Белое озеро, сны над водой,
Антикварные слёзы
под бесполой луной.
Как просторными юбками, небом земля
прикрыта.
Песни света от люстр и солнц
летним
ветром
забыты,
Плывём,
оставаясь всё время на месте.
Даже песни звучат лишь как только бы если…
Среди каменных стен – только розовый тлен
Оставляет в покое мою пеструю веру.
Четыре бесславных
победы остались
От меня,
от тебя
и от
проточной воды перемен.
В 1901-1902 гг., когда Бхагаван Шри Рамана Махарши жил в пещере Вирупакша на священной горе Аруначале, Его Милость привела к нему человека по имени Шри М.Шивапракаш Пиллай. Этот человек задавал Рамане многочисленные вопросы. Рамана, в то время говоривший очень мало – не из-за того, что он дал обет, а лишь потому, что не имел склонности к разговорам, — отвечал на большую часть вопросов в письменном виде. Он писал на песке, на плоских камнях или на клочках бумаги. Наставления, которые Шри Шивапракаш Пиллай получил таким образом, были впервые опубликованы в 1923 г. в виде вопросов и ответов и озаглавлены Нан яр? («Кто я?»). Вскоре после этого Шри Бхагаван упорядочил и переписал эти вопросы и ответы в форме эссе, превратив «Нан яр?» в связное и последовательное собрание наставлений. Читать дальше »
Многие читатели «Перемен» уже успели заметить, что главная страница нашего интернет-издания около недели назад изменилась. Теперь основное поле страницы разделено на две части — «НОВОЕ» и «ВЕЧНОЕ». Первое — это главным образом наиболее важные новые материалы, появляющиеся в ходе работы «Перемен». Второе — это материалы и проекты, которые мы считаем наиболее значительными за всю историю существования сайта.
Кроме того, сегодня на странице блог-книги «Осьминог» мы официально объявили о закрытии этой блог-книги. Цитата: «мы хотим быть последовательны, честны и откровенны с самими собой и с читателями. Поэтому сегодня пришло время сказать прямо: к настоящему моменту «Осьминог» трансформировался уже настолько сильно, что совсем утратил смысл, который мы вкладывали в него изначально».
По поводу комментирования статей в Блоге перемен: В связи с некоторыми техническими моментами для удобства комментирования вам стоит зарегистрироваться в этом Блоге. Это можно сделать по этой ссылке. И войти.
Вот уже неделю в центре общественного внимания у нас керченская трагедия. Она действительно, словно эхом взрыва, потрясла всю страну. И это закономерно и справедливо — значит, общество живо и чутко реагирует на страшную боль. Другое дело — какие будут сделаны выводы?
По материалам, опубликованным ВЦИОМ, почти две трети опрошенных полагают, что массовое убийство задумал и совершил студент колледжа — Владислав Росляков. 21% склонны видеть здесь действия некоей неизвестной группировки. Остановимся сразу подробнее на приведенных цифрах. Мне представляется, что они говорят, прежде всего, не о слепом доверии большинства наших людей официальным СМИ, озвучивающим оперативно данные следствия. Дело в другом — люди все-таки учатся (на горьком, к сожалению, опыте) анализировать полученную информацию и отличать правду от вымысла, каким бы он ни представлялся привлекательным и в чем-то даже удобном для восприятия.Читать дальше »
60 лет назад поэт был исключен из Союза писателей СССР
Известна фраза, связанная с кампанией травли Бориса Пастернака после присуждения ему Нобелевской премии: «Я Пастернака не читал, но осуждаю…». Слова эти вроде бы произнёс какой-то рабочий. На самом деле таких слов не было, но дело не в этом. А в том, что прогрессивная интеллигенция очень любит иронически цитировать их, утверждая при этом своё культурное превосходство — они-то читали! Однако самое неприятное в том, что травили Пастернака как раз те, кто его читал. И наверное, счет к ним должен быть куда строже, нежели к этому условному рабочему.
