Почему мы на Переменах так много пишем о Ливии? Ответ прост: потому что в случае с Ливией мы наблюдаем беспрецедентную информационную войну, построенную на лжи и лицемерии. И потому что то, что происходит сейчас в Ливии, в случае чего могло бы происходить и в нашей стране. По крайней мере, и Европа, и Америка были бы счастливы устроить над нашим небом бесполетную зону — дай только повод…

Вот собрание ссылок из блог-книги «Осьминог» по теме «конфликт в Ливии» и «волнения на Ближнем Востоке«. Мы публикуем разные точки зрения. Кроме заведомого вранья. Несколько статей по поводу «революции» в Ливии и вообще революционных ситуаций на Ближнем Востоке:

1. Что происходит в Ливии. Заметки очевидца

2. Три отличия ситуации вокруг Ливии от Ирака

3. Что стоит за революциями в арабском мире?

4. СМИ в февральской информационной войне против Ливии

5. Что Каддафи дал Путину? Полковник предоставил подполковнику шанс увести Россию от атлантистов

6. Для чего нужен хаос. К текущим революциям

7. A chi pro? Или кому выгодны революции на Ближнем Востоке

8. НАТО бьет ночью. Репортаж из Триполи

9. Роль Канады в военном вторжении в Ливию. О генерале Чарлзе Бушарде, назначенном командующим военным контингентом НАТО в Ливии

+ + +

Ниже — несколько фактов о настоящей жизни в Ливии:

В Ливии:

•Бензин стоит дешевле воды. 1 литр бензина — 0,14 $.

Фото: iskusstvo-tv.ru

Пошли мы с Лёкой Ж. в «Ахтунг, бэби, капут» на презентацию умной книжки умного человека — Александра Куприяновича Секацкого, последнего живого философа XX века.

— Умный человек сегодня большая редкость, — как-то мечтательно сказала Лёка Ж.

— Да, — сразу согласился я. — А тем более автор умной книжки.

— Точно, — оживилась Лёка Ж. — Во-первых, не всякий автор книжки — умный. А во-вторых, не всякий умный пишет книжки. Чаще как раз наоборот. Вот какая-нибудь Олечка Бузова или Люсенька Алексеева из «Дома-2» — или «Дома-3»? ну неважно — написали книжки, а ума че-то у них не прибавилось.

Люся Алексеева это наша с Лёкой Ж. любимая писательница. По Сети гулял фрагмент ее бестселлера с такой фразой: «Испытав на себе все «прелести» застекольной жизни в книге все переживания и акклиматизацию в периметре ребят я описываю как свои». Запятые расставьте сами. Видимо, корректоры утонули в этом потоке словонедержания и на прощание махнули рукой на пунктуацию.

— Да уж, — продолжил я увлекательную беседу. — Умный человек сегодня автором не станет. Вот, например, президент Медведев книг не пишет, и это выгодно отличает его от тех же Алексеевой и Бузовой.

Лёка Ж. хотела возразить, но соблюдая политкорректность, вежливо промолчала. К тому же мы подошли к клубу, и разговор прервался как бы органично.

В «Ахтунг, бэби, капут» уже собрались почитатели таланта Александра Секацкого, и усесться, к неудовольствию Лёки Ж., оказалось совсем некуда.

Но мы как умные люди пробрались к бару и крепко заняли место у стойки. Вернее, у стойки пристроился я, а Лёка Ж. возлегла на меня стоя.

Едва мы расположились поудобнее, как узнали, что попали вовсе не на презентацию, а на встречу автора с благодарными читателями, которая будет проходить в форме приятной беседы.

Началась она с энергичного вступления Виктора Леонидовича Топорова, представительного литературоведа, переводчика, публициста, колосса издательского дела Петербурга с интеллигентно растрепанной бородой.

Уверенно взяв микрофон аки жезл, Топоров в свойственной ему едкой манере помянул недобрым словом некоего гнусного автора гнусного памфлета, пытавшегося обнаружить в творении Секацкого признаки релятивизма, и призвал не требовать от философа утилитарных истин, а наслаждаться исключительно красотой слога.

