Даня Шеповалов: Я слышал, недавно Первый канал украл твой арт…
Дима Мишенин: Осенью этого года Слава Цукерман, режиссер моего любимого фильма «Жидкое небо» написал мне из Нью-Йорка, что наслаждается каждый день уже в течении месяца картиной Doping-Pong «Салют» в рекламной заставке Первого канала Российского Телевидения. Я был крайне удивлен этим сообщением из-за Океана и взглянул отечественное ТВ, которое, в принципе, не смотрю. Действительно, в заставке их ежедневной программы я увидел свою знаменитую картину «Салют» без всякого упоминания авторства арт-группы Doping-Pong. Дал об этом информацию на официальной странице в Facebook и отправил через моего юриста письмо с претензией на канал. Через неделю заставка была переделана. «Салют» убрали, поменяв на какой то невнятный рисунок. Но никаких извинений мне принесено не было. Я подумал, что это наглость уже запредельная и подал на Первый канал в суд, чтобы научить его вежливости и уважению к частной собственности. Государственное Средство Массовой Информации в Христианской стране не имеет право так себя вести и нарушать одну из главных заповедей «Не укради!». Это большой грех. Если бы воры пришли с повинной я бы их простил, как добрый христианин. Но они попытались замести следы своего преступления и трусливо легли на дно. И этого спускать никому нельзя. Не покаялся — будешь наказан. Читать дальше »
«Здесь мы встречаем пресловутую силу регенерации (la recuperation) капитализма (и о нем говорят, что он все регенерирует и присваивает): всякий раз, когда кажется, что нечто от него ускользает, <…> он затыкает пробоину <…>, и машина запускается вновь».
Ж. Делёз. Коды и капитализм. (Лекция 16 ноября 1971 года.)
В последние годы появляется все больше бизнес-инициатив, которые предлагают потребителям, пожалуй, самый необычный товар за всю историю человечества – безопасное пространство. Типичным примером такого бизнеса является антикафе – заведение, в котором посетители оплачивают не блюда и напитки, а то время, которое они провели в стенах заведения. В антикафе царит уют, создается теплая, домашняя атмосфера, горит неяркий свет, есть вай-фай, игровые приставки, бесплатный чай, кофе и печенье в неограниченном количестве – владельцы и менеджеры таких бизнесов пытаются создать максимально безопасную и спокойную среду. В ней находят свое место приличные, образованные люди, которые, в отличие от посетителей обычных кафе, пивных и ресторанов, не провоцируют кровавые разборки и не поют под караоке.
В один ряд с анти-кафе можно поставить и разного рода специализированные коммерческие заведения для гиков – например, клубы настольных ролевых, стратегических или карточных игр, любителей аниме, комиксов и т.п. Эти бизнесы тоже продают безопасное пространство, в котором отщепенцы со странными увлечениями могут спокойно заниматься своим делом и встретить единомышленников, которых так трудно отыскать в недифференцированном потоке «реальной жизни». Читать дальше »
Сердца их были, как из холодного гранита. Мертвые.
Глаза их были, как свинцовая невская вода. Слепые.
И метался Дух над серым равнодушным Городом, чуть не касаясь людей его своим алым крылом. Но не было им до него дела. Своих забот по горло.
Они жили почти рядом. На соседних улицах. Она на Гагаринской. Он на Моховой. Но никогда не виделись. А может, и виделись. Но не узнавали друг друга.
Так бывает. Часто.
Она была, как все: дети, муж, работа , подруги, родители.
Он был, как все: бизнес, жена, друзья, дети, родители.
Месяц тому назад, 5 ноября 2013 года, случилось неожиданное.
Два соавтора – один из самых оригинальных современных культурологов, философ и замечательный стилист, прозаик объявили день открытых дверей.
В годовщину выхода томика двойной автобиографии, совместно созданной по методу пары других напарников – Брокгауза и Ефрона ( USA: Franc-Tireur, 2009) всем было позволено на ней жениться. То есть скачать и насладиться. Читать дальше »
Пансионат «Липки», Форум молодых писателей, бар. Много странных, удивительных, интересных людей. Пишущих. И всё же один, как мне кажется, выделяется больше других. Ходит с включённым диктофоном. Ориентируется в окружающем мире с трудом. Носит странные очки.
Зовут его Василий Ширяев. Родом с Камчатки. По призванию, образу мышления – критик.