«Мы были музыкой во льду…»
Сам по себе роман «Доктор Живаго» вовсе не был неожиданностью для советской писательской общественности. Во-первых, Пастернак читал свое произведение открыто и для очень многих. Во-вторых, десять стихотворений цикла «Стихи из романа» были опубликованы в N 4 журнала «Знамя» за 1954 год.
В предисловии поэт объяснял:
«Роман предположительно будет дописан летом. Он охватывает время от 1903 до 1929 года, с эпилогом, относящимся к Великой Отечественной войне. Герой — Юрий Андреевич Живаго, врач, мыслящий, с поисками, творческой и художественной складки, умирает в 1929 году. После него остаются записки и среди других бумаг написанные в молодые годы, отделанные стихи, часть которых здесь предлагается и которые во всей совокупности составят последнюю заключительную главу романа. Автор».
Известно, нет событий без следа;
прошедшее, прискорбно или мило,
Ни личностям доселе никогда,
Ни нациям с рук даром не сходило.
А.К. Толстой
Молодое поколение не слышало, а старшее — уже подзабыло «Марш дальневосточных партизан», посвященный памяти Сергея Лазо:
«Этих дней не смолкнет слава, не померкнет никогда, партизанские отряды занимали города…».
О том, как именно партизанские отряды занимали города, пришлось узнать моему деду, Андрею Ивановичу Леонову, и двоим его детям, сыну Михаилу 15-ти лет и дочери Нине 10-ти лет. Они разделили страшную участь почти 10 тысяч мирных жителей низовьев Амура, Северного Сахалина и тогдашней столицы Сахалинской губернии — Николаевска. Чтобы город не достался японцам, его полностью сожгли по приказу командующего Охотским фронтом Якова Тряпицына. Уцелевшие жители были насильно выселены в посёлок Керби на реке Амгунь, где продолжалось их лютое истребление.
В советской официальной историографии эти события и его ключевые фигуры — командир партизанского отряда Красной Армии, потом командующий Охотским фронтом Яков Иванович Тряпицын и его гражданская жена Нина Михайловна Лебедева (Кияшко) — на долгие годы оставались закрытой темой. Читать дальше »
Ставить вопрос об авангарде в наши-то времена — казалось бы, вещь, сама по себе, довольно сомнительная. Копии и симулякры множатся. Гиена постмодернизма бежит по пятам. Но все же жизнь, единственная и неповторимая, остается.
Остается и фронт времени, стремительно убегающий вперед. Человек меняется. Скрытые, неизвестные силы поджидают его. И дело не только в техническом прогрессе. Похоже, нет никакого «я» в старом декартовском понимании, «я», которое мыслит. Мы недооцениваем язык. Мысль невозможна без языка. Парадокс, но дела могут решать за нас глагольные окончания и приставки.
Еще Рембо говорил:
«Нельзя заявить: я думаю. Надо сказать: я продумываюсь».
Поэты привыкли понимать себя как не зависящий от них процесс.
Сегодня на сцену все чаще выходит радикальный опыт — фрагментарный, подчас бессвязный. Все больше разрывов в базисе наших знаний, в нашем понимании себя. Все больше неизвестности, тёмности. И если мы хотим ухватить современность, так стремительно убегающую от нас вперед, ухватить в образах, нам не уйти от вопроса об обновляющихся художественных средствах, которые в каком-то смысле также убегают от нас. Меняется реальность, меняется и точная мысль, почему же тогда должно застывать искусство (читай — и литература)? И даже если мы бежим по кругу, претерпевая некое вечное возвращение, — нам не обойтись без вечно умирающих, но и без вечно возрождающихся начал. Так пусть же и авангард возрождается каждый раз, чтобы вновь преодолеть самого себя. Читать дальше »
По случаю выхода нового альбома группы Fake Cats Project «» мы поговорили с писателем, музыкантом и режиссером инди-фильмов Игорем Левшиным об Эпсилон-салоне, «Птюче», суперкомьютерах, Владимире Казакове и успешной ротации на гонконгском радио.
