В море гораздо больше поэзии, чем в любом другом природном явлении… Попадая к морю, даже самый бронекожий человек, наверняка, смутно ощущает в себе присутствие бога – скорее всего, тихую тоску, которая и обозначает это присутствие. Шум бьющихся о берег волн встает материализованным внутренним шумом души человеческой, ее первозданным волнообразным хаосом, обнаружившим вдруг свое существование отдельно и вне человека…

Отдельность эта, конечно, иллюзорна, но именно она парадоксальным образом позволяет человеку ощутить свою со-причастность и общность с окружающим его внешним миром, пробуждая давно забытые мелодии сильных чувств и порывы ветра вечной молодости в груди и висках…

Море манифестирует ширь, широту, ширину и необъятность человеческого существования в его полной и часто никак не проявленной божественной потенции. Такое иногда можно пережить во сне. Море и сон сделаны из одного и того же материала, они – родственны.

Я люблю быть на море, потому что на море я лучше ощущаю самого себя, а значит и все остальное. На море я – ближе.

Когда человек засыпает у моря, он совершенно перестает слышать шум прибоя, какой бы силы тот не был. И только просыпаясь, снова постепенно различает звук волн и ход своих сонных еще мыслей…

Сон, просто сон, с табуреткой, как у бабушки в деревне, ночью на холме смотрю в звезды. Где-то триптих сверкающих вершин, тонкой эквилибристикой цвета и блика навевает заданный ему вопрос:
-И там есть жизнь? Они существуют?
-Дело не в них, не надейся, что они тебя спрячут.
-Я не про то, я не про нас, я не про здесь.
-Ты зря «не про здесь», потому что именно из-за этого на Земле не вырастут деревья, и не поплывут по реке рыбы на нерест.
И он тысячу раз прав. Глядя в звездную даль как-то забываешь, что ты все еще тут, и что нельзя надеяться на то, что прилетят добрые пришельцы и спасут тебя и человечество. Как многие режут правду ножом и говорят и думают вполне серьезно, что можно покаяться. Как мечта о рае затягивает христиан и других, но ведь нельзя все время надеяться на то, что потом будет хорошо. Что жизнь закончится и настанет рай, что мы улетим в космос к другим мирам, и можно будет не думать о загубленном прошлом человека, как вида.

Сон растворился. Растворился мой собеседник, такой маленький, но такой разумный, что мне, существу с «сознанием» становится стыдно.
Сигарет я больше не курю, пить тоже не хочется. Ничего не хочется. В ушах Крек, в голове сумбур, во рту — проклятый чай. Лучше спать.

