(посвящено Таде Маргарите Ионовной)

Фото: MedoRRa/Flickr.com

Родилось новое солнце. Это солнце никого не грело, кроме себя самого, и к себе никого-никого не подпускало…

«Мне хорошо, — говорило солнце. — Мне тепло и уютно, я грею себя, и я не желаю, чтобы тепло это распространялось на кого-то ещё».

И это было верно… Вокруг солнца действительно было тепло и уютно, но стоило к нему кому-то приблизиться — из нежного тепла тут же образовывалась испепеляющая ярость.

«Верно ты родилось в странном месте, — сказала как-то солнцу мудрая звезда. — Ты одиноко, вокруг тебя ни единой планеты, ни единой звёздочки… Тебе, наверняка, грустно и одиноко».

«Ничего подобного, — ответило солнце, — мне абсолютно никто не нужен, я вполне самодостаточно, у меня есть моё же тепло, и тратить свой свет и своё тепло на кого-то по меньшей мере глупо».

«И тебе нисколечко не скучно? — удивилась мудрая звезда, — неужели ты настолько эгоистично, что не возникает и желания согреть, приласкать кого-то своим теплом?»

«Если это кому-то необходимо, пусть обращаются к другому солнцу», — важным тоном ответило новое солнце, и ответ этот дал понять мудрой звезде, что такое солнце исправит лишь чудо. (далее…)

Поэт Наталья Романова, фото: VTORCHERMET

Подались мы с Лёкой Ж. в клуб «Танцы» на «Русский слэм» — так обозвали живой турнир живых поэтов. Анонс был многообещающим: «Будущие звезды против заслуженных пердунов. На сцене «Танцев» сойдутся в бою опытные бойцы, в том числе гиперчемпионы — московский Андрей Родионов и питерский Евгений Мякишев. Организаторы будут рады, если победит кто-то третий». (далее…)

Венедикт Ерофеев был одним из тех писателей, кто не мог не писать. И многие его книги попросту не укладывались в каноны столетиями назад созданных жанров.

У него были удивительные глаза – как у ребенка, с детской наивностью робко смотрящие на мир. Казалось, что в них – в этих глазах – выражалась и вся мировая скорбь, и жалость, которую завещал нам Христос на кресте. Какая-то христианская, самоотверженная жалость ко всему человечеству – миру хищническому, грубому, которого он сторонился. Так и пытался всю жизнь уединиться, забиться куда-то, сжавшись в комок. Но нет — как кафкианского героя, его все равно находили, все равно обвиняли в самых смертных грехах, на месте же судили и подвергали жестокой расправе. Просто потому что это единственный удел любого обладателя чистого или, как сказал бы гончаровский Штольц, «золотого» сердца, любого праведника. В том числе и современного.

Вот его лирический герой просыпается в неизвестном подъезде. Будем перманентно отождествлять его и с личностью автора. В нашем случае это такое же абсолютное слияние рассказчика и писателя, как и, допустим, в пушкинском «Евгении Онегине».

Осеннее солнце – насыщенно-рыжее, словно яичный желток – еще только всходит в бледно-голубом небе. Из окошка в одном из пролетов явствует – по земле лоснится утренний туман. На лестничной клетке царит полумрак, откуда-то снизу доносятся шаги и чьи-то обрывочные, эхом отражающиеся возгласы. Хлопают двери, колокольцами звенят ключи. Утренний холодок пробирает нутро, пульсируя где-то под плотной кожей сапог и в области поясницы. (далее…)

Борис Бурда жаждет заглянуть в черный ящик. Он не знает ответа, и его не устраивает это. Он хочет иметь рентген-глаза, видеть насквозь, чтобы показать язык Ворошилову. Он хочет даже тогда, когда сам Ворошилов уже давно в ящике.

Борис Бурда бесстрашен в своих стремлениях, он ни секунды не раздумывает, не сомневается в своем желании, ему надо только одно – ЗНАТЬ.

Он готов стать черным ящиком, готов предать свою Одессу-маму на этот короткий миг, когда он заглянет туда, выведает о содержимом. Он готов продать Дъяволу свой самый вкусный рецепт, и, конечно же, готов сам стать черным ящиком.

Знатоки знают. Видят, как вспотел Бурда. Как жажда знаний волной накрыла его, не оставив в нем ничего человеческого.

Что же в черном ящике?

ОТВЕЧАЕТ БОРИС БУРДА…

???

Мёд, молоко, хлеб, бумага, масло сливочное, капли для носа, лимоны, куриные лапы.

