Ответы Олега Павлова, недавно опубликованные в Хронике Неудобной Литературы, многих задели. Их активно обсуждают и цитируют. Например, в еженедельной газете писателей России «Литературная Россия» появилась статья Романа Сенчина «С биографией (без)». Роман Сенчин цитирует ответы Олега Павлова и отзывается на них.

Олег Павлов решил, в свою очередь, ответить на статью Романа Сенчина. И задать ему несколько вопросов. Ниже я транслирую текст Олега Павлова, полученный мною сегодня утром.

ОЛЕГ ПАВЛОВ.
ОБНУЛЕНИЕ

Поколения в литературе – это стаи… Кому-то хочется существовать по стайному принципу. Существовать по стайному принципу, конечно, проще. Но все эти стаи рано или поздно распадаются. В своём интервью для Неудобной Литературы я употребил понятие «формация». Не называя никаких имён, сказав о формации новых авторов: что это скорее партия, группа, сформированная в определённое время.

Кажется, Роман Сенчин в своей статье «С биографией (без)» озабочен именно этим вопросом – но прозвучало что-то очень странное: «Да, биографию сегодня сделать очень сложно.»

Читая такое, не понимаешь… О чём речь… О каком-то продукте, который кем-то делается? Или о литературной судьбе?..

Он пишет о «новом поколении»…

Но что мне делать со своей памятью, если самого Сенчина я помню и знаю ещё до рождения этого поколения… То есть писали мы и публиковались, как минимум, в одно время. Сенчин долго не воспринимался всерьёз – но это пока не были опубликованы «Афинские ночи»… А новое поколение с новым реализмом воспринимать всерьёз, в общем-то, принуждали. Происходило это на форуме молодых писателей – и с того времени, как он появился. Оправдать существование этой фабрики по открытию новых талантов могли только, собственно, таланты. Но это был отбор. Так как я вёл там много лет мастер-классы, то я понимаю, кого и почему там отбирали.

Всегда и оказывается, что н о в о е – это лишь ставшее в очередь, что дождалось своего времени. Но в самом простом смысле слова. Пространство литературы отнюдь не свободно для всех. Оно каждое время именно что формируется – и даже не скажешь, что предпочтениями читателей.

Но всё-таки о новом поколение…

Свою единственную литературную премию за «Елтышевых» – свой лучший роман – Сенчин получил от писателей, о которых сам, похоже, предпочитает не помнить. Подержали его Варламов, Василенко, Отрошенко… И поверх всяких «поколенческих интересов». Его – и его прозу. Более того, я бы сам голосовал так же – но не за автора или его поколение, а за правду этой книги. Мне неловко об этом писать – но это, тогда уж, факт биографии писателя Романа Сенчина, так они ведь и делаются, биографии.

Уже прямо обращаясь к моему интервью, Сенчин пишет следующее: «Да и сегодня агрессивностью объясняет популярность нового поколения, например, Олег Павлов. <…> Это, конечно, личное мнение Олега Павлова, и я не хочу с ним спорить. Но и недоростками, которые явились в литературу, распихали предшественников (Павлов приводит и фамилии – Дмитрий Бакин, Андрей Дмитриев, Михаил Бутов, Владимир Шаров, Владислав Отрошенко, Светлана Василенко, Василий Голованов, Михаил Тарковский, Юрий Петкевич) и захватили книжный рынок, новое поколение не считаю. На мой взгляд, наоборот, новые ведут себя слишком скромно и тихо».

Действительно, зачем же спорить?

Лучше скромно и тихо в который раз заявить о популярности «нового поколения»…

В своём собственном интервью Российской газете писатель Роман Сенчин отвечает, очевидно, на судьбоносный для себя вопрос: «Вас относят к «новым реалистам», а чем новый реализм отличается от старого?»

И вот ответ – данный, надо думать, за всё поколение:

«Это словосочетание я стал употреблять в начале 2000-х. Тогда вовсю еще гремели постмодернисты, авангардисты и т.д., а собственно реализма почти не было. Не кондового, а именно нового — свежего, свободного, яркого, предельно достоверного. Потом появилась статья Сергея Шаргунова «Отрицание траура», где тоже было о новом реализме. И как раз во многом благодаря форумам молодых писателей, первый из которых состоялся осенью 2001 года, в литературу пришло немало тех, кто писал именно в духе нового реализма – Денис Гуцко, Дмитрий Новиков, Илья Кочергин, Василина Орлова, Александр Карасев, Ирина Мамаева, Захар Прилепин, Аркадий Бабченко, Антон Тихолоз…»

Пусть приходит кто угодно и пишет в духе реализма – но я хочу задать в общем-то тот же вопрос… Значит, всё-таки, никого не было? И на этом фундаменте строите вы свои биографии, то есть банальное благополучие?

