возобновление раппорта с жертвой, как одна из основных задач дикого врача-психонавта на терминативной стадии применения ПАВ

очередной хомячок оказался белочкой, кинулся трястись с пеной у рта, пару раз, на кухонный пол, даже посинел слегка, истошно блевал, изгрыз деревянную ложку, но так ни разу и не обкакался. релланиума и феназипама в полевой аптечке не оказалось. лучшие террапевты подмосковья полтора суток бились над востановлением раппорта и закрепления видений околосмертного опыта, и вот что удалось выбить, после того как пациент подмёл, отъелся и отоспался. нарушенная инфантильная персона регрессировала ещё двумя сутками позже. пациент выписан за непотребностью.

(далее…)

— Я люблю тебя только на пике ночи и в определённом настроении, так что, пожалуйста, не зазнавайся.
— А сейчас??
— Ну…. и сейчас….

Рита поспешно бросает трубку и долго слушает пульс гудка, до тех пор, пока портьера ночи не отодвигается, обнаруживая эмбрион утра. Рита очень испугалась сказанных ею слов, представила, что они спохватываются, якобы что-то забыли в её связках, возвращаются туда – но наружу Рита их больше не пустит… Она наймёт бобров, которые построят плотину в её горле. Уметь вовремя заткнуться – это талант, которым Рита, к её величайшему сожалению, не обладает.

Собраться с мыслями, окончательно одеться и куда-нибудь уйти, уйти от мыслей, которым не суждено собраться, наращивать темп, пока не оглохнешь от свиста в ушах, сбегать в повседневное дежурное лицемерие, покупать хот-доги и останавливаться у определённых полок в книжных магазинах, пить хороший дешёвый кофе из общей с ещё 40 людьми чашки, мёрзнуть до 40 минут в день, переваривать этот день во сне. Но это не жизнь, а так, привычный, набивший оскомину набор действий, своеобразная работа.

Настоящая жизнь – это мысли в темноте.

Они приходят, чтобы надавать пощёчин, влить в лицо пинту студёной воды, напомнить Рите о том, что её действительно волнует.

Ей хочется истерично, до хрипоты хохотать над тем, что ещё днём её заботило и казалось значимым, она клятвенно обещает себе, что завтра всё будет по-другому, завтра она всё сделает правильно. Но утро вносит свои коррективы, и Рита вновь, как белка, крутится в сансаре рутины дня, чтобы ночью, перед тем, как отпереть дверь, ведущую в сон, снова и снова заново осознавать то, что на самом деле имеет значение. А значение имеет лишь одна-единственная мысль, приглушённый крик, зов, направленный в общий котёл наносферы. Только он придаёт жизни смысл…. Да и то лишь на пике ночи и в определённом настроении.

Рита в августовском городе. Благодаря усилиям жары, окружающий мир напоминает ей кишащий звуками, образами, запахами, переливающимися через край производными людей дурдом. Рита наудачу закрывает глаза. А так и правда значительно лучше, она ловит себя на мысли, что темнота неизменно ассоциируется с прохладой. Рита вслепую, водя рукой по стенам встречных домов, следует по улицам с советскими названиями – последние бастионы, которые не желает отдавать почившая с миром великая держава.

Эти прогулки без цели, времени и маршрута прочно вписались в Ритину повседневность. Рита просто плывёт по течению и слушает, впитывает, вбирает буквы, которые наравне с кислородом входят в состав воздуха. Буквы иногда плотной завесой, иногда чёрным кружевом навязчивой мошкары, иногда смеющимися фиолетовыми призраками преследуют Риту, изобретая всё новые и новые игры, ускользая, как дым от кальяна, и появляясь вновь, доводя девушку до растерянности. Первоначало – буква. Рита идёт и пишет книгу. Рита думает, что так она больше похожа на бога. Бог тоже только и знает, что создавать какой-то полоумный бред, и, не в состоянии довести его до известной степени совершенства, в пароксизме ярости отправляет его в мусорную корзину, убивает своих детей, стравливая их между собой, освобождая место для новых попыток. Рита планирует стать богом получше. (далее…)

фонари умоляют интегрировать их в тетрадь руки
я на кончиках ног упираюсь ладонью глаз луне в очки
свет в прошлом
дрова в их неналоманности – тоже
рога троллейбуса – прямолинейные спицы
из них свитер дрёмы с подоплёкой струится
фиолетовый февраль в носовых пазухах
на мой вкус, я звучу не так уж безобразно….