Затем сам Александр Куприянович, вооружившись переданным Топоровым микрофоном и помахивая им как гаишник палочкой, начал рассуждать о зыбком месте истины в современном мире — в университетской ли она аудитории, в окнах ли масс-медиа, или где-то совсем в другом, неизвестном нам, месте.

Увы, новой книжки Секацкого мы с Лёкой Ж. не читали, поэтому к благодарным читателям отнести себя никак не могли. Пришлось попросить у бойкого бармена вина для меня и мохито для Лёки Ж. — какая ж приятная беседа без алкоголя. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ.

В 1995 году наша семья создала в Берлине культурно-политический журнал «Зеркало Загадок» на русском языке. Главным редактором стал мой сын Игорь Полянский, тогда студент Свободного Университета Берлина, а ныне доктор философии, заместитель директора института истории медицины при Ульмском университете. За техническую редакцию отвечал мой муж Борис Антипов. Позднее к редакции присоединился славист Маттиас Шварц (тогда ещё студент, а теперь преподаватель в Свободном Университете Берлина). (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ.

С одной стороны, поэту, художнику, как бы даже положено романтически странствовать, скитаться по свету. Но с другой стороны… С другой стороны, конечно, настораживает, если странствие чересчур затянулось.

За год до приезда, в 1979 году роман Горенштейна «Искупление» был переведён на немецкий язык и опубликован в Берлине весьма солидным издательством «Люхтенгарт». Однако талантливого романа оказалось недостаточно. Необходимо было авторитетное слово. А где же взять такого, безусловно авторитетного человека, который мог бы поручиться за талант, своё веское слово сказать, к которому бы прислушались? Такой человек, к счастью, нашёлся – им оказался рыцарь литературы, во имя неё неоднократно пострадавший, Ефим Григорьевич Эткинд. Горенштейн познакомился с Эткиндом ещё в Вене осенью 1980 года, когда перед переездом в Берлин жил в пансионе на Кохгассе неподалеку от Собора святого Стефана. Рекомендация Эткинда возымела действие. В девяностых годах издательством «Ауфбау» было опубликовано семь книг Горенштейна, издательством «Ровольт» – три. Среди них произведения, написанные уже в Берлине на Зэксишештрассе: повести «Улица Красных Зорь», «Последнее лето на Волге», пьеса «Детоубийца», несколько рассказов, а роман «Летит себе аэроплан» издавался на немецком языке три раза. О Горенштейне тогда много писали во влиятельных немецких газетах и журналах, попеременно называя его то «вторым Достоевским», то «вторым Толстым». (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

В 1962 году Горенштейн поступил на Высшие сценарные курсы в Москве и, будучи «курсантом» советского кинематографа, написал легендарный рассказ «Дом с башенкой». «Новый мир» отказал, отнекивался вначале и редакторский коллектив «Юности». Руководитель сценарной мастерской, слушателем которой был Горенштейн, Виктор Сергеевич Розов отдал рассказ напрямую, минуя редакторский коллектив, главному редактору «Юности» Борису Полевому, и рассказ был опубликован. Горенштейн вспоминал, как проснулся однажды знаменитым: рассказ читался «некоторыми именами», его собирались ставить на сцене, экранизировать и многое другое. Однако все начинания с рассказом разваливались. (далее…)

1994 год. Я заканчивал школу. Вместо уроков мы с одноклассником поехали на Преображенку, в гости к нашему приятелю-наркоману. Уже по запаху можно было определить, что здесь прошла чудесная ночь. Одна из тех канонических ночей середины 90-х, когда буквально за два часа люди изменяли себя до неузнаваемости, а вселенная приобретала наутро какие-то ядовито зеленые, красно-желтые в разводах, яркие и сочные цвета. На журнальном столике стояли стаканы, наполненные красноватой ватой, бычками и использованными шприцами. Еще на столе стояло блюдце. На блюдце лежала компакт-кассета без коробки. На диване спал в одежде какой-то клубный перец. Я взял кассету и прочитал: Nirvana «Nevermind». «Нееет! – простонал наш приятель. – Этого мы уже переели. Давайте-ка лучше заслушаем новый Дубовый Гай!»

