Неудобная Литература | БЛОГ ПЕРЕМЕН. Peremeny.Ru


Обновления под рубрикой 'Неудобная Литература':

Роман Олега Давыдова

1. Роман Олега Давыдова «Побег» писался в конце 70-х-начале 80-х прошлого века в небольшой комнате с черно-золотыми обоями, в квартире на московской окраине, в микрорайоне «Отрадное», где тогда жил Олег. Писался (как и все тогда) от руки. Происходило это при странных мистических обстоятельствах, «в потоке», с ориентацией на лунные циклы. В 1982 году работа над текстом закончилась, после чего он был набран на печатной машинке и самостоятельно переплетен Олегом в огромные фолианты в количестве двух или трех экземпляров (одно время Олег Давыдов работал переплетчиком книг и освоил этот навык). Эти фолианты имели кратковременное хождение среди литературной и окололитературной интеллигенции. На титульном листе значилось авторство «Суламифь Мендельсон», но от руки было указано настоящее имя автора и номер его домашнего телефона.

2. Впервые роман «Побег» был опубликован в 1988 году в нескольких номерах легендарного самиздатовского журнала «Митин журнал» под псевдонимом Суламифь Мендельсон. Начало было опубликовано в №19, продолжение – в №20, окончание – в №21. Под псевдонимом он был издан по той причине, что в СССР того времени все же было небезопасно писать и издавать подобные вещи. Культура была опутана цензурными цепями. «Митин журнал» интересовали именно такие книги, в которых был заложен бунт. «Книги, которые продавались из-под прилавка, которые прятали, когда появлялся жандарм. Книги, которые отказывались набирать в типографиях, книги, которые изымали на таможне. Дикие, опасные книги. Книги, без которых не было бы нашей свободы». (далее…)

Сегодня состоялась Торжественная церемония награждения победителей V сезона премии «Неистовый Виссарион», присуждаемой ежегодно литературным критикам за их профессиональные достижения. Обычно (за редкими исключениями) журнал «Перемены» не уделяет внимания подобным событиям, но в этом случае мы, конечно, не можем промолчать. Ведь победу одержала постоянный автор «Перемен» с 2010 года Виктория Шохина, которая вдобавок была номинирована на премию «Неистовый Виссарион» нами же, а конкретно — главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. «Совершенно спонтанно и неожиданно для самого себя, — сообщил Давыдов, — я решил воспользоваться адресованным мне предложением премии выдвинуть кандидатуру от журнала «Перемены», и, посмотрев по сторонам, сразу же увидел, что очевидным победителем премии может быть только Виктория Шохина. Из последних ее текстов, опубликованных на «Переменах», под критерии номинирования подходил только искрометный и подробнейший обзор книги Андрея Бабикова о Набокове «Прочтение». Он-то и был номинирован. Ну и для меня не сюрприз, что жюри выбрало именно этот текст, потому что редко сейчас встречаются настолько профессиональные рецензии на книги».

На церемонии Виктория Шохина присутствовать не смогла, и ее представил главный редактор журнала «Новый Мир» Андрей Василевский (один из членов жюри). (далее…)

ПРИОБРЕСТИ КНИГУ «ПОБЕГ» В БУМАЖНОМ ВАРИАНТЕ В ТВЕРДОМ ШИТОМ ПЕРЕПЛЕТЕ МОЖНО ТОЛЬКО У НАС, НАПИСАВ ПО АДРЕСУ admin@peremeny.ru
ПРИОБРЕСТИ КНИГУ В МЯГКОЙ ОБЛОЖКЕ ИЛИ В ВИДЕ ЭЛЕКТРОННОЙ КНИГИ МОЖНО ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ

Олег Давыдов. Побег (роман в шести частях): Издательские решения, 2021. — 544 с.