Стройбат. Дети в СА ненавидели это слово. Город, в котором мы жили, был изначально поселением химиков. Город-тюрьма.
В средней Азии было вообще полно городов, образовавшихся вокруг разработок, например, урана, куда свозили репрессированных, офицеров из фашистского плена и вагоны немцев с Поволжья, благо добычей урана заведовало НКВД. Позже в такие города отправляли урок. Наш город условно делился на старый и новый. В старом жили сплошные химики, в новом – разбавленные. «Химики» — это люди, которые уже отсидели или выпущены досрочно, но возвращаться в культурные центры им до определенного времени запрещено. Химикам надлежало съезжаться из своих тюрем в некое место подальше от цивилизации и там селиться, отмечаясь каждый вечер у коменданта. Практически все они, в конце концов, забивали на посылки с родины и оставались на местных фруктах.
Прямо напротив одного из кварталов в старой части города стояла тюряга, старая, почти антик. Вокруг тюрьмы возносился высокий забор, с кривыми дырами между досок. В горах мало дерева, много камней.
Всю тюрьму было видно снаружи — с собаками, вышками, туалетами. Сквозь щели забора движения тех, кто находился внутри, когда ты шел мимо, казались замедленными. Для лучшей фиксации изображения нужно было встать под деревом смирно (чтобы сливаться с природой и не выпячивать призрачную свободу). Или воссесть Нероном на балконе, жевать виноград и без уколов жалости изучать жизнь на зоне — сверху. Только в старом городе никто так не делал.
Новую часть города строили для правления химического завода. Самая первая улица там была на 30 лет младше тюрьмы. Собственно, в новом городе была вообще одна улица. Ряды домов отличались только возрастом. Первый ряд — для правления. В домах второй волны иммиграции селились служащие высокой квалификации, дальше просто все подряд и их дети. Когда появились дети, стали нужны учителя. И дополнительный отряд милиции. Опорный пункт квартировался в моем подъезде.
Так вот, «стройбат» каким-то образом ассоциировался у тамошней молодежи с синей формой и замедленно шагающими собаками. На тупую шутку вполне годилось ответить: «Твоя мама — стройбат».
Чтобы закрыть дело о краже велика или вандализме в здании ПТУ, милицейский опорный отряд не бегал на территорию химиков. Он вообще никуда не бегал. В средней Азии жарко для бега, плюс 50 в тени. Но вечером, когда дети собирались потрепаться под ивами, отряд выходил на закрытие дела.
После шести мы предпочитали прятаться. Мы уходили на заброшенную почту (на самом деле она была недостроенной, но называлась заброшенной). Там мы рисовали на стенах людей в кимоно и это был наш спортзал. Или мы просто шлялись по этажам и громили осиные гнезда. Кто-то целовался на лестнице. Я выносила почитать эротические рассказы и врала, что переписала из Мопассана. Время от времени мы меняли места тусовок, перемещались всей разрозненной кучей за поля на канал или уходили в пещеры, в горы. Но были среди нас дети без интуиции, они оставались под ивами в огромных дворах нового города, играть в шахматы. Вот их и сажали за украденный кем-то  велик. Или за что-то еще.
Свидетельские показания по «велосипедным» делам давали мальчики и девочки, имен которых никто не знал. Вычислить, кто они, не представлялось возможным: открытых судов по детской мелочи не было. По более крупным делам заседания проходили, но на таджикском. Делопроизводство тоже велось на чужом языке. За малостью города правосудие творилось молниеносно. Абсурдность наказания за велосипед заставляло подозревать, что преступление было более тяжким. Дела обрастали слухами. Родители выходили заплаканными (обычно это не были семьи правления). Товарищей в ближайший месяц мистическим образом тянуло к зоне. Мы прилипали к дальним деревьям и смотрели сквозь кривые дыры в заборе. Фиг мы там кого видели. 
Иногда безымянные мальчики и девочки помогали найти тех, на кого милицейский отряд положил зуб. Иногда, говорят, что-то подбрасывали или писали нужные заявления.
Если в город приезжал кто-то новенький, мы без разговоров брали его в компанию. Мы оберегали его и никогда не рассказывали о приговорах на чужом языке. Бояться чего-то нельзя. Или это случится.

Когда в СА началась гражданская война, зону распустили. Не знаю, что стало с собаками. Наверное, их съели.

декабре мне отписался, что сделали блог перемен — избранное.
моих там аж три поста. нафиг не понимаю, но декабре говорит, что ему понравилось про ручку.

типа работа это приходить куда-то и крутить ручку.
а я признаюсь, что когда я писал про ручку, я боялся, что меня уличат. меня не уличили, но ведь я уже морально готов к этом и поэтому честно признаюсь: вот именно про ручку я спиздил из сабжа.
скачивать сабж, там начало мне понравилось, ну процентов семь и в хвосте интересно. основное тело меня не вштырило, но это ж лично меня. мало ли кому как.

мне кстати давали линку со словами «пишет как ты». и уважаемый мной человек давал! не надсмехаться!

В Концлагере каждое утро этот человек должен приходить ровно в семь часов утра на работу и восемь часов подряд вращать Ручку. Ручка торчит из стены, с обратной стороны гайка. Если человек опаздывает на работу хотя бы на одну секунду или плохо вращает Ручку, то его тогда из Концлагеря прогоняют на все четыре стороны, и назад даже не просись. Если же он вращает Ручку хорошо, то его переводят на повышение, где нужно вращать уже две Ручки в разные стороны и с разной скоростью.

Кроме того, этому человеку выделяют жену и квартиру на девятом этаже. Других квартир в Концлагере не бывает. В этой квартире человек обязан прибить полочки, а жена его должна наварить борща. Если придёт проверка, а человек не прибил полочки или жена его не наварила борща, их обоих тоже прогоняют из Концлагеря.

Ещё человеку выделяют Участок, где он обязан растить Корнеплоды. Никаких надземных растений не разрешено, и если заметят на участке хотя бы один зелёный листик, участок отбирают и отдают соседу. Расположены все участки в пяти минутах ходьбы, но добираться до них пешком запрещено. Можно только на трёх электричках, потом на двух автобусах и ещё час с сумками через пашню. Без сумок не разрешается.