В 90-х годах «Дубовый Гаайъ» были культовой группой. Один из создателей – Дельфин. Он писал тексты с банальными рифмами, которые, однако, можно назвать настоящей поэзией. И начитывал эти тексты под безбашенный аккомпанемент живых гитар, каких-то электронных изысков и то живых, то электронных барабанов. В кругах продвинутых наркоманов «Дубовый Гаайъ» были основными и главными в этой стране рупорами потерянного поколения. Половина из которого к настоящему моменту сдохла от передозировок, а вторая – банально спилась. В трезвой памяти остались совсем не многие. Среди них, кстати, и сам Дельфин (хотя какая уж там трезвая память?). Что стало с остальными участниками группы – неизвестно.

А в 2002 году ко мне попал диск «Дубового гаайя» «Best DJ In The World Vol. 1 “Personal Jump”» (он доступен сейчас для скачивания в интернете, воспользуйтесь гуглом). Кто именно сделал данный диск – оставалось загадкой. Скорее всего, Ганс Хольман, один из основателей «Гаайя». Хотя на обложке можно было прочитать имя: Виктор Селях. Звучит этот диск – как приветствие с того света. Потрясающе звучит, сильно, гипнотически. Время исчезает буквально с первыми же звуками. И совершенно непонятно – сколько часов ты уже сидишь и слушаешь это. Как во время прихода.

Никакого рэпа – только электронная инструментальная музыка — дип-хаус, транс, брэйк-бит, эйсид-фанк, эмбиент и прочее. С вкраплениями оригинальных сэмплов и скрэтчей. Но эта музыка настолько детально, настолько ярко и достоверно передает дух 90-х, что становится иногда просто не по себе. Как будто все они живы. Как будто вот-вот приедешь в клуб «Птюч», закинешься бумагой, будешь лежать на полке в чиллауте и видеть бескрайний подвал с неоновыми больничными койками и передвижными капельницами. Будет звучать какой-нибудь Coil. А с утра вместо школы приедешь в гости к приятелю. Будешь слушать новый «Дубовый Гаайъ» и втыкать в слова типа «Перед смертью становишься птицей». Вдыхать аромат саморазрушения и волшебства. И думать, что жизнь – это большой бесконечный мультфильм. (Через год хозяин квартиры умер от разрыва сердца, а мой одноклассник оказался в психушке.)

Сейчас в интернете на удивление много всякого звукового материала группы Дубовый гаайъ и проектов, с ней так или иначе связанных. Например, послушайте Alien Pat. Holman. Мощь! Такое впечатление, что у нас действительно был великий психо-андеграунд, а не какая-то торчащая бездарная размазня! Всяческой мифологии относительно происходившего вокруг, внутри и около группы «Дубовый гаайъ» в интернете сейчас тоже навалом, поэтому перестаю тут вносить свою лепту. Добавлю только, что чувство у меня после всех этих воспоминаний и прослушиваний упомянутых аудио-артефактов такое, будто «Дубовый гаайъ» — это была такая вот подпольная нарко-музыкальная секта со степенями посвящения, измеряемыми количеством принятого на кишку и по вене… Мистическая инопланетная сеть, с которой я соприкоснулся тогда на излете ее существования. Помню еще толстого одутловатого парня по имени Максим Фофан (в нелепой тельняшке и оранжевом балахоне), который уверял меня между двумя паравозами, что именно он играет в «Дубовом гаайе» на барабанах. Я всерьез это принять не мог (как и вообще весь этот Гаайъ). Но теперь я читаю интернет и вижу, что, кажется, он не врал… Сейчас его тоже нет в живых…

P.S. скачать Дубовый гаайъ и кое-что из Alien Pat. Holman можно тут.

Начало дневника Юрия Олеши — ЗДЕСЬ. Предыдущее — ЗДЕСЬ.