Есть два вида литературы: живая (естественно выросшая вместе с жизнью) и синтетическая (выращенная искусственно в ретортах интеллекта). Это как с драгоценными камнями. Одни вырастают в недрах земли, десятилетиями и даже веками зрея под воздействием высоких и низких температур, давления, тектонических сдвигов и прочих геологических факторов. А другие формируются за несколько часов в лабораторных условиях – под воздействием искусственно смоделированных условий. И те, и другие камни ценятся и применяются в ювелирном деле. Природные камни ценятся больше за свою естественность, но в них зачастую встречаются примеси, включения, несовершенства. Синтетические камни считаются менее ценными, но выглядят порой намного эффектнее, чем природные – ярче, чище, безупречнее. И та, и другая литература так или иначе находит своего читателя, влияет на него и оказывает влияние на повседневную жизнь. (далее…)

Виталий Аширов, автор текста, о котором пойдет речь, некоторое время назад прислал нам письмо, в котором предложил опубликовать свой «роман» (так он обозначил жанр). Многие авторы и читатели «Перемен» знают, что мы уже пару лет как совершенно не публикуем прозу. Некоторые знают об этом разочарованно, другие, надеемся, с благодарностью. А кому-то и вовсе все равно (и это, конечно, самая здоровая позиция).

Присланный Виталием текст мы тоже поначалу отказались поставить. Однако он всё же зацепил внимание и не давал о себе забыть. Поэтому вернувшись к нему, мы решили сделать для него исключение и обнародовать в виде файла PDF. «Черный коралл» действительно стоит того, чтобы представить его читателю.

В ответ на просьбу прислать нам что-то вроде синопсиса или аннотации к тексту, автор прислал следующее:

«В тексте сделана попытка выстроить модель нечеловеческого мышления посредством использования хайдеггерианских сдвигов между этическим и физическим. Ключевые константы получившейся формы — два преступления. Последние кровавые эпизоды маньяка Спесивцева (убийство трех девочек). И деяния больной шизофренией Галины Рябковой, которая выбросила из балкона высотки двух своих сыновей. Преступления рассматриваются не как события, протекающие в пространстве и времени, а как физические (геометрические, зеркальные) объекты, лишенные привычных пространственно-временных координат, и, условно говоря, существующие в коралле на дне моря. В процессе письма автор разбивает эти объекты друг о друга. Получившийся текст — архитектоника взаимных переотражений осколков.

Возможно, это покажется слишком замороченным — но ведь у автора была еще и побочная цель. Автор искренне хотел посредством словесной конструкции оживить мертвых детей. В прямом смысле. Чтобы встали и пошли. А как тут без многослойности и заморочек? Проделанный опыт показал, что литература пока не умеет оживлять людей».

Текст романа «Черный коралл» (или повести, как хотите, хотя, вероятнее всего, это поэма) можно скачать, нажав на эту ссылку. А чуть ниже для примера – совсем небольшой из него отрывок (впрочем, здесь, по техническим причинам, не воспроизведено авторское форматирование, а оно играет роль; в pdf оно сохранено). (далее…)

Сегодня «Перемены» публикуют поэтический сборник «Антология поэзии Перемен», которым мы подводим своего рода итог проекта «PDF-поэзия Peremeny.ru», начавшегося восемь лет назад.

За это время в проекте было опубликовано 22 сборника шестнадцати разных авторов.

Это очень разные сборники, разные по духу и мастерству стихи. Но в любом случае большинство из их авторов я могу назвать поэтами Перемен.

Поэты Перемен – это те, в чьих стихах звучит прорыв за пределы, в неизвестное, break on through to the other side. Это совсем необязательно какие-то светлые эмоции или вечные чувства, но в этих словах, а также в том, что стоит за этими словами, слышится стремление выйти наружу, нарушить привычное, растворить устоявшееся.

Поэзия (речь идет в первую очередь о том, что называется «лирической поэзией») – это не писательское мастерство, не ремесло, не умение обращаться со словом. Скорее, это состояние.

Если ты падаешь в бездну и можешь при этом что-то сказать по этому поводу, это поэзия. (далее…)

trees

Два новых сборника в нашем проекте -PDF-поэзия Peremeny.ru- мне хочется представить отдельно.

Я уже не ожидал, что в редакцию будет прислана настолько концентрированная в своей метафизической честности поэзия. (Настолько, что когда подборки Андрея Носкова попали ко мне, уже при первом же на них взгляде мне стало ясно, что их надо публиковать. Именно для такой поэзии была создана страница -PDF-поэзия Peremeny.ru-.)