Не было «Дурочки» Светаланы Василенко?
Не было «Острова» Василия Голованова?
Не было «Рождения» Алексея Варламова?
Не было «Извести и Свободы» Михаила Бутова?
Не было «Знака Зверя» и «Афганских рассказов» Олега Ермакова?
Не было «Замороженного времени» Михаила Тарковского?
Не было «Хорька» Петра Алешковского?
Не было «Двора прадеда Гриши» Владислава Отрошенко?
Не было «Синдрома Фрица» Дмитрия Бортникова?

Не было реализма Андрея Дмитриева, Андрей Волоса, Владимира Шарова, Юрия Петкевича, Марины Палей, Александра Терехова, Антона Уткина, Валерия Былинского, Владимира Березина, Ирины Полянской…

Не было Астафьева, Распутина, Владимова, Маканина, Петрушевской, Фазиля Искандера, Леонида Бородина…

Не было всей русской прозы, бывшей до вас?

Но и главное: почему же должно-то не быть?

* * * * * * * * * * * *

P.S.: Таков ответ Олега Павлова Роману Сенчину. И хотя, на первый взгляд, может показаться, что непосредственно с темой Неудобной Литературы он не связан, на самом деле это все та же важная история — про своих (стаю) и чужих (другую стаю), которая то и дело возникает у нас в Хронике. Раньше неудобными были новые реалисты, их не воспринимали всерьез. Потом они стали удобными, а те, кто их вытащил на свет, ушли в тень и в каком-то смысле стали неудобными… Как сказал мне на днях упомянутый выше Сергей Шаргунов (мы как раз обсуждали с ним ответы Олега Павлова на нашу писательскую анкету), «раньше они были на коне, а теперь они недовольны, потому что на первый план вышли мы» (за точность цитаты не ручаюсь, беседа была устной, но смысл был таков).

Впрочем, есть еще и совсем другие неудобные писатели. Незамеченные, возможно, по той причине, что они вообще никогда не прибивались к какой бы то ни было стае. И вот на их книги (см. ниже список и ссылки на книги Неудобной Литературы) я и стараюсь обратить внимание читателей этим проектом.

А теперь — на жестком контрасте с мэссиджем Олега Павлова — почитаем ответы на нашу анкету, которые прислал Илья Стогоff. Повторю: хотелось бы избежать какой-либо клановости и стайности в нашем проекте и предоставить слово максимально возможному количеству сторон.

По теме полемики Романа Сенчина и Олега Павлова читайте также: Кровавые мальчики, или Мало ли в Бразилии донов Педро

Также скоро в Хронике Неудобной Литературы будут опубликованы ответы на нашу писательскую анкету, полученные от Александра Мильштейна, Олега Ермакова, Романа Сенчина, Сергея Болмата, Михаила Гиголашвили, Елены Колядиной, Игоря Яркевича, Валерия Осинского, Маргариты Меклиной и других.

* * *

Предыдущее:

— Серая зона литературы. «Математик» Иличевского. Ответы Александра Иличевского
— Ответы Марты Кетро
— Ответы Андрея Новикова-Ланского
— Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского
— О романе Валерия Осинского «Предатель», внезапно снятом с публикации в журнале «Москва»
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.
— Новый Опрос. Вопросы к писателям

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»

Ровно 15 дней назад, 13 июня, исполнилось 45 лет Григорию Перельману. Математику, доказавшему гипотезу Пуанкаре и отказавшемуся от премии в миллион долларов.

Раннее утро, петербургские трущобы, дебри спальных районов – сквозные арки, лабиринты двориков, ряды безликих изваяний-домов. Задранные ввысь острые сучья рябины со скукожившимися потемневшими плодами. Над головой воспаленное пасмурное небо, в атмосфере знобит утренний холодок. Ранняя весна или поздняя осень, сейчас это не имеет значения.