Это всё, что мне нужно, ни больше-ни меньше. Ничего другого я не признаю, никогда не признавал, хотя и довольно долго выявлял эту формулу счастья. Люди мечтают о миллионах, набивают себе пузо всякой дрянью и тратят кучу денег на шарлатанские лекарства. Мне же хватает лишь меда с молоком, ну и капли для носа, конечно же, волшебные, чудодейственные капли. Пара дней привычных процедур – и я здоров!

Я живу один, хотя мог бы быть уже 10 раз женат. И не подумайте, что я такой эгоист-одиночка, культивирующий холостяцкий образ жизни. Я просто всё больше склоняюсь к тому, что моя жена – это и есть моя формула, с чудесными куриными лапами по вечерам. Мы создаем гармонию, и всем хорошо, пусть мне и не чужды мысли о женщинах порой.

Что тут говорить – о горечи совместной жизни я знаю не понаслышке. Была у меня одна, сначала встречались, и все было замечательно, как-то раз я ей даже подарил замороженные куриные лапы, и ей понравилось. Я и друзьям рассказал об этом, и они тоже были в восторге от моего нехитрого поступка.

«Ты молодец! — сказали они — В этом есть суть возвращения к первобытному! Это сейчас все дарят бесполезные и глупые цветы, которые уже через неделю летят в помойный мешок, а раньше первобытный человек дарил именно мясо, чтобы показать, какой он прирожденный охотник и способен добыть пищу».

Конечно, когда я дарил ей куриные лапы, я не думал об этом, но выявленная идея мне понравилась.

Так вот, а потом она и говорит мне: «Давай-ка я у тебя поживу, перееду, будем вместе чаще, вести хозяйство!»

Эта затея мне очень понравилась тогда, и я с радостью согласился, но в скором времени об этом очень пожалел. (далее…)

Сон — это частичка смерти, которую мы занимаем заранее,
сохраняя и возобновляя ею истощившуюся за день жизнь.
Сон — заем, сделанный у смерти для поддержания жизни,
иначе говоря «процент со смерти», причем сама смерть — это
уплата всего капитала, уплата, отсрочиваемая тем дальше, чем
выше проценты и чем правильнее они вносятся.

После ужина, как обычно, я вышел прогуляться. Рекомендация №4 санаторно-курортной книжки гласит:

«После приема пищи ходите. Ходьба для вас — могущественный лечебный фактор».
Конечно же, я гулял после ужина не только по причине соблюдения этой рекомендации, но в этот вечер я чувствовал сильную слабость, и мне пришлось побороть себя, чтобы выйти из номера. К тому же во время ужина я нарушил рекомендацию №2: «Выходите из-за стола с чувством легкого голода», поэтому прогулка была просто необходима – меня подташнивало, и я чувствовал тяжесть в животе.

Я решил пойти к расположенному вблизи санатория озеру, полюбоваться красотой пейзажа, блуждая по берегу, и не спеша вернутся к себе в комнату. В мыслях моих не было ничего особенного, я медленно шел, наслаждаясь свежим воздухом и слушая разнообразные звуки, издаваемые многочисленными птицами, витавшими вокруг. Следуя по тропинке, ведущей к озеру, по левую сторону от себя я заметил небольшие белые цветочки, они показались мне очень красивыми, и я присел возле них на корточки, чтобы разглядеть их подробнее. Так я просидел какое-то время не шевелясь, затем мне показалось, что от цветков исходит приятный запах, и придвинул поближе к ним свой любопытный нос, но тщетно: я ничего не разнюхал. Ноги начали затекать, и я медленно поднялся, чтобы продолжить свой путь, но не прошел я и десяти метров, как мне пришлось остановиться. Я почувствовал какую-то резкую перемену внутри себя, и эта перемена была не в лучшую сторону. Я не знал, что мне делать дальше. Мне уже не хотелось идти к озеру, но тяжесть и тошнота еще не ушли, поэтому я стоял несколько минут на месте, размышляя о том, как выбраться из этой ловушки. Я начал перебирать в голове причины, которые могли вызвать такое самочувствие: перемена погоды, скачек артериального или внутричерепного давления, усталость, или может быть, попавшийся в утреннем салате лук, который мне противопоказан? Но все эти причины все-таки не давали ответа на вопрос, почему все вдруг так странно переменилось. Я продолжал стоять, мысли быстро превращались в густую и липкую кашу, и, ко всему прочему, в голове моей начала надоедливо повторятся одна и та же фраза из песни, которую я слушал неделю назад: «You don’t love me, you just hate to be alone». Какое отношение эта строка имела к данной ситуации, понять я не мог, тем не менее, она повторялась без остановки, доставляя мне мучение. (далее…)

на улице жара. и чем дольше я думаю об умопомрачительной, нежной красоте розовых стринг, тем интереснее жить дальше. это нормальное проявление шопоголизма. здорового такого, жирного!
в сей психологической каверзе, как в ларце, таится сокровенное желание быть собой или ещё что-то более живое.
но это так, к слову…

«Андалузский пёс» – только дурак или дура не увидит в этом синематографе выпад гениального дарования художника против изумительнейшей гениальности поэта.