В первую очередь я пошел и удалил со страницы проекта три сборника, опубликованных там когда-то в своеобразном порыве отчаянья. Рядом со стихами Андрея Носкова они смотрелись бы излишне гротескно. (Пусть их авторы поймут меня правильно. И, возможно, в дальнейшем я еще удалю некоторые из раннее опубликованных сборников, если возникнет рискованное желание перечитать их.)

Неважно, понимаете ли вы «о чем речь», «о чем» стихи Андрея Носкова. (А также «о чем», «зачем» и «почему» жизнь.) Эти вопросы потеряют себя, если вы позволите этим стихам войти в вас и станете смотреть ими и с ними.

Я ничего не знаю об Андрее Носкове, кроме того, что он по моей просьбе сообщил в нашей короткой переписке: «О себе: 1988 г., Тамбов. Образование имею. Живу в Москве. Кристаллизую Небытие».

И вот еще: «А самое главное, Глеб, состоит в самоочевидном. Количество поэтов <...> во все времена русской литературы оставалось неизменным: 2-3 физически живых посвящённых. А читателей было и есть человек 500-600. Даже сейчас и меньшая цифра».

Так и есть. И если раньше меня это удивляло, теперь, скорее, радует.

Андрей Носков — это настоящая поэзия. Что это значит? Язык раскладывается на атомы, препарируется беспредельностью и — опять возникает. Он становится тогда снова живым, новым и незнакомым — возможно, совершенно непонятным уму, но совершенно понятным сердцу. Ведь «разложить язык на атомы» это то же, что позволить жизни разобрать самого себя. Распылить мир на «милльоны мельчайших частиц». Побывать там, откуда не возвращаются, и суметь рассказать об этом.

Оба сборника Андрея Носкова — «Метафизические походы в пределы расширяющегося Ничто» и «Лиловый лик» доступны с сегодняшнего дня для скачивания на странице проекта -PDF-поэзия Peremeny.ru-.

Андрей Носков: «Если в первой подборке самодвижность практически не прослеживается, то во втором цикле всё начинается и заканчивается. Но, естественно, все эти тексты составляют одно единое стихотворение».

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ

Germes

Теперь можно вернуться к теме «неудобной литературы». Не так уж редко в рамках проекта «Неудобная литература» мы публиковали на «Переменах» тексты, во многом написанные из Self. Часто именно такие тексты, появившись на свет, первое время выглядят неудобными для устоявшейся культуры, в том числе для традиционной литературной тусовки, которая старается либо вовсе не обращать на них внимания, либо не обращать внимания частично. Так было, например, с романом Валерия Былинского «Адаптация», многие эпизоды которого написаны явно по вдохновению из Self, хотя очень многие места созданы со значительными примесями ложного личностного восприятия. Что и позволило критикам в свое время говорить о том, что роман сырой, недоредактированный, банальный и прочее, а эксперту в области «неудобной литературы» Льву Пирогову (который, собственно, поначалу и дал «Адаптации» дорогу в литературную тусу) в порыве личностного раскаяния воскликнуть о самом себе: «Акелло обосрался!».

Недавно Валерий Былинский в Фейсбуке вывесил цитату из «Адаптации», вот такую:

«На рассвете мы сидим на берегу Сены рядом с седым бродягой, пьем утренний кофе в бумажных стаканчиках из «Макдоналдса». Бродяга похож на Хемингуэя. Мы говорим с ним, не понимая ни слова, о вечности и любви. И мы, и этот старик, и ночные отблески Сены, и танцующие медузы в подвале, и арабы, владельцы медуз, – все это вместе с миром кажется разбросанными в результате какого-то гигантского взрыва слов. Да, именно слов, которые были сложены когда-то вместе и представляли собой идеальную книгу. Книгу, которую в результате жестокого террористического акта однажды взорвали – и слова из нее разлетелись миллиардами осколков по миру. Теперь мы ходим, собираем эти осколки, пытаемся сложить пазл жизни вновь. Кому-то это удается время от времени – и он восстанавливает часть книги. Тогда начинаются революции, войны, болезни, бумы рождаемости, расцветы и закаты искусства, строительство и запустение монастырей, создание и забвение книг. Когда-то, вероятно, пазл полностью восстановят. Но писать тогда ничего уже будет не нужно. Потому что, по сути, все хорошие книги пишутся для того, чтобы преодолевать зло».