Смуглолицый дворник-мигрант принимается за свой каждодневный нелегкий труд. Открыв облупившуюся дверь подсобки, он берет метлу и выкатывает на свет тележку – дырявое жестяное корыто на четырех колесиках. По колотому, залитому ночным дождем асфальту всюду снует не поспевающий на работу люд. Шлепают по лужам в школу младшеклассники – с цветастыми, еще по-детски нелепо болтающимися за спинами ранцами. Торопятся и студенты, прибавляя шаг. Чуть более вальяжно спешат на место службы взрослые мужчины — с портфелями, в аккуратных костюмах. Среди них до метрополитена добирается и наш герой. На нем дешевая китайская куртка, мешковатые, от времени растрепавшиеся брюки, старые разношенные сапоги и высокая, чуть свисающая назад зимняя шапка. Из-под нее торчит копна длинных и неухоженных волос. Такой же небрежной представляется и темная курчавая борода. Из-за нее этого человека по ошибке зачастую принимают за старика, несмотря на то что он еще сравнительно молод. Читать дальше »

Часть первая, «Послание». Ну вот, а потом послал. На робкие «мэй би, позже?» только тенью качал да пришпоривал: «Тепло ли тебе, Фёдоровна?» – стоял, как всегда, за левым. «Тепло, Зазеркальный, тепло-о», – отвечала я, подглядывая за планеткой в один из глазков железной птицы, летящей по направлению к Дели: да и что оставалось? «Индия-мать зовет!» – настаивал. Индия, обойтись без которой, как выражались классики библиотечного жанра, было «решительно невозможно»…

Дважды два: требовалось выгулять почти живого (уже) персонажа. С русского на русский: добить текст, дабы он «с легкостию необычайной» не добил бесстыдного сочинителя, в общем… «Когда вода подступает к горлу, выше голову!» – «И спину, душа моя, и спину!» – оказывается, Двойник г-на Леца давно уже мирно беседовал с моим Доппельгангером: оставалось лишь закрыть глаза и сдаться – «обнуление» неизбежно: ежли повезет, можно и вовсе сменить кожу. Читать дальше »

Холод положил меня в тёмный ящик. Перед глазами не возникает никаких образов. Тишина, и никакой романтики.

Пустота. Мой новый мир. Лишь я и ящик. Когда-то было что-то совсем иное. Моим миром была планета, быть может, это был космос, ну или даже солнечная система. СОЛНЕЧНАЯ. В ящике нет и намека на Солнце, проще простого с годами забыть, что оно вообще когда-то было. Мой новый мир, мой новый condition, моё одиночество. Печаль? Едва ли, ведь теперь у меня даже нет мыслей. Они преобразовались во что-то, ранее неведомое мне. В тот же новый condition. Теперь я — человек новой формации. Недочеловек, или постчеловек, как в песне The Beateles Mr. Postman. Читать дальше »

Позвольте мне сделать одну важную ремарку относительно происходящего сейчас (и происходившего прошлым летом) на страницах проекта Неудобная литература. Дело вот в чем: далеко не все писатели из тех, кто любезно согласился ответить на вопросы проекта, могут быть отнесены к разряду литераторов неудобных. Напротив. Кроме того: далеко не все из них автоматически могут быть рекомендованы мною к прочтению. Мы просто получаем максимально возможный срез мнений по интересующим вопросам. Чтобы потом проанализировать этот срез и, возможно, прийти к какому-то интересному выводу и что-то понять новое о современном писательстве и актуальном литературно-издательском процессе.

Вчера я получил ответы Юрия Милославского, писателя, живущего в США. Ответы (как и сам писатель) очень интересные и глубокие, и они будут опубликованы в свое время. Но одна его мысль, прозвучавшая в этих ответах, сейчас как нельзя кстати, а потому я ее процитирую: «С точки зрения историко-литературной гораздо любопытней, на мой взгляд, разбираться, зачем и почему определенную книгу (сегодня – вполне определенный подтип книг) публикуют, усиленно распространяют, настойчиво внедряют». Действительно, интересный поворот. Тем более что, разбираясь в этом, мы одновременно все-таки отвечаем и на вопрос, почему другие вещи – не публикуют, не распространяют и не внедряют. От противного. Читать дальше »