Александр Чанцев: Кем ты хотел стать в детстве?
Игорь Левшин: Стать взрослым, наверное. Не уверен, что мечта сбылась. Иногда мне кажется, что из ребенка сразу превратился в старика. Но, думаю, во мне ребенок и старик одновременно. Зрелого во мне мало. Хотя я, похоже, был немного и стариком с самого начала: не возбуждался от мушкетёров, индейцев и рыцарей. Первая книжка мне страшно понравившаяся — «Пираты Америки» Эксквемелина. Но это же странный нон-фикшн. А следующая была уже книжка «Преступление и наказание». Но бом-брам-стеньги всякие я знал как таблицу умножения, конечно, согласно био-возрасту.
Точно не мечтал стать космонавтом или летчиком. Писателем тоже не хотел конечно. Тинейджером хотел стать математиком, а, может, бас-гитаристом.
Может, горнолыжником (с детства обожал кататься с горок — вплоть до сотрясений мозга), но в карьеру такую не верил — понимал, что дохловат.
Помню, в старших классах позвали на кинопробу. Я рассказывал дома и смеялся, зачем мне эти глупости. А мама говорит: «ну ты что, это ж интересно! Сходи!». Послушался, сходил, но не взяли. Читать дальше »
В марте 2012 года в лондонской газете «Гардиан» появилась заметка о том, что в Библиотеке John F. Kennedy Library and Museum найдена часть переписки Хемингуэя (из 12 писем) с молодой итальянкой Адрианой Иванчич, которую он в течение 12 лет считал «своей последней музой».
Шесть лет спустя, в 2018 году, итальянский журналист Андреа ди Робилант опубликовал книгу об этом романтическом периоде из жизни писателя, получившую заинтересованный отклик в прессе.
Вскоре, в сентябре этого года, еженедельник «Спектейтор» поместил любопытную рецензию своего постоянного автора Николаса Шекспира, которая дала повод к размышлению о том, как долго длится любовь и ненависть к читательским каноническим кумирам.
Как долго жила слава Хемингуэя и заслужил ли он такого резкого неприятия со стороны его собратьев по цеху при жизни и более полувека спустя? Читать дальше »
Мой первый литературный опыт оказался неблаговидным…
26 сентября Владимиру Николаевичу исполнилось бы 86 лет.Я никогда с ним не встречался, но волею случая он стал первым писателем, пробудившим во мне желание писать.
В то лето 1986 года мы слушали на даче радио BBC. В городе радиоволны западных голосов глушили, и было сложно пробиваться через шум искусственных помех. Но на даче глушилки были не столь эффективны. И когда в плохую погоду летними вечерами заняться было нечем, мы с интересом крутили настройки радиоприемников. Запретные радиостанции «Голос Америки», «Свободная Европа» были слишком политизированными, a BBC помимо новостной ленты предлагала ещё рок-программу Севы Новгородцева, джазовую программу, литературные чтения и другие. Читать дальше »
В массовом читательском сознании произведение классическое, а тем более хрестоматийное, — это синоним произведения безупречного.
В нём всё безукоризненно, и оно заведомо не подлежит критике, которая представляется кощунственным посягательством на святое.
К тем, кто способен и на солнце увидеть пятна, я отношу и себя. При этом такие пятна ничуть не убавляют моей любви к жизнедательному светилу.
Это присказка, а сказка в том, что чудный лермонтовский «Парус» стал чем-то меня карябать.
Мне захотелось понять, чем же именно. Не раз и не два я внимательно перечитал знаменитое стихотворение. И заметил, что всё оно написано в настоящем времени, автор говорит о том, что видит “здесь и сейчас”. Читать дальше »
Даже когда просто думаешь о них, на душе становится теплее…
Иногда они напоминают мне фарфоровые фигурки из сказки Андерсена.