и да, я забыл как делать кат. и там еще есть про ручку, я просто не хочу цитировать тут на три килобайта. про ручку смешно.

Белое озеро
Сны над водой
Антикварные слёзы
Под бесполой луной
Как просторными юбками
Небом земля
Прикрыта
Песни света от люстр и солнц
Летним ветром забыты
Плывём
Оставаясь все время на месте
Даже песни звучат лишь как только бы если…
Среди каменных стен
Только розовый тлен
Оставляет в покое
Мою пеструю веру
Четыре бесславных победы
Остались
От меня, от тебя и от
Проточной воды перемен

Букве —
мы скоро умрем, мы никому не нужны, все что строим — сломается, все что делаем — забудут, сами же и забудем, и не расскажет никто никому потому, что нечего будет рассказать.
Духу —
мы чувствуем, мы нужны друг другу, мы важны, мы пишем/рисуем/сочиняем, и делаем это хорошо, потому что именно это нужно на самом деле. мы плохо владеем ядерной энергией, потому что сделали бомбу, мы погубим эту планету, потому что плохо владеем прогрессом и собой, но мы пишем, мы так прекрасно пишем, и рисуем, и еще сочиняем музыку поем и еще много-много всего.

«Вы говорите о человеке, как о сложившемся факте, так, словно он уже существует. Однако же вы лучше меня знаете, что человека еще надо создать…»©
Букве и духу закона бытия.

В купе ехали мужчина, похожий на бывшего зека, и нудная бабушка. Поэтому фее ничего не оставалось, как забраться на верхнюю полку и притвориться спящей.
Когда попутчики занялись своими делами, фея приоткрыла глаза и стала смотреть в окно. Мимо проносились леса и поля, деревья и цветы. Фея обожала ездить
в поездах. Мерный стук колёс, особый аромат поезда. Само ощущение путешествия, казалось, не может надоесть никогда. В такие моменты она завидовала своим сёстрам —
феям лесов и полей. Хотелось остановить поезд; выйти и побродить в сумерках леса, вдохнуть полной грудью запахи полевых цветов, потанцевать с
ветром в бескрайних полях, унести глубоко в душе тепло солнечных лучей. Хотелось встречать рассветы и провожать закаты. И чтобы рядом был тот единственный…
Как всегда, от таких мыслей, на глаза накатились слёзы, а грудь налилась тяжёлой ношей нерастраченных чувств. Фея сквозь слёзы смотрела в окно и мысли
лениво текли в такт стуку. Слёзы скатывались по щекам, а фея думала о том, что никогда этого не будет… Работа есть работа. Каждый идёт по этому пути в полном
одиночестве. Она отвернулась к стенке и провалилась в сон.
Фея проснулась раньше всех и осторожно спустилась с верхней полки. В купе раздавалось тихое храпение мужчины и тяжёлое дыхание старушки. Фея подсела
поближе к старушке и стала ждать. Вскоре дыхание у старушки стало сбиваться, она дышала всё тяжелее, а вскоре и совсем перестала. Фея смерти тихонько
пела заклинания. Когда, песня, холодным сквозняком, затихла на губах феи, в купе уже пробивались первые лучи нового дня.