Премьера спектакля «Русский репортёр» в Центре Высоцкого

Шла на спектакль с изрядной долей скепсиса: слишком часто работы и знаменитых режиссеров оказываются при ближайшем рассмотрении пародией на искусство; во всяком случае, после виктюковского «Короля-Арлекина» да отрывков из «Проекта J. О концепции Лика Сына Божьего» Ромео Кастеллуччи в театр меня уже никаким калачом было, пожалуй, не заманить. Что же говорить о более скромных именах! И все-таки рискнула. Рискнула, потому как уже познакомилась с текстами Марины Ахмедовой – спецкора журнала «Русский репортёр». Названия её книг, вышедших и готовящихся к выпуску в АСТ, – «Женский чеченский дневник», «Дом слепых», «Хадижа. Дневник смертницы», – говорят сами за себя. Но речь не о них. Речь о самой энергетике ахмедовской прозы, которая легко превращается в невероятную по силе воздействия пьесу. О спектакле «Русский репортёр», родившемся благодаря творческому союзу режиссёра Оксаны Цехович, драматурга Марины Ахмедовой и актрисы Ольги Прихудайловой. Ну а чем неожиданнее открытие, тем ценней… И тем радостней, что проект этот прозвучит в рамках киевского фестиваля «Институт театра одного актера» и Третьего всероссийского фестиваля «Профессия: журналист» (ЦДЖ, 10-15 октября 2011). Читать дальше »

Я никогда не читал книг Марты Кетро. Но, говорят, что это талантливо. Во всяком случае, поклонниц (и, наверняка, поклонников) в Живом Журнале у нее огромное количество. В интернете можно найти информацию о том, что она — член Союза Писателей Москвы и когда-то получила популярную сетевую «Премию Паркера» в номинации «Литература». В общем, популярный писатель-сетевик (как говорят иногда некоторые издатели). А на днях в издательстве «АСТ» выходит ее новый сборник эссе «Знаки любви и её окончания». Вот как выглядит Марта Кетро:

фото by Ольга Паволга (pavolga)

А вот ответы Марты Кетро на вопросы проекта Неудобная литература:

Есть ли среди Ваших знакомых писатели, чьи тексты отказываются издавать, хотя эти тексты вполне достойны быть изданными и прочтенными публикой? Если возможно, назовите, пожалуйста, примеры. Каковы причины отказов?

Имён и названий указывать не стану, потому что факт неопубликования хорошей книги не делает чести издательству и огорчителен для автора, но несколько таких случаев я помню. Причины – очередной кризис книжного бизнеса, «несерийность», неформатность, личный вкус редактора, которому текст попал на прочтение. Скажем, сложно напечатать короткие записки «в стиле Линор Горалик» (ну или сей Сэй Сёнагон, если угодно). Линор у нас одна, а пишущих девочек много, поэтому жанр несколько скомпрометирован в глазах издателей и читателей.

Есть ли в литературном произведении некая грань, за которую писателю, желающему добиться успеха (например, успеха, выраженного в признании читателями), заходить не следует? Может быть, это какие-то особые темы, которые широкой публике могут быть неприятны и неудобны? (Если да, то приведите, пожалуйста, примеры.)
Или, возможно, существует какая-либо особая интонация, которая может вызвать у читателя отторжение и из-за которой весь потенциально вполне успешный текст может быть «самоуничтожен»?

Мне кажется, это вопрос позиционирования. В тексте запретных тем не бывает. То есть существуют личные табу для каждого автора (и у меня они тоже есть – в моих книжках никогда не умирают кошки, например), но они не универсальны. Но если издатель ошибётся в подаче (аннотация, обложка, рекламная кампания), читатель может обмануться в своих ожиданиях. Допустим, под розовенькой девичьей обложкой выходит довольно жёсткая, хотя и хорошая проза, и в результате девочки шокированы, критики этой книги не замечают, потому что в принципе не рассматривают дамские романы, и достойная работа не получает должного внимания.

А так всё дело в том, как написать. Талант извиняет многое.

Что приносит писателю (и, в частности, лично Вам) наибольшее удовлетворение:

— или более всего Вас удовлетворяет метафизический и психологический факт самореализации – т.е. тот факт, что произведение написано и состоялось (благодаря чему Вы, например, получили ответы на вопросы, беспокоившие Вас в начале работы над текстом)? Достаточно ли для Вашего удовлетворения такого факта или Вы будете всеми силами стремиться донести свое произведение до публики, чтобы добиться первых двух пунктов?

Я по сути своей ремесленник – в том смысле, что мне бесконечно важен вещественный результат моей работы. Обычно для счастья хватает маленького личного чуда, когда твоя затея воплощается в «штуку»: мысль – во фразу, сюжет – в повесть, серия разрозненных эссе – в цельную книгу. Тогда происходит событие, которое японцы называют сатори, а европейцы обозначают просто щелчком пальцев.