Собственно, и работает Вася вне формата. Беспощадный к писателям и коллегам, неутомимый в языковых экспериментах, он напоминает «литературного фрика», которого ещё не успел или не смог отформатировать нынешний литпроцесс.
Вот и беседа с ним – о Камчатке и камчадалах, ругательных рецензиях, значении логоса, истории как разновидности литературы, заговорах критиков, премиях, литературных трендах и массовых расстрелах не читающих – вышла любопытная. Читать дальше »
На очередном заседании Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц, было решено Николая Романова не допрашивать.
Блок встал:
– Речь идет не о юридической вине бывшего императора. Речь о смысле того, что произошло с Родиной. Министры – хорошо ли, дурно – то исполняли чью-то волю, то следовали собственным, подчас шкурным интересам. Русскому народу должно знать, чего хотел царь. Согласен, может открыться уже известное – та же чужая воля или капризы окружения. Это будет значить, что действовавшая машина власти окостенела окончательно, потеряла способность двигаться и подлежит замене. Здесь не только вывод, здесь – урок, без знания которого дальнейшее существование России под вопросом. Я против решения комиссии.
Тарле, историк с уклоном в адвокатуру, приложив руку к груди, склонил голову:
— Полностью с вами согласен, уважаемый Александр Александрович. Но поймите меня правильно, мы не в школе! У нас физически не хватает времени. Война со всех сторон подступает к горлу! Сейчас требуется ясное и быстрое решение, вывод. Который, я подчеркиваю, в дальнейшем нам никто не помешает уточнить. Согласны, господа?
В разные стороны смотрели господа, члены комиссии.
На набережной, где резало ветром, а с ясного неба на лицо и одежду падали крупные редкие капли, Блока догнал некто. Человечек из тех, кто встречается везде и всегда; то он с чашечкой кофе, то удружит программкой, или в трамвае, привстав, раскланивается. Читать дальше »
Утром небо к северу от Пятигорска потемнело; полдень ещё упал на город несколькими лучами мутного солнца, но лишь когда бледные секунданты, неизвестно зачем торопясь, втискивали сразу отяжелевшее тело в запасённую без особого, впрочем, умысла коляску, вовсю полил дождь.
По размокшей дороге на пегой казачьей лошадёнке отставной майор Мартынов ускакал прочь, в город. Поручик Тенгинского полка Лермонтов был убит, и июль плясал знойным курортным сезоном на водах в Пятигорске, и после обеда кавалькады гуляющих тянулись к Машуку, там, говорят, был особо целительным горный воздух.
Сестра, к которой и скакал так спешно Мартынов, встретила его ещё в прихожей и, не дожидаясь ухода слуги, спросила сухими от тревоги глазами: «Как?» Он минуту переминался с обыкновенным, сохранившим будничность лицом, затем резко с места, увлекая за собой вверх по лестнице и её, пошел, рассказывая, что случилось.
В комнатах наверху было темно и душно. Бабушка Мария Михайловна, генерал-интендант, как в шутку, но очень неофициально называли её домашние, с детства боясь грозы, приказывала во всём доме закрыть ставни, а сама заперлась в кабинете, единственном глухом, без окон, покое. Читать дальше »
Судьбой я обречён какой: под сенью сна — мечты о смерти — В кошмарных превращеньях тверди искать свободу и покой? Л.Чертков, 1962
Wer Wissenschaft und Kunst besitzt,
Hat auch Religion;
Wer jene beiden nicht besitzt,
Der habe Religion.2 Goethe
Кто обладает деньгами и средством их достижения, тот обладает смыслом. У того есть своя, присущая только ему, выстраданная им религия. Кто ими не обладает — у того пусть будет религия.
Потеряв смысл в контексте гётевской абсолютности «слова» и даже желание им обладать, я провалился глубоко вниз, в преисподнюю, слившись со «стадом». Отказавшись от всего, чем полноправно владел: религией денег с её прерогативной монополией на природу вещей. И стал парадоксально свободным, чудом (чудом ли?) избежав устрашающего бряцания кимвала катарсиса, предопределяющего невозможность «оттуда» выхода. Оттуда, где перевёрнутое сознание определяет чистоту потерянного смысла. Читать дальше »
Пехтерь вынул из кармана спичечный коробок, потряс и поднёс к моему уху: «Слышишь?»