17 марта, Ленинград

Вчера был удар по мне. Выступал в зале Филармонии с писателями. По-моему, успеха не имел. Правда, выступал в начале, третьим номером и после прозаика — обычно следует между двумя прозаиками вставлять поэта.

Успех-то, конечно, был, и порядочный, но могло бы быть лучше. Я читал сцену из пьесы — первую, наиболее разговорную. Однако слушалась хорошо. Успокаиваю себя, таким образом, ссылками на объективные причины: дескать, после прозаика, дескать, сцена разговорная и т.д. Не в том дело. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ фрагмента книги Елены Шварц (1948–2010) «Габриэле Д’Аннунцио. Крылатый циклоп (Путеводитель по жизни Габриэле Д’Аннунцио)» («Вита Нова», Санкт-Петербург, 2010).
НАЧАЛО ПУБЛИКАЦИИ — ЗДЕСЬ.

В ноябре прибыла герцогиня Д’Аоста, якобы для того, чтобы посетить военный госпиталь, но это было только поводом для поездки, смысл которой заключался в поддержке фьюманцев. Возможно, герцог Д’Аоста, адмирал, брат короля, путешественник, возглавлявший экспедицию на Северный полюс, принадлежавший к ветви Савойского дома, соперничающей с правящей, связывал с мятежным городом честолюбивые надежды. Д’Аннунцио приветствовал герцогиню «крылатыми словами», как он привык называть свои речи. Нитти и король видели в этом «театральную демонстрацию», подозревая герцога и жену в честолюбивых замыслах. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ фрагмента книги Елены Шварц (1948–2010) «Габриэле Д’Аннунцио. Крылатый циклоп (Путеводитель по жизни Габриэле Д’Аннунцио)» («Вита Нова», Санкт-Петербург, 2010).
НАЧАЛО ПУБЛИКАЦИИ — ЗДЕСЬ.

Во Фьюме футуристы задержались недолго. Сначала они были в восторге от всего происходящего. Но Маринетти, встретившись с Д’Аннунцио, нашел, что он не вполне серьезно относится к своему великому начинанию и в частности, с умилением говорит о грабящих поезда легионерах, которым радостно помогают железнодорожные служащие. Его насторожило большое количество монархистов и националистическая окраска всего происходящего. Он ведь мечтал о всемирной культурной революции. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ фрагмента книги Елены Шварц (1948–2010) «Габриэле Д’Аннунцио. Крылатый циклоп (Путеводитель по жизни Габриэле Д’Аннунцио)» («Вита Нова», Санкт-Петербург, 2010).
НАЧАЛО ПУБЛИКАЦИИ — ЗДЕСЬ.

В городе царила свобода нравов, повсюду открывались бордели, и скоро венерические болезни поразили множество легионеров. Д’Аннунцио пытался утихомирить своих воинов, утверждая, что сам сохраняет «францисканскую чистоту». (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ фрагмента книги Елены Шварц (1948–2010) «Габриэле Д’Аннунцио. Крылатый циклоп (Путеводитель по жизни Габриэле Д’Аннунцио)» («Вита Нова», Санкт-Петербург, 2010).
НАЧАЛО ПУБЛИКАЦИИ — ЗДЕСЬ.

Город был окружен войсками. Над городом кружил самолет, посланный правительством, он тоже разбрасывал листовки (до боли знакомое Д’Аннунцио дело) с приказом генерала Кавильи, назначенного комиссаром Венеции Джулия, считать всех легионеров дезертирами. Д’Аннунцио выступил с негодующей речью. Маринетти остроумно назвал воинов Фьюме «дезертирами — вперед» (в будущее), атакующими неведомого врага, то есть, по сути, футуристами.

Лозунгом дня стало не очень приличное выражение ME NE FREGO — которое можно условно перевести как «мне наплевать».

Легионеры (как стали называть добровольцев) повторяли его по любому поводу. И с тех пор выражение «менефрегизм» вошло в итальянский язык. Наплевать на то, что все против нас. Это выражение вышили на голубом вымпеле легионеров. И эту надпись сбрасывали летчики на Триест. «Мои люди не боятся ничего, и даже слов», — заметил по этому поводу Д’Аннунцио.