Земляну приснилось, что он ночью спускается вдоль узкого, заросшего густым лесом ущелья вслед за женщиной в красном платье. Они идут сквозь сумрак практически наугад, отдавшись животному чувству, инстинктам. Внизу и впереди ждёт море. Местами чаща, заросли расступаются над головой, по сторонам, и становится видно усеянное звёздами небо, а слева от силуэта горы – серебряный нимб, сияние восходящей за ней луны. Воздух прелый, насыщенный электричеством, и вдалеке над морем клубится серая масса облаков, сверкает гроза, рокочет глухими раскатами гром. В темноте совсем рядом с тропинкой то и дело кто-то шуршит, шевелится, от чего Земляна обдаёт волнами тревоги, страха. В какой-то момент он перестаёт замечать спутницу перед собой, начинает паниковать, поскальзывается, безуспешно зовёт, но всё же не решается двигаться быстрее. Ущелье распадается, раздаётся, путник выходит на узкую кромку сложенного из небольших камней пляжа к дышащей воде, звёздам и буре над ней. Оглядывается, окликает Алису. Потом обнаруживает кусок красной материи у самого берега, пристально смотрит, и ему кажется, что вдалеке в море плывёт человек. Мелькает очередная молния на четверть неба. Землян сбрасывает одежду, заходит в море, устремляется к горизонту. Теряет цель из виду, но в отчаянии гребёт дальше. Начинает ослабевать, захлёбываться, тяжело дышит, но кричит. В конце концов, задыхаясь, идёт ко дну. Падает вниз в густую вязкую тьму. Глотает воду, и она – как кровь на вкус. Вокруг всё пульсирует, взрывается, выворачивается, грохочет, хлюпает, свистит и дребезжит по всему спектру. Рождаются, вспыхивают из пустоты звёзды, роятся облака туманности, искры, разряды, частицы пронизывают пространство, тело Земляна. В среде проступают динамичные мерцающие узоры, всё перемешивается, разворачивается… Звёзды образуют молекулы, молекулы скручиваются в галактики и снова рассыпаются разноцветными брызгами, штрихами, мелодиями, аккордами… Появляется Алиса, огромная как созвездие Большой Медведицы, и прозрачная, как медуза. Она подхватывает Земляна на руки, раскачивает его, потом подносит ко рту, губам, облизывает и проглатывает. Он глохнет и слепнет, испытывая невероятную, потрясающую боль, ужас, чувствуя оцепенение, давление со всех сторон. Но через мгновение начинает всплывать, извергаться, расслабляясь. Открывает глаза на поверхности ровной, спокойной воды. Буря прошла, утихла. Над горами круглая яркая белая луна. Рядом мерно плавает на спине Алиса. Она берёт Земляна за руку и произносит: «Смотри, сегодня полнолуние. Давай к берегу, пойдём на стоянку, приготовим чаю, согреемся…» Вернувшись на твёрдую землю, двое подбирают одежду и замечают огонь неподалёку у входа в ущелье. Подойдя ближе, видят нескольких человек, разлёгшихся на туристических ковриках вокруг костра. Молча садятся к пламени, греются. Никто из присутствующих не обращает на вновь пришедших никакого внимания. Через продолжительное время по кругу начинает ходить глиняная трубка, набитая коноплёй. Как только трава в приборе заканчивается, подсыпают ещё. Кто-то принимается неумело лупить в барабан. Землян разглядывает людей и в одном из персонажей узнаёт Волшебника, который лежит чуть в стороне на надувном матрасе вместе с голой девушкой. Герой приветствует друга, они заводят беседу о пустяках. Но внезапно Землян осознаёт, что собеседник совсем не открывает рта, вообще не шевелит губами, и чужой голос звучит внутри его собственной головы. Земляна настолько поражает, впечатляет этот факт, что он просыпается.

Как назло, у Земляна снова вскочил огромный гнойный прыщ на члене. Правда на этот раз он не сильно стремился скрыть проблему от подруги, а, напротив, чувствовал, что именно с этой женщиной может обрести выход, освобождение из того кошмара, который в течение десяти лет омрачал его внутренний мир, угнетал психику. И внимательная девушка очень скоро обнаружила болячку.

— Что это? Ты болен? — спросила она серьёзно, строго как-то раз с утра, когда они нежились в постели, не спеша вставать.

— Не знаю. Наверное. — Землян с удивлением осознавал, насколько эта заурядная, обыденная ситуация важна для него, в голову пришла аналогия с открываемой бутылкой шампанского — так он себя почувствовал. Копившаяся годами энергия стремилась вырваться наружу в простых словах, признаниях, — Это происходит уже очень давно… Я никому никогда не говорил… Боялся, наверное, и стеснялся тоже… Мне вообще страшно… Постоянно…

— Вот глупый. Разве можно так к себе плохо относиться. Наверное, ты совсем себя не любишь, не ценишь, — Алиса была возмущена, но понимала свою ответственность. — Надо обратиться к врачу и всё выяснить, — и отправила бедолагу в клинику.

Землян концентрированно переживал всю глубину своего многолетнего страха и смущения. Он думал о том, что возвращается к моменту, в котором ошибся когда-то, и о том, какой сложный, путаный, тяжёлый, кружной внутренний путь, полный негативных эмоций, мыслей, был вынужден в результате проделать для того, чтобы, возможно, попытаться что-то исправить. Думал о том, сколько последствий вызвал такой незначительный, на первый взгляд, момент, пустяк. Ещё боялся, что его болезнь теперь совсем запущена, и ничего уже нельзя сделать. А врач посмеялся над ним. Только взглянул на поражённый орган и улыбнулся: «Ничего страшного. Это обыкновенное раздражение, воспаление сальных желёзок. Такое иногда бывает. Это сложным образом зависит от обмена веществ, питания, ритма половой жизни. Если хотите, сделаем анализы, чтобы вас успокоить». Он выписал копеечную мазь, которая могла помочь с прыщами, но пациент настоял на всесторонних анализах:

— А как же быть с преждевременной эякуляцией? Разве это не похоже на очевидный симптом какого-нибудь заболевания?