И в комментарии в Фейсбуке под этой цитатой уточнил: «Сейчас перечитывал свой старый текст в доке (нужно было для одного дела отрывки найти) и когда наткнулся на этот отрывок, даже не сразу не понял, что это я написал, задело сильно».

Я ответил на этот комментарий Былинского: «Валера, а это и не ты написал. Ты и не ты». И тогда он сказал: «Глеб, ты прав, да, я знаю, конечно. Неудобно тут говорить вроде как о себе, но это правда так и было — я реально не мог поверить, что это я написал».

Я помню, как однажды автор романа «Побег» (известный под псевдонимом Суламиф Мендельсон) сказал мне почти то же самое. Мы как раз готовили «Побег» к публикации в «Неудобной литературе», и он заметил: «Я читаю сейчас этот текст, в целом мне не очень интересно, но некоторые места я перечитываю несколько раз удивленно и даже не понимаю, как я мог вообще такое написать». (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ

Константин Батюшков, автопортрет

Сначала стихотворение полностью.

К другу

Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?
       Где постоянно жизни счастье?
       Мы область призраков обманчивых прошли,
       Мы пили чашу сладострастья.
      
       Но где минутный шум веселья и пиров?
       В вине потопленные чаши?
       Где мудрость светская сияющих умов?
       Где твой фалерн и розы наши?
      
       Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре бед исчез,
       И место поросло крапивой;
       Но я узнал его; я сердца дань принес
       На прах его красноречивый.
      
       На нем, когда окрест замолкнет шум градской
       И яркий Веспер засияет
       На темном севере, твой друг в тиши ночной
       В душе задумчивость питает.
      
       От самой юности служитель алтарей
       Богини неги и прохлады,
       От пресыщения, от пламенных страстей
       Я сердцу в ней ищу отрады.
      
       Поверишь ли? Я здесь, на пепле храмин сих,
       Венок веселия слагаю
       И часто в горести, в волненьи чувств моих,
       Потупя взоры, восклицаю:
      
       Минуты странники, мы ходим по гробам,
       Все дни утратами считаем,
       На крыльях радости летим к своим друзьям —
       И что ж?.. их урны обнимаем.
      
       Скажи, давно ли здесь, в кругу твоих друзей,
       Сияла Лила красотою?
       Благие небеса, казалось, дали ей
       Всё счастье смертной под луною:
      
       Нрав тихий ангела, дар слова, тонкий вкус,
       Любви и очи, и ланиты,
       Чело открытое одной из важных муз
       И прелесть девственной хариты.
      
       Ты сам, забыв и свет, и тщетный шум пиров,
       Ее беседой наслаждался
       И в тихой радости, как путник средь песков,
       Прелестным цветом любовался.
      
       Цветок, увы! исчез, как сладкая мечта!
       Она в страданиях почила
       И, с миром в страшный час прощаясь навсегда,
       На друге взор остановила.
      
       Но, дружба, может быть, ее забыла ты!..
       Веселье слезы осушило,
       И тень чистейшую дыханье клеветы
       На лоне мира возмутило.
      
       Так всё здесь суетно в обители сует!
       Приязнь и дружество непрочно!
       Но где, скажи, мой друг, прямой сияет свет?
       Что вечно чисто, непорочно?
      
       Напрасно вопрошал я опытность веков
       И Клии мрачные скрижали,
       Напрасно вопрошал всех мира мудрецов:
       Они безмолвьем отвечали.
      
       Как в воздухе перо кружится здесь и там,
       Как в вихре тонкий прах летает,
       Как судно без руля стремится по волнам
       И вечно пристани не знает, —
      
       Так ум мой посреди сомнений погибал.
       Все жизни прелести затмились:
       Мой гений в горести светильник погашал,
       И музы светлые сокрылись.
      
       Я с страхом вопросил глас совести моей…
       И мрак исчез, прозрели вежды:
       И вера пролила спасительный елей
       В лампаду чистую надежды.
      
       Ко гробу путь мой весь как солнцем озарен:
       Ногой надежною ступаю
       И, с ризы странника свергая прах и тлен,
       В мир лучший духом возлетаю.
      