«Мы одни против всех — у нас есть только отвага и больше ничего», — с такими словами обратился Команданте к легионерам.

В блокнот он записал: «Обладание городом похоже на обладание пылкой женщиной».

Почти каждый день он произносил речи с балкона дворца.

В итальянском Фьюме я понял различие написанной речи от импровизации.

…Народ кричал и неистовствовал, вызывая меня. Под окнами обезличенная человеческая масса бурлила, вскипала, взрывалась как расплавленная материя.

Я должен был отвечать их устремлению, должен был поддержать их все более пламенную любовь ко мне, все более раскаленную — ко мне одному. И все это только благодаря моему присутствию, моему голосу, жестам, моему бледному лицу, моему подслеповатому взору.

…Сила, которую невозможно было сдержать, поднималась в груди, сжимала горло, мне казалось что между зубами и языком возникает свечение. Я начинал кричать.

Мои помощники подбегали, распахивали двери. Я, как стрела, устремлялся на балкон. Шел ли я к зверям, к душам? Да, к народу.

Я видел своим покалеченным глазом небесную звезду. Обрывок облака, карнарскую бурную толпу, луч божественного присутствия. Говорил… доводя свою страсть до неслыханного исступления.

(далее…)

в жизни довольно часто случается следующим образом: поздним звёздным вечером выйдет человек из дома, напьётся не понятно где всяких разных алкогольных напитков, проиграется до трусов в забавные карточные игры и возвращается обратно к репродукциям картин Пикассо на стенах родной и убогой комнатушки, к продавленному дивану непонятного грязно-жёлтого цвета, к многократно залитой остывшим кофе клавиатуре компьютера и к написанию стихов на тему несчастной любви или величия человеческих порывов. и стихи у человека случаются удивительно красивые и трогательные…
и я не задаюсь вопросом: почему так?! я воспринимаю это как должное. потому как собрат. в исконном библейском смысле этого слова.

да и чёрт с ним, с этим человеком! не до него, раскосого. не до этого, банального ценителя пышных женских форм и занудной прозы Достоевского. тут иным люди интересуются.

вчера меня, совершенно случайно, спросили:

«для вас в основе сюжета стихотворения должно быть реальное событие или можно создать эмоциональное стихотворение при наличии богатой фантазии? то есть в своем воображении придумать возможную ситуацию и «пережить» ее, результатом данного процесса будет эмоциональный выплеск в стихотворной форме. или же для настоящих, хороших, «цепляющих» стихотворений требуется пережить, «переболеть» события в реальной жизни?»

почесал затылок и что ответить не нашёлся. во-первых чтобы самому ответить на эти вопросы следует, по крайней мере быть поэтом или хотя бы считать себя таковым. а я не хочу : они же все несчастные, им же надо выговорить, вслух или на ухо близлежащему телу, по крайней мере 20 тысяч слов в день. как хорошей женщине. а во вторых, я от природы молчалив и «на все расспросы правдой отвечаю: единственной, божественной, молчу». потому и отвечать не стал. но не удовлетворить любопытство человека интересующегося тобой — это верх неуважения к собственному самолюбию.
а я себя очень люблю. и потому что бы ответить на поставленные перед мной вопросы ушёл в народ проводить социологический опрос: « люди – поэты, дорогие и многоуважаемые, ответьте на вопросы или подайте копеечку». (далее…)

5 марта 1953 года закончилось земное бытие вождя

Памятник Сталина на ВДНХ (снесенный). Скульптор — Меркуров

Первая проталина — похороны Сталина…
Из песни группы «Любэ»

В марте 1953-го среди обитателей архипелага ГУЛАГа пронеслось радостное: «Усатый коньки отбросил». В ответ на призыв начальства почтить память вождя зэки снимали шапки – и шапки летели вверх! Но то было в лагерях, а сидели (к счастью!) не все. Те же, кто оставался на воле, испытывал и неподдельную скорбь, и горечь утраты, и чувство богооставленности.