— Скорее всего, Вы сами в себе это развили. Ваш страх породил её. Так называемый психосоматический блок, зажим. У Вас подвижная, чувствительная психика, Вы крайне нервный, впечатлительный. Могу посоветовать почаще заниматься сексом. Когда нет такой возможности — мастурбируйте.

Землян сдал анализы и окончательно убедился, что здоров. Понял, что свою основную сложность выдумал себе сам, и она никогда не имела ничего общего с действительностью, всегда была лишь обманом, иллюзией, но при этом категорично, грубо влияла на личность, определяла восприятие, обуславливала реакции. Он внезапно увидел жизнь как сложный процесс возникновения, взаимодействия и разрушения множества таких призраков, галлюцинаций в своей душе, внутреннем мире. Он вообразил себя некой лужей, объёмом воды, покоящимся на лоне матери-земли, природы. И небо отражается в нём, а солнце согревает. Чувства, мысли, эмоции, любые информационные импульсы представились каплями дождя, которые, врываясь, с одной стороны, пополняют, обогащают, а с другой – нарушают равновесие, гармонию, и рябь, круги, волны бегут по поверхности.

— Полюби себя, — прокричала Алиса навстречу ветру, когда они с Земляном, лихие, разодетые неслись на её старомодном японском мопеде по улицам Города, легко объезжая неповоротливые автомобили, тормозящие в пробках, ныряя по переулкам, дворам. Девушка приобрела это необычное средство передвижения, для того чтобы не толкаться в метро, общественном транспорте, теряя драгоценное время и получая массу негативных эмоций, — Ты не уважаешь себя, делаешь хуже, страдаешь и в результате причиняешь боль другим. Только полюбив себя, ты сможешь стать счастливым сам и приносить радость остальным людям. продолжение

Нового Адама ждали давно. На разодранном кроваво-красными ласкутами облаков небе, между порывами северного ветра, пели буревестники, веселые, сумасшедшие птицы. Новый Адам с радостью посмотрел на небо.
Он только что оставил рай, где было дебильно-солнечно, где животные тупо улыбались друг другу, где белобрысая, кукольно-красивая, в конченых белых сапожках, с большими сиськами, виляя задом к нему подкатила Ева. Просидеть пять минут с этой дурой, трахнуть ее без особой радости, сожрать плод, наступить на хвост Люциферу в облике змея, наплевать на все, только ради того, чтобы выбраться из этой охуевшей страны достатка и покоя, где не было даже ветра.
Нагой, Адам появился в другом мире. Он глядел, как на берегу моря гнили трупы солдат, как на горизонте топили последние субмарины. Война, в которой не было победителей, понравилась ему, человеку из рая, не совсем еще человеку. Адам нашел себе костюм по размеру и оружие по вкусу. Он включился в мир быстрее, чем тогда, оказавшись в раю, пустующем от нехватки праведников, так быстро, что даже чистилище было бы радо отпустить его, пострелять дать, что ли.
-Здравствуйте. — Услышал Адам.
-Привет, — он обернулся на голос и с удивлением взглянул в молодое личико. Девочка лет двадцати смотрела на него с улыбкой, чумазая, сама с автоматом на плече, в комуфляжке и со знаками.
-Вы Адам?
-Да, а как ты узнала?
-А вы тут один не боитесь никого, можно мне с вами? Я тоже хочу быть смелой.
-Можно. — Адам улыбнулся сам.
Они пошли вместе. Они вместе кинули большую фугаску в танк, вместе, взявшись за руки, стучали прикладами по черепам, по ногам и рукам других, вместе смотрели на красивый красный гриб в небе на горизонте. По-братски разделили еду, по-братски уложили друг-друга спать у костра, потом утром вместе проснулись и купались в зеленой реке. А на месте руин и дымов уже росла зеленая гряда деревьев, в земле удобренной гнилью войны, где копошились черви, где заселились первые кроты. Лес появился из неоткуда, но совсем не такой, какой Адам видел в раю. Тут лес был живой, настоящий, где звери были зверьми, а не покорными лупоглазыми блядями, вроде той, в сапогах. Может волк и зря кушает зайца, но так лучше, чем если бы он его не кушал. Медведю положено тырить у пчел мед, а человеку — брать рогатину и протыкать ею медведя. Так задумал новый Адам. Сотворил, что называется, мир, где все может и не было так просто, зато интересно, и главное — никому не пришлось жаловаться. Тут животные пожирали друг-друга, тут его новая любимая кричала в первый раз, потому что в первый раз всегда больно, тут Адам мог проснуться утром от того, что сел на ежа и вся задница в иголках и болит так, что даже стоять больно, не сидеть.
Адаму нравится этот мир.