Потом уж этим фактом хочется похвастать, тогда пригодятся читатели, с которыми было бы глупо не поделиться. «Штуки» обязательно нужно продавать или раздавать, – как придётся, – иначе они быстро теряют смысл. И тут, конечно, важно, чтобы нравилось не тебе одному, а то немного подтачивается ощущение собственной вменяемости – как же, такую прекрасную вещь сделал, а никто кроме меня не видит. Это несколько тревожно.

Что Вы думаете о писателях, которые активно себя раскручивают – как лично, так и через друзей и знакомых? Должен ли писатель заниматься этим не совсем писательским трудом?

Если да, то почему?
Если нет, то почему?

Писатель должен только в том случае, если случайно займёт у кого-нибудь денег. Всё остальное – вопрос доброй воли и таланта. Я читала одну замечательную книгу о том, какие бывают писатели. Там исследовались сотни биографий, и автор в конце концов подвёл меня к выводу, что хорошие писатели бывали любыми: затворниками и светскими львами, аскетами и развратниками, трудоголиками и лентяями, холостыми и семейными, наркоманами и трезвенниками, богатыми и бедными, популярными и недооценёнными, психами и образцами нормы.

Я к тому, что если кому хватает времени на участие в пиар-акциях, это прекрасно. В конце концов, я бы не стала отвечать на ваши вопросы, когда бы презирала всякое «раскручивание» и «прессу». Если же автор придерживается принципа «делай добро и бросай его в воду» – то есть, написал книгу – забудь о ней, думай о следующий, – то это не хорошо и не плохо, а всего лишь другой путь из бесконечного числа путей.

* * *

Далее: Серая зона литературы. «Математик» Иличевского. Ответы писателей: АЛЕКСАНДР ИЛИЧЕВСКИЙ

Скоро: ответы Олега Ермакова, Ильи Стогоffа, Дмитрия Бавильского, Юрия Милославского, Михаила Гиголашвили, Алексея Шепелёва, Игоря Яркевича, Романа Сенчина, Валерия Осинского и других.

* * *

Предыдущее:

— Новый Опрос. Вопросы к писателям
— Ответы Андрея Новикова-Ланского
— Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского
— О романе Валерия Осинского «Предатель», внезапно снятом с публикации в журнале «Москва»
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ДИМА МИШЕНИН «МОТОБИОГРАФИЯ»
УШЛЫЙ ПАКОСТНИК. «ДРОМОМАНИЯ»
ПАВЕЛ ТЕРЕШКОВЕЦ. «ДЖАЗ НА ОБОЧИНЕ»

Раньше я часто бывал в этом Доме. Темный, деревянный, большой, он состоит в основном из пустых комнат, покрытых пылью и сухой мелкой стружкой, такой, как оставляют иногда насекомые, поедающие деревянные стены и пол. Комнаты соединены темными коридорами, этажи – узкими лестницами. Очень ветхими и кое-где абсолютно прогнившими, так что ходить по ним – дело крайне рискованное, особенно когда торопишься.

В этот раз я уже примерно знал, куда мне надо идти. Если подняться по лестничным лабиринтам высоко, вспоминал я, перейти через бездну переходов, сквозь множество дверей, залов и комнаток, а затем пробраться за дверь, ведущую то ли на крышу, то ли в какой-то странный амфитеатр, — есть шанс перейти границу, попасть туда, на ту сторону…

Над амфитеатром пылает голубоглазое око с ядовито белыми зрачками облаков. Скамейки поломаны, как на старом пионерлагерном стадионе. Серо-коричневые доски сидений почернели, под ними зияет пустота. Читать дальше »

Мы стремимся в никуда, и это стремление нам давно уж известно. Да, это именно стремление, и здесь действительно есть чему удивиться. Посмотри вокруг, друг мой! Леса, поля, иногда даже зайцы и кролики, небо, звезды, неизвестный космос… Эй-эй!