       1815

Как видим, Батюшков с первых же строф задает фундаментальный вопрос, который во все времена активировал в человеке начало духовного поиска.

Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?
Где постоянно жизни счастье?

То есть ставится вопрос о постоянном счастье, о том, что именно на земле по-настоящему прочно и неизменно. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ

Лев Толстой рассказывает историю своим внукам

О том, что Лев Николаевич Толстой был не понаслышке знаком с темой просветления, говорит в его произведениях очень многое. Он неоднократно описывает пробуждение своих персонажей к своей истинной природе — например, в «Войне и мире», в «Анне Карениной». Следы просветления можно обнаружить и в его публицистических работах, и в дневниковых записях. Но нас тут все же интересует больше худлит.

Широко известен хрестоматийный пример пробуждения Андрея Болконского во время Аустерлица: «Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава богу!». Чистая адвайта.

Или вот пробуждается Пьер Безухов: «— Xa, xa, xa! — смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: — Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня? Меня — мою бессмертную душу! Xa, xa, xa!.. Xa, xa, xa!.. — смеялся он с выступившими на глаза слезами».

И далее (те, кто хорошо знаком с текстами Толстого, обратят внимание на то, как легко, красиво и плавно вдруг начинает писать Толстой в эти моменты, словно это и не тот неуклюжий и сложносочиненный Толстой, который писал до того): «Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! — думал Пьер. — И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам».

А теперь посмотрим, как Толстой в «Анне Карениной» последовательно описывает процесс пробуждения Константина Левина к своей истинной природе, открытия в нем Self, истинного Я. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

Френсис Скотт Фицджеральд с женой Зельдой и дочерью Скотти, пляж Вирджиния бич, США, 9 августа 1927 г.

А теперь примеры.

Для начала замечу, что любое произведение (не только искусства, а вообще любое проявленное творение) это проявление Сознания, и в этом смысле создано из Self. Даже и личность (эго, персонаж, ошибочный и ложный образ себя) — тоже творение Self (Муджи называет это творение постоянно меняющимся автопортретом Сознания, который Сознание некоторое время ошибочно принимает за себя, чтобы переживать определенные, иначе недоступные опыты; «ЭГО это модификация Сознания, — говорит он, — но в очень ограниченном проявлении»). Но когда Сознание хочет вернуться к своей изначальной, подлинной природе, хочет вспомнить себя как безграничное, неизменное, вечное, целое, оно берет «за шкирку» художника, наделяет его свойствами творца (или, иначе глядя, позволяет ему отрешиться от восприятия себя как личности и осознавать себя творцом) и «заставляет» создать произведение, написанное в чистом виде (или почти в чистом виде) из Self. Без примесей и заблуждений. Такие творения называют «гениальными», а в особых случаях «священными». Иногда говорят, что их написал Дух Святой (Библия). Но это необязательно священные тексты. В светских произведениях искусства тоже множество таких. И они преобразуют мир (о чем говорилось выше) в не меньшей степени, чем священные. (далее…)

Сотворение Адама. Микеланджело

Что такое искусство?

До сих пор нет однозначного ответа, с которым бы согласились единодушно все причастные и интересующиеся. Возможно, потому что и сам вопрос никогда не прояснялся до абсолютной ясности. Что на самом деле хотят узнать задающиеся этим вопросом? Очевидно, что в основе вопроса лежит желание разгадать тайну искусства. Тайну того воздействия, которое оказывают произведения искусства на нашу жизнь. Воздействие есть, и с этим, кажется, никто не спорит. Но в чем же тайна?

Если вглядеться со всем вниманием, то можно заметить, что мотив, заставляющий человека обращаться к произведению искусства, сводится к некоторому недовольству своей ситуацией, то есть, в конечном счете, к простому «бегству от реальности в прекрасные иные миры». Даже если вы пока не согласны с этим утверждением, попробуйте принять его на веру или хотя бы условно согласиться. Позже вам станет ясно, почему это именно так и откуда взялся этот тезис. А пока согласимся, потому что дальше я буду называть того, кто испытывает на себе воздействие произведения искусства, «беглецом». Так что даже если вы считаете, что, воспринимая произведения искусства, вы вовсе не «беглец», а, к примеру, «культурный и образованный человек» или что-то в этом роде, пока что просто имейте в виду, что это не столь важно. Можете даже считать, что «беглец» и «культурный и образованный человек» (или кем бы вы себя ни считали) это синонимы.