Я вспылил, друзья мои. Слишком далеко зашел… С кем не бывает. Простите бедного урода-скорохода. Надо уметь прощать… Так вот мол.

Искривление номер 1. Время быть жестоким.

Сколько можно жалеть? Так вот, говорят мне стало быть, что из-за меня «некто» бухает, кто-то плачет, у кого-то сдали нервы, а кто-то вообще хочет детей. Славно, очень славно, я плачу.
И что? Говорить мне это в укор — глупо просто потому, что не имею к этому отношения. Я вот тоже грустил по многим вещам.

Когда Малеки сказал, что хочет сотрудничать, Художник написал ему картину с девушкой, которая сидит у окна и плачет. Она ждала кого-то, парня что-ли, и рыдала, потому что знала, что он не придет. Артур тогда сказал: «Она плачет, потому что хочет.» «Она плачет, потому что не хочет решить проблему» — ответил художник.

Вот так уже логичнее.

Искривление номер 2. Хочется спать.

Знаете, есть масса вещей, из-за которых сложно заснуть порой. У всех они есть, у кого-то больше, у кого-то меньше. У меня вот их более чем достаточно. Скажу по правде, каждый раз когда вспоминаешь то, от чего всё сдавливает внутри, хочется убить, или по крайней мере отомстить, заставить жалеть. Странно, но эти мысли всегда имеют одно направление, показать человеку, от чего он отказался, кого он обманул.

Особенно приятно потом смотреть на улыбку и слушать шутки человека, который вам добавил такой повод. Спать-то все еще хочется.

Искривление номер 3. Братство народов.

Серега тупо уставился в стену.
Я познакомил его со всей сестрой из Питера. Вот так realtionship, Серега влюбился, сразу, быстро, больно, наповал. Кажется, что именно таким людям, как он, не светит пылать от страсти и вот нате вам.
-Я попрошу ее приехать.
-Попроси пожайлуста.
И все такое. Мы взяли по чашке. Знаете, это правда, что кофе лучше идет с сигаретами, особенно в осеннюю пору, когда за окнами дождь, а вас греют джинсы, рубашка и носки, а сверху махровый халат.
Он ругался на погоду, он ругался на осень, даже на халат. А больше всего — на расстояние.

Братство — вот что надо беречь. Я не знаю, как помочь, но обещаю подумать. Я обещаю постараться, я обещаю выкрутиться. Есть люди, для которых снимешь с себя не только последнюю рубаху, но и последний, темно-синий, теплый, с красивым поясом, махровый халат.

Искривление номер 4. Мечты.

Не думаете о том, что человек часто мечтает, обдумывает ситуации? Этот диалог всё не затухает в моей голове.
-Будешь кушать?
-Да.
-Ты же суп поел.
-Я с Димой поделился, тебе жалко?
-Его легче убить, чем прокормить.
-А еще легче послать.
Потом в голове слышится смех. Красивый смех такой, дружеский.
Самое интересное даже не это. Просто когда я описал этот момент, эту мечту, я ведь имел ввиду ее. Я не знаю, поняла ли она, не знаю как отнеслась еси да, но так ли это важно, если итогом этому стал развал.
И тогда я думаю, мечта или человек стали виной тому, что случилось и понимаю, что бестелесную мечту можно обвинять настолько же, на сколько можно обвинить воспоминания. Эти искривления сознания, нечеловеческие страхи, которые называют снами, суть которых, так же как и мечты — не более чем отражение сознания. Меня обманули, мои мечты тут не при чем.

Искривление номер 5. Страх.

Это все, что важно знать.

Татуированная сука. Вы знаете, когда я был маленький, я мечтал стать бульдогом. Ну, или на худой конец актером мечтал я стать. Или боксером. Не помню. Вы знаете, вот именно таким. Чтобы во лбу горел обреченный нептун, а с подбородка свисал зеленый брелок слюны. Но я стал бодхисатвой мудрости и забыл о своих детских страстишках, как забывают через год о вчерашнем снегопаде.