Массы просто скорбели и рыдали, люди творческие, поэты, воплощали свою скорбь в слове, запечатлевали. «Представить его мертвым было для меня почти невозможным – насколько он мне казался неотъемлемой частью жизни […] Вся Россия плакала, и я тоже. Это были искренние слезы горя, и, может быть, слезы страха за будущее. На писательском митинге поэты прерывающимися от рыдания голосами читали стихи о Сталине. Голос Твардовского – большого и сильного человека – дрожал…», – рассказывал Евгений Евтушенко в «Автобиографии» (1963).

Скорбь, запечатленная в слове

Запечатленная в слове скорбь примечательна прежде всего удручающим однообразием. Вне зависимости от меры дарования стихотворцев. Впрочем, похоронные речи (как и тосты) разнообразием не отличаются

В стихах к усопшему обращались на Вы и называли его отцом – это общее место. Тем более что «отец» хорошо рифмовался с «конец», «отца» с «сердца» и т.п. — добротные, чистые, удобные рифмы. «И горько нам, и нет нигде предела, / Нет скорби человеческой конца, / Что умер он – земля осиротела, — / Народ лишился друга и отца» (Михаил Исаковский). (далее…)

2 марта 1931 года родился гуру, адепт и куратор Новой Журналистики

Его звезда взошла в так называемое «бурное десятилетие» Америки (1960-1973). Это было время всех и всяческих революций (сексуальной, студенческой, расовой, психоделической), время хиппи, новых левых, «Черных пантер», время протестов против войны во Вьетнаме. Одним словом, контркультура. Или, как писал сам Вулф, «обезумевшие, непотребные, буйствующие, мамоноликие, наркотиками пропитанные хлюп-хлюп похоть испускающие шестидесятые годы Америки».

Том Вулф знаменит белыми пиджаками (носит их уже почти 50 лет, зимой и летом), удачными bons mots: статусфера (вещи, одежда, мебель, автомобили, привычки и т.п., свидетельствующие о социальном положении человека); радикальный шик (увлечение высших слоев общества революционными идеями); Я-десятилетие (об американских 1970-х годах) и т.д.

В 1963 году Вулф долго мучился над статьей для журнала «Esquire» о шоу неформатных автомобилей. В конце концов он, по совету редактора, просто изложил свои мысли по этому поводу в письме, которое назвал так: «There Goes (Varoom! Varoom!) That Kandy-Kolored (Thphhhhh!) Tangerine-Flake Streamline Baby (Rahghhh!) Around the Bend (Brummmmmmmmmmmmmm)…» (в скобках звуки, издаваемые автомобилем).

Редактор опубликовал письмо Вулфа в виде статьи. Название упростилось до «The Kandy-Kolored Tangerine-Flake Streamline Baby. Так же Вулф назовет свою первую книгу статей, опубликованную в 1965 году (в русском переводе — «Конфетнораскрашенная апельсинолепестковая обтекаемая малютка»).

Парадоксальным образом Вулф, будучи по стилю мышления кондовым консерватором-южанином практиковал радикальный стиль письма. И прославился чуть ли не как певец контркультуры.

Кен Кизи как герой

После «Конфетнораскрашенной апельсинолепестковой обтекаемой малютки» Вулф искал подходящую тему (сюжет) для большой книги. В июле 1966 ему в руки попали письма Кена Кизи, автора громкой книги «Пролетая над гнездом кукушки» (1962) и проповедника психоделической революции.

Кизи придумал Веселых Проказников (Merry Pranksters) и кислотный тест, то есть прием ЛСД как хэппенинг, под музыку (любимая группа Кизи The Warlocks, позже известная как The Grateful Dead), в лучах прожекторов и с прочей инженерией. Считалось, что это альтернатива рутинным практикам Тимоти Лири. Словцо «тест» напоминало об участии Кизи в экспериментах по изучению влияния ЛСД и других препаратов на сознание, которые проводило ЦРУ. Тогда он и подсел на эйсид. (далее…)

Проще всего начать учиться играть в Го вот с этого доходчивого и внятного сайта: всего десять шагов, и вы усвоите основные правила.