Он — такой большой, неуклюжий, весь какой-то невообразимо нелепый, квадратные плечи, подбородок, неуместные кудри у висков, неловкие руки, тихая смущённая улыбка, светлые русые волосы, почти беловатая кожа, походка в раскидочку. Она — маленькая, ладная, смуглая, каждое движение — грациозно и уместно, волосы мелкими-мелкими колечками, озорная улыбка, кошачьи зеленые глаза и вечная готовность рассмеяться — тут же, вдруг, от любого пустяка. Рассмеяться или прыгнуть, выстрелить внезапно, как разжавшаяся пружина, и стремительно полететь куда-то.
Когда она обращается к нему, просто смотрит в его сторону, даже тембр её голоса меняется, становится низким, волнующим, глухим, с прорезающейся неизвестно откуда хрипотцой, придающей еще большее обаяние её хрупким чертам. Он старается даже не смотреть на неё, но когда она рядом, его неловкость и общая нелепость многократно усиливается, он то вдруг потеет, то краснеет, то теряет последние краски и становится белым, как мел. Читать дальше »
Андрей Максимов. Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман. — М.: АСТ, 2018
Зря…
Зря ты думаешь о смерти
Я хочу найти письмо в пустом конверте
И прочесть… тебе
Прозу Андрея Максимова не назовёшь «оборотистой», она пишется короткими ёмкими предложениями, нередко в два-три слова. Но для избранной формы данный стилистический приём неслучаен.
Чем более сложносочинёнными и цветистыми будут внутренние монологи героев, тем менее они смогут претендовать на искренность, на некий исповедальный документализм. По той же причине проза Максимова намеренно лишена яркой изобразительности. Он не живописует картин, не пытается выдумывать за героев, наделяя их собственными нетривиальными мыслями, а просто даёт выговориться им самим, как бы в пустоте, записывая их голоса на невидимую магнитофонную плёнку, которую каждый из его читателей будет слышать по-своему.
Минимум декораций. Театральная студия звукозаписи.
Когда умру, поставьте на моей могиле памятник с надписью:
«Здесь лежит человек, который никогда не носил очков». Куприн
* Помыться давно пора… Ленин
Сентябрь 1913 г. Седьмое число (по н. стилю). Именины. Куприну сорок три… [Взял некруглую дату. Спросите, почему? Да согласитесь, господа, это сейчас мы меряем гениев юбилеями: иначе за веком не поспеть. Одномоментно разбирая их, гениев, десятилетия суетных будней — на сутки, часы, минуты, атомы, протоны… Посему — практически спонтанный выбор.] Но приступим…
Примечательный год.
В эти дни, покрытые первым осенним золотом, Куприн с восторгом прочтёт в газетах о «мёртвой петле» Петра Нестерова. Вспомнив единственный и, увы, трагичный свой полёт на аэроплане… (о чём чуть позже). Читать дальше »
Борис Хазанов. Посох Муфасаила. — Киев: Каяла, 2018 — 236 с. — (Серия «Современная литература: поэзия, проза, публицистика»).
Этот сборник — книга настоящего мастера, политического эмигранта из прекратившего ныне своё существование Советского Союза, видного представителя зарубежной русской литературы, выпустившего за годы изгнания несколько десятков томов художественной, эссеистической и мемуарной прозы.
С одной стороны, собранье нескучных глав признанного мэтра, по крупинкам с острия ножа собирающего образ своего времени… С другой стороны, какого, спросим времени? Белогвардейцы, вы его видали? Эпоха Бориса Хазанова — прошлый век, пардон за оксюморон, — в которой террору противостояло литературная близорукость: «клевещущих козлов не рассмотрел я драки», — писал один из ее символов, а второй, не менее инфантильный, путал на плакате правящего генсека с поэтом Кольриджем. И занятие, доставшееся автору этой книги, на самом деле было не из легких — не воссоздать, как Набоков в эмиграции, Объединенное королевство детства и Соединенные Штаты юности, а собрать из экскрементов коммунальной эпохи монстра истории. Читать дальше »
Журнал "Перемены" в ВК >>
Вы можете поблагодарить редакторов Перемен >>