Посмотрим внимательно на человека, который только что «прятался от жизни», например, в роман (в картину, в песню, в симфонию, словом, в любое произведение искусства, настоящее произведение, а не в какой-нибудь местечковый сериал, хотя и среди них, наверное, попадаются реальные, — а что такое подлинное произведение искусства, мы и выясним в этом тексте). Достаточно поговорить с таким человеком до «бегства» и потом поговорить с ним же после «бегства», как мы сразу почувствуем разницу: тот, кто «убегал», вернулся преображенным. Если не интеллектуально, то, во всяком случае, энергетически. Ему, например, стало как-то «легче на душе». Как-то «спокойнее». Многие отмечают «очищающий эффект», производимый на них контактом с произведениями искусства. Возможно, правда, что «вернувшийся беглец» наоборот погрузился в депрессию и страдает как никогда сильно (например, часто такое бывает после чтения Достоевского). Но, будем считать, что это те самые катарсические страдания, через которые высвобождаются подавленные энергии. Страдания, влекущие за собой очищение и освобождение. И в этом случае опять же эффект бесспорен. Эффект (перемена, трансформация) есть при любом соприкосновении с подлинным произведением искусства. При условии, что соприкосновение это действительно состоялось, а не имел место механический, неглубокий контакт, при котором были задействованы только внешние органы чувств (эффект может быть и в этом случае, но тут он, скорее всего, будет совершенно незаметен без специального исследования). Со-прикосновение – это реальный контакт («реальный контакт» можно сравнить с тем, что вы чувствуете, если кто-то прикасается рукой к вашей руке, когда вы бодрствуете, в то время как «механический, поверхностный контакт» это как если бы кто-то прикоснулся к вашей руке в тот момент, когда вы крепко спали, и в итоге вы так ничего и не заметили). (далее…)

О литературном процессе и подлинном творчестве

Почему так много писателей? Особенно сейчас, когда, казалось бы, книга окончательно перестала быть самым значительным носителем знания? Книга как источник информации отмирает. Люди — даже такие, которые считают себя культурными и образованными людьми — все меньше читают и все больше проводят времени в интернете (Фэйсбук, Ютьюб, Википедия, статьи на порталах, что угодно, но книги — в последнюю очередь). Но писателей при этом становится все больше. Их сейчас так много, как никогда. Развелось множество литературных премий, которые зачастую выдают наиболее бездарным авторам, литературных журналов, которые почти никто не читает, а многие образованные и культурные люди (те самые, которые почти не читают книг) считают своим долгом написать книгу. И пишут. И говорят степенно и гордо: я — писатель! Почему?

Происходит это как раз по той причине, что до недавнего времени (XIX век и почти весь XX) именно книга была главным носителем знания. Именно в книгах записывалось все самое новое и ценное, до чего мог дойти ум человеческий. До этого тоже был культ текста и книги, но к началу XX века он достиг апогея и потом уже постепенно сходил на нет, вытеснялся культом визуальных средств коммуникации. Разумеется, интеллектуалы по этой причине стремились как можно больше читать и, если получится, что-нибудь писать — статейки, рассказы, эссе, романы. Написать (а в идеале еще и издать) книгу стало для интеллектуала своего рода критерием, знаком состоятельности. Зарубкой, отмечающей пройденные километры интеллектуального пути.