Антилорковская выходка Сальвадора подтверждает догадку любого здравомыслящего человека о завистливости Дали. Дали был чертовски завистлив. Особенно к Фредерико Гарсии Лорке. Лорка был гением прекрасного, Дали – гением разложения. А разложение всегда желает быть прекрасным, но никогда им не будет (хотя блеск разложения и слепит похлеще сварки). Отсюда и зависть!

Дали визуализировал в «Андалузском псе» собственную зависть. (далее…)

Часть первая, «Послание». Ну вот, а потом послал. На робкие «мэй би, позже?» только тенью качал да пришпоривал: «Тепло ли тебе, Фёдоровна?» – стоял, как всегда, за левым. «Тепло, Зазеркальный, тепло-о», – отвечала я, подглядывая за планеткой в один из глазков железной птицы, летящей по направлению к Дели: да и что оставалось? «Индия-мать зовет!» – настаивал. Индия, обойтись без которой, как выражались классики библиотечного жанра, было «решительно невозможно»…

Дважды два: требовалось выгулять почти живого (уже) персонажа. С русского на русский: добить текст, дабы он «с легкостию необычайной» не добил бесстыдного сочинителя, в общем… «Когда вода подступает к горлу, выше голову!» – «И спину, душа моя, и спину!» – оказывается, Двойник г-на Леца давно уже мирно беседовал с моим Доппельгангером: оставалось лишь закрыть глаза и сдаться – «обнуление» неизбежно: ежли повезет, можно и вовсе сменить кожу. (далее…)

Холод положил меня в тёмный ящик. Перед глазами не возникает никаких образов. Тишина, и никакой романтики.

Пустота. Мой новый мир. Лишь я и ящик. Когда-то было что-то совсем иное. Моим миром была планета, быть может, это был космос, ну или даже солнечная система. СОЛНЕЧНАЯ. В ящике нет и намека на Солнце, проще простого с годами забыть, что оно вообще когда-то было. Мой новый мир, мой новый condition, моё одиночество. Печаль? Едва ли, ведь теперь у меня даже нет мыслей. Они преобразовались во что-то, ранее неведомое мне. В тот же новый condition. Теперь я — человек новой формации. Недочеловек, или постчеловек, как в песне The Beateles Mr. Postman. (далее…)

Премьера спектакля «Русский репортёр» в Центре Высоцкого

Шла на спектакль с изрядной долей скепсиса: слишком часто работы и знаменитых режиссеров оказываются при ближайшем рассмотрении пародией на искусство; во всяком случае, после виктюковского «Короля-Арлекина» да отрывков из «Проекта J. О концепции Лика Сына Божьего» Ромео Кастеллуччи в театр меня уже никаким калачом было, пожалуй, не заманить. Что же говорить о более скромных именах! И все-таки рискнула. Рискнула, потому как уже познакомилась с текстами Марины Ахмедовой – спецкора журнала «Русский репортёр». Названия её книг, вышедших и готовящихся к выпуску в АСТ, – «Женский чеченский дневник», «Дом слепых», «Хадижа. Дневник смертницы», – говорят сами за себя. Но речь не о них. Речь о самой энергетике ахмедовской прозы, которая легко превращается в невероятную по силе воздействия пьесу. О спектакле «Русский репортёр», родившемся благодаря творческому союзу режиссёра Оксаны Цехович, драматурга Марины Ахмедовой и актрисы Ольги Прихудайловой. Ну а чем неожиданнее открытие, тем ценней… И тем радостней, что проект этот прозвучит в рамках киевского фестиваля «Институт театра одного актера» и Третьего всероссийского фестиваля «Профессия: журналист» (ЦДЖ, 10-15 октября 2011). (далее…)

Раньше я часто бывал в этом Доме. Темный, деревянный, большой, он состоит в основном из пустых комнат, покрытых пылью и сухой мелкой стружкой, такой, как оставляют иногда насекомые, поедающие деревянные стены и пол. Комнаты соединены темными коридорами, этажи – узкими лестницами. Очень ветхими и кое-где абсолютно прогнившими, так что ходить по ним – дело крайне рискованное, особенно когда торопишься.