Э, а куда же мы держим курс? Никуда… Почему? Не знаю…

Давай снова оглянемся вокруг. Всё это мы видели, и видели не раз. По небу летят птицы и пара случайных самолетов, и пройдет ещё немного времени, и, быть может, самолет окажется там, куда нам нет пути без визы… Бог с ним, с самолетом, я летал на них дважды, и полеты эти оставили двоякое впечатление. Может, я и не взлечу уже никогда, и не представится мне возможности сходить в туалет на вышине нескольких километров от земли. Да, может, я не испытаю этого больше. Не дано, нет денег, и нет цели куда-то лететь. Но почему бы не попробовать всё сделать с точностью до наоборот… Как? — спросишь ты. Читать дальше »

Предыдущий выпуск (Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского) читайте здесь

Короткая справка из Википедии: Андрей Новиков-Ланской — русский поэт, прозаик и публицист. Заведующий кафедрой телевизионной критики Высшей школы (факультета) телевидения МГУ имени М. В. Ломоносова. Действительный член МЕАТР (Международная евразийская академия телевидения и радио (МЕАТР)). В повести-притче «Кто против нас?» (2002) изображена Сталинградская битва в её религиозном аспекте, по мотивам повести снят документальный фильм. Роман «Аристократ» (2007) исследует психологические корни аристократизма, номинация на премию Национальный бестселлер в 2008 г.

Есть ли среди Ваших знакомых писатели, чьи тексты отказываются издавать, хотя эти тексты вполне достойны быть изданными и прочтенными публикой? Если возможно, назовите, пожалуйста, примеры. Каковы причины отказов?

Я думаю, у большинства писателей, включая замечательных, есть тот или иной объем текстов, которые они не могут издать. Главная причина – экономическая цензура. У издательств есть четкое, хотя порой и ошибочное, представление о рентабельности форматов. Главное ошибочное представление – о нерентабельности малых жанров, сборников повестей и рассказов. Писателям с коротким дыханием – Пушкину и Чехову, Бунину и Куприну — издаваться сегодня было бы крайне трудно.

Есть ли в литературном произведении некая грань, за которую писателю, желающему добиться успеха (например, успеха, выраженного в признании читателями), заходить не следует? Может быть, это какие-то особые темы, которые широкой публике могут быть неприятны и неудобны? (Если да, то приведите, пожалуйста, примеры). Или, возможно, существует какая-либо особая интонация, которая может вызвать у читателя отторжение и из-за которой весь потенциально вполне успешный текст может быть «самоуничтожен»?

В модернистской (по сути романтической) традиции, которую современная элитарная литература никак не может преодолеть, грань неперехода предельно отдалена, сливается с горизонтом. Я сознательно культивирую классицистскую (в широком смысле) эстетику, посему ограничений здесь куда больше, чем вольностей. Но ограничений скорее стилевых и вкусовых: при деликатном обращении со словом возможны любые темы. А что касается литературы популярной, там, где читательская аудитория понимается как клиент, действует закон рынка: предлагать то, что покупают, потакать массовому вкусу и меняться вместе с ним.

Если такие темы и интонации, по Вашему мнению, существуют, то держите ли Вы в уме эти вещи, когда пишете? И насколько это вообще во власти писателя – осознанно управлять такими вещами?

Я думаю, что любая интонация и тема имеют своего потенциального читателя. Но маргинальная поэтика ограничивается маргинальной аудиторией. Если амбиции автора не знают границ, то эти границы должны присутствовать в его творческом сознании. Профессиональный автор обязан уметь контролировать себя, конечно. Во всяком случае, контролировать в процессе редактуры.

Что приносит писателю (и, в частности, лично Вам) наибольшее удовлетворение:

— или более всего Вас удовлетворяет метафизический и психологический факт самореализации – т.е. тот факт, что произведение написано и состоялось (благодаря чему Вы, например, получили ответы на вопросы, беспокоившие Вас в начале работы над текстом)? Достаточно ли для Вашего удовлетворения такого факта или Вы будете всеми силами стремиться донести свое произведение до публики, чтобы добиться первых двух пунктов?

На мой взгляд, масштаб авторской личности возрастает как раз от первого пункта к третьему в этой схеме. Но все три по-своему важны, конечно.

Что Вы думаете о писателях, которые активно себя раскручивают – как лично, так и через друзей и знакомых? Должен ли писатель заниматься этим не совсем писательским трудом?

Лично мне нарочитый самопиар кажется неприличным, но, в конечном счете, это больше говорит о человеческих, нежели творческих качествах автора. Гений и прагматик-карьерист – две вещи вполне совместные.

* * *

Далее: ответы Марты Кетро.

Также вскоре мы ознакомимся с ответами Ильи Стогова, Юрия Милославского, Виталия Амутных, Елены Колядиной, Александра Иличевского, Михаила Гиголашвили, Сергея Болмата, Игоря Яркевича, Романа Сенчина, Валерия Осинского, Александра Мильштейна и других.