я – зеркало, я отражаю то, что внутри
но я, вероятно, испорченное зеркало, потому что всё время опаздываю.
будет вам пустота.
если вы так просите – да будет так.
но она отразится во мне только тогда, когда вы перестанете хотеть её увидеть.

0+1=0. вот и всё.

«Антитурист не посещает места, привлекательные чем бы то ни было. Антитурист путешествует в несезон. Антитурист считает, что красота — порождение улицы. Антитурист убежден: путешествия — какое бы воздействие они не оказывали — редко расширяют кругозор»

Словом, настоящий путешественник не ищет «поводов для поездок» и не задает себе глупых и ненужных вопросов типа «Я-то зачем туда поеду?» Читаем!

глотаю

дым от сигарет

и слезы

что так редки

теперь

но едки

когда я думаю

о том

что ничего не

изменить

лишь

разбить

в кровь руки

сжимаю треснутые губы

бессильна

я бессильна…

«Ты красивая!» — хотел, было сказать я, но не решился…

Она снова прошла мимо меня, я съежился… Странно, я никогда не был таким робким… но с ней это не прошло. Я чувствовал – она именно та, без которой жизнь не имеет смысла…

Конечно, пообещав сам себе еще вчера подойти и сказать ей об этом, я лукавил. Понимал, что не смогу. Это все от нерешительности — когда встречаешь взглядом красивые глаза, и вроде бы они становятся еще больше, когда ты на них смотришь. Но ты упрямо прячешь и тупишь взгляд, когда она начинает смотреть на тебя — будто обжигает перья птенца, который внепонятии скорее прячется в тень..

Чуть заметной дрожью, чуть-чуть дыша… я наблюдаю. Уговариваю себя, борюсь со страхом. Страхом быть отвергнутым и непонятым. «С этим надо кончать, так жить дальше нельзя! Или да или нет, раз и навсегда», — думал я и собирался с силами…

Пересиливаю себя. Момент отчетливый – как будто какой-то механизм со скрежетом перерабатывает какой-то мусор, железо, но попадается такая железка, что становится не под силу ее одолеть — скрежет, гул перегретого мотора…

— Привет, — сказал я без интонации и воздуха в легких…

— Привет, — ответила она, открывая глубокие голубые глаза.

— Знаешь, сегодня я смотрел в окно, а дождь рисовал на окне линии, играл в перегонки на стекле сам с собой… — Я надеялся на понимание, она должна была быть такой, она поймет…

— Я знаю… я это видела. Сегодня я нарисовала рисунок Осени, хочешь посмотреть? — Сказала она, поправляя юбчонку и надув губы, как «дрянная девчонка».

— Конечно! Я знаю здесь кафе неподалеку, пойдем? — У меня застрял комок в горле, а с плеч упал Эверест…

Мне ничего не надо было больше. Совсем. Мы пошли под радужные зайчики по мокрому асфальту. Она сняла сандалии, я обвязал руку курткой.. Мы никогда не общались, но все, что мы думали и делали в этом мире, было пронизано невидимыми нитями, которые, в конце концов, стянули нас в единую сущность.

Я улыбался, а она что-то напевала себе под нос. Показывала пальцем в горизонт, а я не мог налюбоваться ее глазами, и счастье, переполнявшее меня, выливалось в слезы..

— Почему ты плачешь? — спросила она, положив свои крохотные пальчики на мои небритые щеки.

— Потому что я счастлив, Солнце, — ответил я, выключая надоевший телефон, обрывая разом многие контракты и ненужные связи, которые, впрочем, были уже не важны мне…

А потом мы сидели на крыше и рассказывали о себе, на перебой, угадывая и предсказывая жизнь друг друга… Я рассказал ей о том, как стеснялся и вообще вел себя, как последний ублюдок, теряя такие драгоценные дни на «попытки заговорить»… Она улыбалась и выпускала теплый пар со рта на сложенные в кувшинки ладони..

И мир был не мир, и заботы – не заботы, и вокруг — ни души, лишь одинокое Солнце заходило на ночь за горизонт, чтобы наутро подарить нам новый день, новые переживания. Ту жизнь, которая теперь стала так сочна и наполнена смыслом.