Так появилось (и появляется) множество неинтересных, некрасивых, скучных, бессмысленных, бесталанных, мертвых текстов. А это способствовало еще более стремительному падению авторитета книжного знания. Почему так произошло? Дело в том, что очень многие люди, родившиеся в интеллектуальных семьях и воспитанные соответствующим образом, или же наоборот — достигшие определенных интеллектуальных высот на силе сопротивления (чтобы не быть такими невеждами, какими были их родители), — многие из них созданы были, по всей видимости, для совсем другого. Они не должны были делать ставку в своем развитии на интеллектуальное знание. Возможно, им стоило бы печь хлеб, заниматься живописью, работать на бирже, продавать или шить одежду. Но социальная среда, в которой они выросли, установки этой среды, воспитание, стереотипы, законы, нормы — изо всех сил с самого детства диктовали этим людям, что самая уважаемая, самая умная, самая влиятельная и полезная профессия — это (например) писатель. А самая вершина бытия интеллектуала-писателя — это написать книгу, а лучше две или три. В итоге мы имеем сейчас множество романов, написанных корявым или вычурным языком. Или наоборот — написанных нарочито просто, нарочито «по-народному» (это другая крайность писательского бума). Эти произведения сереют (не всегда явно) большим количеством лингвистических штампов, социальных стереотипов, интеллектуальных шаблонов, не своих (заимствованных) мыслей, идей, образов. Примитивными или же наоборот чересчур изощренными (искусственными) сюжетными линиями. Слишком стройными логическими построениями. Слишком правильными языковыми конструкциями. И так далее. В двух словах можно сформулировать так: эти тексты мертвы и не имеют ничего общего с той реальной жизнью, которая происходит с нами здесь и сейчас. Иногда ими можно увлечься или развлечься, но это будет бесполезное, а зачастую даже вредное развлечение. (далее…)

VKontakte_Dmitriy_Vinogradov

Сколь угодно много сказано об отважном поступке Дмитрия Виноградова, сумевшего философски переосмыслить действительность и преодолеть в себе человеческое. В частности то, что офисная жизнь, беспощадная и бессмысленная, сама порождает подобных героев. То, что ненавидят – в открытую или втайне – дорогих коллег подавляющее большинство людей, пречисляемых к т.н. «планктону». Но это все не о том.

В феврале Виноградов вновь в топах. Начинается судебное разбирательство, возможно, всплывут какие-нибудь новые, незначительные подробности. Что важно в этой истории?

«Родство» нашего лирического героя с Брейвиком – первое, о чем поспешили заявить все журналисты, блоггеры и даже некоторые «специалисты». В обоих случаях массовое убийство было использовано как реклама, пиар-ход в поддержку некоего «манифеста» (у каждого свой, в силу различия интеллектуальных способностей персонажей).

Андерс Брейвик, человек здравого ума и холодного рассудка, вряд ли вообще осознавал себя как террориста, а свою акцию – как террористический акт. Когда, словно грибы после дождя, повыскакивали в соц. сетях группы в поддержку героя, руководимые истинными патриотами России, я, конечно, ознакомился с трактатом Брейвика о новом образе Европы-2083 на сумасшедшем количестве страниц. И вот к какому выводу пришел: никогда те же самые патриоты, да и вообще никто другой не узнали бы о том, что есть такой Брейвик и тем более какая-то Доктрина-83, и не было бы ни групп этих, ни обсуждений. Поэтому, понимая свою работу как нечто главное для себя и необходимое людям и отчаявшись донести до них другими способами, Брейвик разработал такую вот рекламную концепцию, промо-мероприятие, презентацию, если хотите, трейлер. (далее…)

Цитируется по Facebook Ольги Погодиной-Кузминой.

пейсатель

В занятии литературой есть какой-то дурной абсурд. Сначала несколько лет ты пишешь роман, потом два-три года мыкаешься с ним по издательствам, потом тебя наконец где-то соглашаются осчастливить и печатают. Платят те же деньги, что и за одну серию какой-нибудь телевизионной тошнотины для домохозяек, вроде «Варенька. Печенье любви», но ты же не за деньги, даже смешно!… Потом два-три месяца жадно читаешь отзывы, получаешь письма от читателей, радуешься как дитя, но постепенно ручеек иссякает, тебя вместе с твоим измученным шедевром смывает волной нового прибоя. Все, забыто и похоронено.

Казалось бы – делай выводы, умный человек. Так ведь нет! Черт тебя подначивает писать новый роман. И хотя пишешь как бы «для себя», в глубине души-то заранее представляешь все эти мытарства, что надо его куда-то отправлять, кому-то предлагать, просить прочесть, с волнением ждать ответа… как поход к зубному врачу. С той разницей, что зубы тебе предъявлены как данность, а тут сам лезешь на рожон.