* * *

Предыдущее:

— Новый Опрос. Вопросы к писателям
— Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского
— О романе Валерия Осинского «Предатель», внезапно снятом с публикации в журнале «Москва»
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ДИМА МИШЕНИН «МОТОБИОГРАФИЯ»
УШЛЫЙ ПАКОСТНИК. «ДРОМОМАНИЯ»
ПАВЕЛ ТЕРЕШКОВЕЦ. «ДЖАЗ НА ОБОЧИНЕ»

Раньше Сёва курил только «Кэптан Блек» и очень редко, за чашечкой кофе в хорошей кофейне. Сейчас у него были жёлтые пальцы курильщика, чтобы добиться такого цвета он перешёл на «Балканскую звезду», рассыпал сигареты и забивал скверный табак в подаренную бывшей женой трубку. Она привезла её из Соль-Илецка, из сувенирной лавки возле тюрьмы для пожизненных заключённых.

Сёва работает преподавателем литературы на полставки, а больше нигде не работает. Поэтому теперь он живёт на иждивении у родителей — в свои-то тридцать — как раньше жил на иждивении у жены. Лекции, говорят, он делает неплохие, необычные и самоуверенные, но научная работа у него не клеится. «Ненавижу писать», — говорит он. И это при том, что считает себя поэтом. В этих лекциях (я видел конспекты-схемы этих почти спектаклей) Сёва говорит о смыслах слов, стихов, романов и жизней персонажей. Быть может потому так много о смыслах, что собственная жизнь у Сёвы нелепая и неряшливая. Может потому, что в собственной жизни Сёва всё время сомневается и всё время спотыкается. У него даже рассказ такой есть, «Отсутствие» или «Опрокидывание», кажется. Там злобные марсиане миллионами атакуют землю, жгут посевы, насилуют женщин и так далее. А когда благородные земляне-партизаны попадают в плен, их ведут к главному начальнику инопланетян. На озлобленный вопрос героев о смысле нашествия этот генерал-пришелец отвечает: «Я не знаю. Никто из нас не знает». Читать дальше »

В воскресенье на 6-м Московском Международном Открытом Книжном Фестивале. Сидим мы с Виктором Леонидовичем Топоровым и Еленой Владимировной Колядиной, говорим о литературе и летней жаре, и тут подходит вдруг к нам незнакомая мне женщина. Среднего роста и среднего возраста. Белые волосы убраны в пучок. Лицо строгое, недовольное. Волевой прищур голубых глаз, искривленные уголки губ. И начинает она общаться с Виктором Топоровым – причем так, словно ни меня, ни Елены Колядиной не то чтоб нет рядом, но даже просто не существует в природе. Это меня очень заинтересовало.

— Я одного не понимаю, — спрашивает ее Виктор Леонидович, — зачем вы стали издавать Зайончковского?

— Как зачем? – с удивленным апломбом отвечает женщина (с такой интонацией, мол: «скажешь тоже!»)

— Ну он ведь писатель на самом деле так… посредственный…

— Нет, ну… я бы так не сказала!

— …

— А вы в АСТ работаете? – вмешиваюсь я.

— Да.

Даю ей свою визитную карточку. Она (все с тем же холодным прищуром) смотрит на визитку (где крупно написано «ПЕРЕМЕНЫ»), понимающе кивает и говорит: «А, понятно».

После этого женщина убрала визитку в сумочку, попрощалась с Топоровым и ушла.

— Кто это? – спросил я.

— Это Елена Данииловна Шубина, главный редактор отдела Современной русской прозы в издательстве АСТ, – ответил Виктор Топоров.

— Производит впечатление.

— Какое? – спросил Топоров.

— Тяжелое. Но хорошее, в смысле — сильное.

Впрочем, в этот раз у нас анкета писательская, поэтому ответов Елены Шубиной не будет. А будут ответы Олега Зайончковского, которого она издает и которого совсем не ценит Виктор Топоров. Но зато Зайончковского ценит, например, Лев Пирогов, да и многие другие читатели и критики его тоже ценят. В 2004 году роман Зайончковского «Сергеев и городок» чуть было не завоевал премии «Букер» «Нацбест». В 2005 году роман «Петрович» вошел в длинный список Букеровской премии. А в 2010 года роман в новеллах «Счастье возможно» попал в финал «Большой книги» (главный герой этой книги – писатель, которому все никак не везет, но он продолжает верить в «возможность счастья» и, в общем, все кончается хорошо).