когда
я думаю о тебе
у меня сжимается сердце
и колит в левом подреберье
но это уже не любовь
просто невралгия

День идет, за ним пойдет следущий, потом еще один. А я все сижу, жду чего-то, не знаю чего, жду и жду. Вчера была жопа, сегодня тоже жопа видимо, и завтра наверняка та же жопа — стабильность, в общем. Гуляю, думаю о тебе, ищу встречи, а она все не приходит, нет ответа, нет и надежды-то особой, а я все жду чего-то, жду и жду, сам не знаю чего. Город тает от жары, деревья серые, люди серые. Вчера пили, позавчера пили, завтра будем пить, сегодня нельзя, сегодня перерыв, по сто грамм и все, и ни-ни. В интернете постоянно, а что интернет? Везде реклама, порнография, реклама в порнографии, порнография в рекламе, политика, это вообще детям после 35 только можно смотреть, а мы смотрим и все ждем, когда же станет лучше, ждем чего-то, сами не знаем чего и ждем. (далее…)

алкоголь.
секс.
сон.
секс.
еда.
алкоголь.
секс.
глотаю.

«Кто-то вспомнит, и сразу забудет. А кто-то словно воспрянет ото сна.» Дж. Р.-Р. Толкиен

Выпустите меня, выпустите! Как же отсюда выйти? Выхода нет. Это не моя станция. В воздухе взвесь пара. Я стою в парном вагоне метро, из последних сил держась за раскаленый поручень. На лбу проступают капельки бессилия. Ацки жарко до такой степени, что я даже не знаю, чего мне хочется больше: пить, дышать или блевать. Я считаю в уме, сколько станций осталось. Станции, как цирковые овцы, прыгают через мозг под куполом черепной коробочки. Одна, две, три, четыре. Четыре метро-овцы, круглые, как точки на карте? Хорошо. Еще немного — четыре пункта потерпеть. А теперь – не быть. Задержать дыхание и схлопнуться. Жесть. Я не хочу всего этого.

И тут… Словно капля росы из Прекрасного Далёка, осевшая на запредельно благоухающих лепестках розы ветров… Или, нет, не то… Словно благословенная кровь Спасителя, капля искупительной крови, источенная из Его раны – по лбу моему ползет – тьфу! – ледяная капля пота. Медленно, как улитка, под мантру ОМММ ползет, невольно вызывая дрожь во всем сознании, оставшимся теплиться в моем теле после тридцати лет такой жизни.

Все вокруг смазано, время дрожит – словно видеомагнитофон моего кино поставили на паузу. Здоровый надежный камень дороги из желтого кирпича уходит у меня из-под ног, обнажая оскаленную кроличью нору. Капля ползет, и я чувствую, как скользкая неудержимая змея чудовищного просветления шуршит-копошится в райских кущах моего «я», горько спящего сном разума. У меня холодеют виски и под мышкой. С-с-сто-о-о-п!! (далее…)

ни имени, ни славы, ни признанья…

я это оставляю наперед

наш век ничто — с судьбою состязанье,

борьба за власть, за право, за народ.

под гнетом несломляемого ига

иду в борьбе с законом бытия

где боль и страх привычная картина мира,

где голод, смерть и нищета.

но я борец, воскресший мстящий гений,

рукой судьбы пишу другие письмена.

пусть не последний, но уже не первый…

грядут другие времена…

я дегенерат человеческой природы

я не стану читать богу оды

я не умру за идеи других

я не несу намерений благих

я шагнул в пропасть безнадежности

я постиг мир во всей его сложности

и лик моей совести как детская слеза чист

но по сути я никто — эгоист

инородное тело в моем теле
какое из тел инородней теперь?
стоит ли сейчас об этом задумываться…

старуха отсчитывает мелочь
руки в морщинах, трясуться
но я думаю не о ней,
а о своей собственной старости

Три наркоза
Три раза я не помнил себя
но отнюдь не от радости

Низкорослые японцы
выращивают карликовые деревья
Бонсай!
Зато у них большой Токио

Моего тепла
Хватит чтобы растопить арктические льды
Но не ледяную глыбу твоего сердца

Я сплю только с мальчиками
У которых проколоты мочки
Потому что это my erotogenic zone

Психологи рекомендуют
от одного до трёх любовников
за жизнь.
у меня уже было три психолога