Вы смотрели вчера телевизор? Вы видели это???

В детстве родители несколько раз возили Земляна на южное море, и это переживание осталось в его душе одним из самых светлых, волшебных, радостных. Впоследствии его часто захватывала посреди какого-нибудь сурового северного города волна восторженного ожидания, предвкушения встречи с чудесным: реальность словно отступала, проваливалась, делалась тоньше, теряла в весе, и начинало не на шутку казаться что вот-вот, прямо там — за горизонтом, сразу за теми домами, деревьями — море. Часто это случалось на закате или рассвете, когда Землян любовался залитым красками небом, вдыхал пахнущий возможностями, свободой спокойный воздух. И когда такое происходило, он шёл или даже бежал туда, к горизонту. Но за тем домом находились ещё дома, за обычной, скучной, знакомой улицей – следующая, чуть менее скучная и знакомая, за одним морозным или жарким, чаще всего обыкновенным, полным бытовых хлопот днём наступал другой, чуть более тёплый или холодный… А моря не было… Правда, повзрослев, он заметил, что появление этого ощущения близости большой воды скорее всего символизирует, предрекает определённые перемены в жизни, и, возможно, в ближайшее время после такого знака его ждут новые сильные чувства, эмоции, переживания. Ещё иногда ему снилось, что он едет в машине на закате к морю. Герой очень любил этот сон. И однажды это действительно произошло.

Земляну и Алисе нравилось проводить как можно больше времени вместе — девушка даже уволилась ради этого с высокооплачиваемой, престижной работы. Они без устали беседовали обо всём на свете, рассказывали друг другу о детстве, сравнивали опыт и представления о мире, фантазировали, мечтали, строили дерзкие планы на будущее. С каждым днём эти планы становились всё более общими, и между ними росло, крепло самое нежное, трепетное из того, что может испытать человек — чувство близости, родства. Чаще всего они оказывались в постели лишь под утро, но и тогда не засыпали, долго лаская, целуя друг друга и всё время разговаривая, разговаривая… Землян всё сильнее доверял, открывался Алисе и скоро заметил, что с помощью подруги стал попадать в давно забытые, заброшенные уголки своей собственной души, доставая оттуда на суд разума, казалось, совсем уже стёртые, иногда тяжёлые, стыдные, иногда радостные, светлые воспоминания, заново, со свежим пристрастием и интересом переживая, пересматривая свою историю. Алису волновало то, что почти никому больше, кроме самого Земляна, практически никогда не было нужно. Их общение было чем-то неизмеримо глубоким, интенсивным и честным, чем-то, что не происходило обычно с другими людьми, что, очевидно, делало обоих свободнее, проще, гармоничнее. Но при этом, своей главной тайной герой по-прежнему не решался поделиться. Ведь отношения с подругой становились ценнее и ценнее для него, и соответственно рос страх их потерять. Этот страх, всё чаще проявляясь, стал обуславливать поведение Земляна, в нём зародилось новое беспокойство, неуверенность. Это только подпитывалось тем, что он никак не мог стать искренним с любимой до конца. Он опять начинал считать себя слабым, недостойным внимания, корил себя и ненавидел, разгоняясь в этом всё мощнее. В результате, погружаясь в эту нелюбовь к себе, внешне начинал вести себя глупо, неуклюже, неестественно. Алиса оказалась тонко чувствующей, умной девушкой. Она часто замечала неуверенность, зажатость Земляна и пыталась понять причину этого комплекса, но неминуемо переставала его уважать, когда это явно выходило наружу. В такие минуты они внезапно теряли искренность, и между влюблёнными словно вырастала стена из тяжёлых минорных эмоций, а любые попытки эту стену разрушить оборачивались лишь дальнейшей негативной провокацией друг друга. Приехавший в Город из глухой провинции Землян уже много лет, не тратясь на съём, жил по друзьям, постоянно нигде не работал, все деньги, которые, изредка появлялись в карманах, тут же тратил на отдачу долгов. и всё что угодно, что подвернётся под руку, будет в данный момент интересно, увлекательно, а, следовательно, по мнению героя, необходимо. Такие обстоятельства естественно несколько угнетали Алису, не лишённую свойственного почти всем женщинам прагматизма. Пара существовала на деньги, оставшиеся у девушки после крайне утомительной и достаточно бессмысленной работы, которые первоначально, до встречи с Земляном, предполагалось потратить на заграничную поездку, например, в Индию, или ещё куда-нибудь. Алиса убеждённо практиковала далёкие путешествия, которые давали массу яркого опыта. А у Земляна были проблемы с получением загранпаспорта, так как он скрывался от военкомата. Ещё несколько лет ему нежелательно было показываться дома у мамы в родном городке. Он вспоминал о больной одинокой старушке матери и опять переживал, что самый плохой. Любовники часто ночевали в квартире Алисиных родителей, которые в тёплое время года жили на даче. Иногда девушка принималась вспоминать Волшебника, сравнивать личные качества обоих молодых людей, ценность, глубину отношений и порой совсем не в пользу Земляна. Всё это и ещё вереница других, менее значительных причин и возникающих из-за них ссор мешало двоим наслаждаться той простотой, которую они обрели друг с другом. Землян размышлял о том, что каждый человек словно зашит в некую капусту из обстоятельств, порождаемых ими мыслей, эмоций и постоянно ищет выход из этого лабиринта, а внешние факторы, которые на самом деле являются результатом собственных прошлых усилий, желаний, амбиций, установок, выводов стараются определить, ограничить сознание сейчас, сию минуту, отформатировать восприятие, движение. Но человек сам выбирает, на чём фокусировать своё внимание. Человек рождается из этой капусты, выходит из иллюзорной, ментальной и чувственной тюрьмы, если ему удаётся почувствовать свою естественную природную свободу, скрытую в каждом вдохе, в каждом мгновении. С другой стороны, силой, ответственностью является свободное осознанное желание принимать те условия, которые предлагает жизнь — желание играть в эту непонятную сложную игру честно, по правилам, без жульничества и стараться выиграть. продолжение