Есть ли среди Ваших знакомых писатели, чьи тексты отказываются издавать, хотя эти тексты вполне достойны быть изданными и прочтенными публикой? Если возможно, назовите, пожалуйста, примеры. Каковы причины отказов?

Никто из знакомых мне прозаиков не жаловался на то, что его не печатают. В свет благополучно выходят даже такие тексты, которые с моей точки зрения вовсе не стоят того, чтобы «быть изданными и прочтенными публикой». Думаю, что на сегодняшний день возможности наших издательств значительно превосходят писательские возможности. Читать дальше »

Я позвонил Лёке Ж. с неожиданным для нее предложением.

— Лёка, пойдем на концерт поликомпозитора Арсения Трофим.

— Поликомпозитора? — переспросила Лека Ж. — А это что такое?

— Хм… Ну, видимо, это такой… многогранный композитор. Он и фортепианную музыку пишет, и электронную… В общем, всякую…

— Нет такого слова — «поликомпозитор»! — строго сказала Лёка Ж. после длительной паузы.

— Как это нет? — удивился я.

— А вот так. Есть понятие «полифонист». Крупнейшими полифонистами были, например, Бах, Гендель, Джон Тавернер, Джон Редфорд, Николае Людфорд… — блеснула познаниями Лёка Ж.

— Лёка! Ты-то откуда все это знаешь? Для тебя ведь даже Орф с Пахельбелем — просто набор букв. — Но тут до меня дошло: — Ты сейчас «Википедию», что ли, открыла?

— Ну, открыла, — нехотя созналась Лёка Ж. — Как любой уважающий себя культурный человек, я должна получить достоверную информацию о том явлении, с которым мне предстоит столкнуться.

— Достоверную — это вряд ли. Все-таки музыка это дело такое, эфемерное. Ее лучше один раз услышать, чем сто раз про нее прочитать. Иначе все равно ничего не поймешь. Я могу очень подробно описать тебе какую-нибудь кантату Шнитке, но если ты ни разу не слышала такого композитора, то тебе это не поможет… Читать дальше »

25 июня с 12.00 до 23.00 на дизайн-заводе «Флакон» (недалеко от метро Дмитровская в Москве — ул. Б. Новодмитровская, д. 36) пройдет фестиваль EXPERIENCE, в котором примут участие и Перемены (там будет наш стенд и, не исключено, что произойдет нечто вроде импровизированной лекции).

Фестиваль EXPERIENCE – это cвободное пространство, объединяющее в себе выставку, вечеринку, конференцию, лекторий и маркет; сводящее вместе уличную культуру, современные технологии, неакадемическое искусство и современное сознание.

Одна из целей фестиваля – объединить авангардные творческие и общественные организации. Создать содружество многообещающих и активных людей/организаций — дизайнеров, художников, музыкантов, фотографов, иллюстраторов, деятелей современного искусства, СМИ и кинематографа. Показать, что существует живая и реальная альтернатива мейнстриму и попкультуре, обывательским шаблонам поведения и потребительским взглядам на мир. Формирование адекватного взгляда на культурную, общественную и экологическую сферы жизнедеятельности – наглядный пример, без коммерческого и профессионального снобизма, показывающий, чем можно интересоваться и заниматься самостоятельно, как можно изменить свою жизнь и окружающую действительность.

Все детали и подробности на сайте Losttoys.info — ЗДЕСЬ.

24 августа 1899 года родился Хорхе Луис Борхес

Жить долго нужно не только в России. Для художника в любой точке земного шара долгая жизнь обладает тем преимуществом, что позволяет все-таки дождаться признания. Случай это не самый распространенный. Куда больше гениев умерло молодыми и никому не известными, как Рембо или Кафка, чем познало славу в преклонном возрасте. К Хорхе Луису Борхесу, культовой фигуре и иконе постмодернизма, мировая слава пришла, когда ему было уже за 60. В 1961 г. Борхесу – напополам с Сэмюэлем Беккетом – дали престижную литературную премию Форментора. С этого момента начинается его всемирная слава: его переводят, печатают по всему миру, приглашают читать лекции в американские и европейские университеты. Он умрет спустя четверть века, увешанный, словно рождественская елка игрушками, разнообразными премиями, орденами, докторскими степенями. Не хватало только Нобелевской премии. «Я футурист», — говорил он. – «Каждый год жду присуждения Нобелевской». Футуристом он был всю жизнь. Читать дальше »