снег ложится снова.

Я стою в изголовье гроба, напротив матери. С ужасом принюхиваюсь: но тошнотного сладковатого запаха, которое издавало тело в гробу, в натопленной квартире, – почти не слышно.

Гроб, обтянутый красным ситцем в оборках, стоит на двух табуретах напротив окон первого этажа квартиры на Покровском–Стрешнева.

– Запоминай его, Сашенька, – говорит мать, – на всю жизнь. Больше мы не увидим своего папочку. И рыдает. Её подхватывают под руки. Она вскидывается, вырывается. Падает на гроб, – не отдам вам моего Бореньку, – чуть не опрокидываясь вместе с ним.

Её оттаскивают.

Я старательно всматриваюсь в лицо лежащего в гробу и не узнаю его. Я не плачу. Я не сплю уже третий день. Третий день, как в карусели, передо мной двигаются люди: входят, выходят, входят, выходят… и говорят, говорят, говорят…

Реальность и я существуем сами по себе. Возможно, это защитная реакция. Я не анализирую.

Я очень устал. (далее…)

Он помнил себя четырёхлетним, замёрзшим, продрогшим. Лежавшим в утрамбованном пацанами снегу на крыше старого сарая. Все уже разошлись – вечерело. Стемнело уж и вовсе давненько. Но небо… По чистому, звонкому ночному морозцу небо не отпускало паренька домой своими звёздами, туманностями, бескрайностью.

Завороженно смотрел вверх, не обращая внимания на то, что начинал по-настоящему коченеть. Вот одна звезда подмигнула, тут же исчезла, словно растворившись. Другая… О чём он думал тогда? Хм, да о том же, о чём и сейчас, став сорокалетним большим дядькой. Ничуть не поубавившим с годами щенячьего восторга при взгляде ввысь, в пронзительно чёрный Космос. Сквозь него.

***

– Петров!

– Здесь.

– Не спрашиваю, здесь ли ты, Петров. Имею в виду, где ты сейчас витаешь? Ответь на заданный вопрос.

– Я… я… ммм…

– Садись. Дневник сюда.

– Антонина Васильевна…

– Дневник, я сказала.

Она подошла к парте.

– Что тут опять? – взглянув на листки в клетку, изрисованные дочерна.

Нервно собрала листы в охапку, вернулась к своему столу. Небрежно бросила рисунки. Затем незаметно расправила, развернула.

Пока разглядывала, в классе зашелестел, заколыхался народ – любая пауза всегда на руку. За минуту делались сотни различных дел, крайне необходимых именно в данный момент. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ

Весна. Солнышко ласковое. Птички. Сахарные глыбы льда с хрустом крошатся о серый гранит парапетов… И она, Наталья. И не было ничего между нами. Так, один раз сделали в фотошопе коллажи: его верх – её низ, и наоборот. Голые. А что, прикольно. И всё. Но звонки-то были. Эти странные ночные разговоры до трёх утра: то ли исповеди, то ли секс по телефону. И она подробно, с кем и как, и сколько раз.

– Ужас, как гадко, – говорила она, – правда, я дрянь?

– Ужас, как гадко, – думал он, – правда, я дрянь!

Ведь ему так хотелось оказаться на месте тех «гадких извращенцев».

Хоть раз.
И она это знала.
И это заводило.
Обоих.

И плоть ухала тяжкими томливыми волнами: у неё.
И плоть ухала тяжкими томливыми волнами: у него.
Но как из этой скорлупы вылупилось то чистое и абсолютное, как яичко? – не понимал он.
Но как из скорлупы этой вылупилось то чистое и абсолютное, как яичко? – не понимала она. (далее…)