Сегодня утром ты проснулся рано. За окном — солнце, выглядывая из-за туч светит тебе в лицо когда ты выходишь на балкон с чашкой кофе и сигаретой и начинаешь вспоминать свой сон, в котором так отчетливо запечатлено ее лицо, милое, нежное, родное и хочется кричать ее имя на весь двор, распугивая кошек, мешая голубям чистить перья, разрывая своим криком тучи.

В это время где-то в Питере, тоже ранним утром, тоже с кофе, она сидит за столиком пустого кафе и слушает песню из радиоприемника в телефоне, сигарета тлеет в пепельнице и вот она уже слышит твой голос, такой далекий… Она потом подумает, что ей показалось и это только утро навевает тоску, совсем немного, как у Пушкина, сладкую, светлую печаль, но она уже должна спешить по делам и самое главное — у нее есть кто-то, не ты. Улицы, залитые солнцем, таким же, которое ты видел в окне, встречают ее запахом влажного после дождя асфальта, лазурным небом и редкими лужицами, в которых отражаются белые облачка. Она гуляет между домов, садится в метро, выходит и снова гуляет по дороге к Университету, чтобы забуриться в дела и так и не ощутить, не понять, откуда, из каких далеких краев ветер принес ей твой голос, в котором так ясно слышится ее имя… Ира, Ира!

У меня была возможность забыться. Не думать об этом — самый лучший способ залечить рану, которой нет решения другого, кроме еще одной девчонки, ловко и вовремя появившейся из-за поворота, но я по-прежнему думаю о ней. Не знаю, зачем я пытался. И теперь мне, как самому настоящему идиоту нужно бороться с двумя проблемами, вместо одной. Те же, кто после предлагал мне помощь, по сути, всего навсего хотели снова устроить себе этот мир, не меняя и не понимая, что перемен не избежать. Спасибо за неосуществленную помощь. Спасибо за крышу, за балкон, за все. Мне жаль, что у меня ничего не получилось, мне жаль что не получится. Мне жаль, что все случилось именно так. Мне не жаль себя и не жаль вас. Все получили то, чего по сути добивались, и пусть это не решение проблемы, но и теперь это лучше — чем совсем ничего. Я вижу впереди радость, я вижу другие берега. И я понимаю, почему я недоволен немного. Я хотел бы все вернуть, но я не хочу больше быть в тягость. Я не хочу больше требовать того, чего мне не могут дать, а я ведь не смогу не требовать. Я тебя не хочу в своей жизни, но не потому что я зол. It’s a self preservation thing. Я обещал быть другом всегда и я буду. Я смогу защитить вас от себя.