В общем, дописываю последнюю главу.

Комментарии к статусу:

сергей семенов Иосиф Бродский: «Я, например, занялся изящной словесностью по одной простой причине — она сообщает тебе чрезвычайное ускорение. Когда сочиняешь стишок, в голову приходят такие вещи, которые тебе в принципе приходить не должны были. Вот почему и надо заниматься литературой. Почему в идеале все должны заниматься литературой. Это необходимость видовая, биологическая. Долг индивидуума перед самим собой, перед своей ДНК».

Евгений Щетинкин Творческий мазохизм какой-то…

Максим Лаврентьев Дописывайте. Жду.

Ольга Погодина-Кузмина Максим, вот это правильный ответ))) спасибо!

Ольга Погодина-Кузмина Сергей, классик отлично объясняет, зачем нужно сочинять литературу. Но зачем ее нужно печатать, прилагая к этому нечеловеческие усилия? Вопрос остается открытым. С другой стороны, писатель, который не печатается и не состоит — не более чем самозванец.

Владимир Михайлов Оля, всё дело в том, что писатель, может, и пишет для себя, но — в тайной надежде, что его услышат. Если ты пишешь какую-нибудь слюнявую муть, — это один посыл, а если тебя беспокоят важные вопросы, на которые люди всегда, во все века будут искать ответы, то это всё-таки твоё предназначение. И не важно, опубликуют потом описание твоих попыток прорыва или нет. Пусть современники не прочтут и не услышат, но ведь будут ещё потомки. Скольких писателей не публиковали при жизни? И ничего. Так что к духовным вопросам и «видовой, биологической необходимости» примешивается только один маленький, малюсенький такой ещё вопросик — о материальной составляющей жизни писателя… Поэтому несмотря ни на что мечтаю прочесть твой новый роман, так как предыдущий очень понравился.

Анастасия Дудко Потребность быть напечатанным — эта та же потребность быть услышанным, не напечатают тебя — никто и не узнает, что ты хотел сказать. Та же потребность, как у судачащих на лавочке у подъезда бабушек, они для того и сидят на своих лавочках, чтобы их услышали подруги. У писателя просто масштабы пошире.
______________

Вот такая занятная тема. А вы что думаете?

* * *

Читайте также:

О романе Андрея Коровина «Ветер в оранжерее». При чем здесь литература?
Современная литература (обзор блогосферы)

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

АНДРЕЙ КОРОВИН «ВЕТЕР В ОРАНЖЕРЕЕ»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ВСЕ книги проекта Неудобная литература

1

Прочитав мою заметку к публикации романа Андрея Коровина «Ветер в оранжерее», упомянутый в этой заметке критик Лев Пирогов написал у себя в ЖЖ очередное небезынтересное сообщение, которое я уже по традиции перемещаю сюда, поскольку Лев Васильевич имеет характерную особенность удалять самые интересные записи из своего Живого Журнала. Пост называется «О современной литературе».

Топоров хвастается, что не читает самотёка. Я ещё круче, я не читаю книг. В последний раз прочёл штук пять полтора года назад, и все они были говно. Ну, кроме одной.

Несколько книг (по-моему, четыре) мне с тех пор подарили, спасибо, читал. Говно, кроме одной.

А вот сегодня вечером, лёжа животом поперёк кровати, читал попеременно то «Карлсон вернулся», то (когда ребёнок отлучится за игрушкой или покакать) роман «Малышок» Ликстанова, издание 49 года, и чувствовал что-то такое… Счастье, что ли?

И всё равно Глеб Давыдов выделяет нас с Топоровым из всего корпуса отечественной литературной критики. Представляете, что было бы, если б мы ещё и читали?

А если серьёзно, в издательской продукции, прошедшей тёплые руки редактора, говна, по-моему, побольше будет, чем в самотёке. Самотёк читая, по крайней мере, эмоции живые испытываешь. Типа как подобрав камешек с развалин Акрополя: «Вот, какой-нибудь древний грек, возможно, Плутарх или Демосфен, плевал на него, может быть, даже срал и подтирал этим камнем жопу…»

А потом выясняется, что эти камешки туда специально для туристов грузовиками завозят с ближайшей каменоломни. (далее…)