В этот раз я уже примерно знал, куда мне надо идти. Если подняться по лестничным лабиринтам высоко, вспоминал я, перейти через бездну переходов, сквозь множество дверей, залов и комнаток, а затем пробраться за дверь, ведущую то ли на крышу, то ли в какой-то странный амфитеатр, — есть шанс перейти границу, попасть туда, на ту сторону…

Над амфитеатром пылает голубоглазое око с ядовито белыми зрачками облаков. Скамейки поломаны, как на старом пионерлагерном стадионе. Серо-коричневые доски сидений почернели, под ними зияет пустота. (далее…)

Мы стремимся в никуда, и это стремление нам давно уж известно. Да, это именно стремление, и здесь действительно есть чему удивиться. Посмотри вокруг, друг мой! Леса, поля, иногда даже зайцы и кролики, небо, звезды, неизвестный космос… Эй-эй!

Э, а куда же мы держим курс? Никуда… Почему? Не знаю…

Давай снова оглянемся вокруг. Всё это мы видели, и видели не раз. По небу летят птицы и пара случайных самолетов, и пройдет ещё немного времени, и, быть может, самолет окажется там, куда нам нет пути без визы… Бог с ним, с самолетом, я летал на них дважды, и полеты эти оставили двоякое впечатление. Может, я и не взлечу уже никогда, и не представится мне возможности сходить в туалет на вышине нескольких километров от земли. Да, может, я не испытаю этого больше. Не дано, нет денег, и нет цели куда-то лететь. Но почему бы не попробовать всё сделать с точностью до наоборот… Как? — спросишь ты. (далее…)

Начало дневника Юрия Олеши — ЗДЕСЬ. Предыдущее — ЗДЕСЬ.

Я, естественно, не помню, как я родился, момента рождения. Было бы вообще глупо даже подступать к этому вопросу, если бы не наше, не покидающее нас удивление по поводу того, что мы не помним этого момента, и наше желание хотя бы немного — в памяти нашей приблизиться к нему.

В самом деле, что именно первое воспоминание? Вероятно, то, что мы принимаем за первое воспоминание, уже далеко не первое. Первые воспоминания остались в памяти, может быть, в виде тех кошмаров, которые посещают нас иногда среди глубокого ночного сна, когда мы просыпаемся в ужасе и ничего не можем вспомнить из того, что происходило с нами, хотя сердце так сильно и так быстро бьется, что, очевидно, ужасное происходило с нами еще в этой секунде, в которой мы успели проснуться. Не может быть, чтобы эти первые восприятия мира не были нестрашными. Первые моменты самостоятельного дыхания, первые ощущения собственного веса, первые зрительные, слуховые и осязательные ощущения…

Мозг мой уже работал, работали, очевидно, и органы памяти, и не может быть, чтобы в памяти об этих первых моментах ничего не осталось; очевидно, осталось в очень шатком виде, в виде осколков, не имеющих формы, не являющихся картинами, а некими… я даже не могу определить… некими продолжающимися в глубине сознания воплями.

В самом деле, какое воспоминание можно назвать первым?

На мне еще платье девочки, и я ем арбуз. Я ем его под столом — во всяком случае, надо мною доски.

Это пространство освещено солнцем, в котором горит красный цвет арбуза, и хоть я под столом, но пространства для меня достаточно — не слишком много, но и достаточно, как в каюте.

Вот первое воспоминание. (далее…)

Начало дневника Юрия Олеши — ЗДЕСЬ. Предыдущее — ЗДЕСЬ.

Теперь, когда прошло двенадцать лет революции, я задаю себе вопрос: кто я? кем я стал?

Я русский интеллигент. В России изобретена эта кличка. В мире есть врачи, инженеры, писатели, политические деятели. У нас есть специальность — интеллигент. Это тот, который сомневается, страдает, раздваивается, берет на себя вину, раскаивается и знает в точности, что такое подвиг, совесть и т.п.

Моя мечта — перестать быть интеллигентом. (далее…)

Начало дневника Юрия Олеши — ЗДЕСЬ. Предыдущее — ЗДЕСЬ.

8 мая

В день двенадцатилетия революции я задаю себе вопрос о самом себе. Я спрашиваю себя: ну, русский интеллигент, кем ты стал? Что стало с тобой?

Мне тридцать лет. Когда произошла революция, Мне тридцать лет. Когда произошла революция, мне было восемнадцать. Тот аттестат зрелости, который получил я, еще был припечатан орлами. В последний раз выдавались такие аттестаты. В последний раз заказывали студенческие фуражки. Никто из нас еще не знал, что раз этот — последний.

Сорок лет чужой судьбы — как это много!

Сколько лет Достоевскому? Вот он сидит на портрете, покручивая хвостик бороды, плешивый, с морщинами, похожими на спицы, — сидит во мраке минувшей судьбы, как в нише.

Сколько лет этому старику?

Под портретом написано, в каком году запечатлен. Высчитываю — выходит, старику сорок лет.

Какой емкий срок, какая глубокая старость — сорок лет Достоевского!

Между тем мне только девять осталось до сорока. Тридцать один собственный год — как это мало! (далее…)