В коробке что-то скреблось.
– И мне дай, – Верка подставила ухо. – А кто там?
– Жук-Носорог! – постучал Пехтерь по коробку. – Порода редкая! Страшный, жуть! На три треуголки колонии Камеруна у Жабы выменял. (Жаба – дворовая шпана, переросток.)
Верка вытаращила глаза: три треуголки Камеруна, это было круто!
– А посмотреть можно, – Верка от желания даже привстала на цыпочки.
– Смотрите, не жалко, – Пехтерь слегка приоткрыл коробок: огромный красно-коричневый жук высунул коленчатые лапы, потом чёрный рог и теперь пялился на нас блестящими бусинами глаз.
– Во гадость-то какая, – восторженно охнула Верка. – И ноги волосатые, как у отчима.
– Посмотрели и хватит! – Пехтерь затолкал жука и задвинул коробок. Читать дальше »
В год чертовой дюжины, и даже пары, 2 по 13, непременно должны иметь место странные и неожиданные происшествия. К подобным несомненно можно отнести две книги, двух романистов, не о деньгах и смерти, и даже не о любви, как это предписывают законы ремесла, а о бумаге и словах, буквально о чужих текстах. Речь идет об Андрее Тургеневе (он же Вячеслав Курицын), авторе среди разнообразных прочих таких художественных книг, как «Любовь и зрение: Повести. 1996» «7 проз: Рассказы, повести. 2002», «Месяц Аркашон. 2003», «Спать и верить. Блокадный роман. 2007» и Сергее Солоухе ( «Шизгара. 1993». «Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева. 2001», «Игра в ящик. 2011»). Первый из упомянутых сочинителей, опубликовал в 2013 свою работу – подробный с микроскопом и циркулем анализ всего корпуса текстов русского гения, а второй, в свою очередь, книгу – не менее подробный и скрупулезный разбор, но всего лишь одного текста, зато какого, гениального романа гениального чеха, ставшего такой же частью русской культуры, как Лужин и Лолита. Не удивительно, что подобные подвиги на ниве родной словесности должны и могут сближать, и с этой точки зрения вполне естественным кажется желание одного автора поговорить с другим. Итак, Вячеслав Курицын пишет Сергею Солоуху, а Сергей Солоух отвечает Вячеславу Курицыну, и результатом становится уже совместный текст, не только о том, как книга, равно своя или чужая, нам строить и жить помогает, но и о том, какие удивительные формы сама по себе, в плане видов издания и способов распространения, может принимать в современном мире, как одинарных, так и двойных чертовых дюжин.
Вячеслав Курицын: Вы говорите, что книжка спасла Вам жизнь. Можно поподробнее?
Сергей Солоух: Можно, хотя рассказ будет отдавать профанацией. Разбалтыванием чего-то вроде интимного откровения. Но попробую как-нибудь поаккуратнее. Дело в том, что книга издана, как бук-он-деманд, американским издательством с очень походящим названием «Вольный стрелок» (Franc-Tireur) моего друга и замечательного писателя Сергея Юрьенена, а одно из множества достоинств подобного способа публикации – возможность многократного корректирования, добавления, исправления, обновления. Первый, очень спешный, февральский тринадцатого года тиск, вызвал много нареканий у тех (большое, спасибо, всем, кстати), кто книгу купил, особенно на неудачную и неудобную верстку. С начала марта макет был принципиально изменен и вот тут мы подходим к событию, которое вполне законно можно определить отличным чешским словом с ударением на первое «а» – катастрофа. Рано утром 19 марта, часов в пять, когда я встал и начал привычно собираться в обычную для моих вторников поездку в Новокузнецк (туда 230 км и столько же обратно) в телефонном мэйлере обнаружилось письмо от неутомимого Юрьенена с приложенной промежуточной версткой (ему пришлось решать проблему с наслоением букв в словах с надстрочными знаками, каковых в чешском каждое второе) и просьбой добить, собственно форматирование. Этот его ранний привет буквально означал следующее – до публикации (начала продаж на сайте новой редакции) каких-нибудь пара, тройка часов моей собственной работы. Но именно в это утро я ничего не мог сделать. Ехать все равно надо, надо – это мой хлеб, долгие и утомительные поездки. И я уехал, со слабой надеждой хотя бы вырваться пораньше, но и этого не получилось. Вернулся даже позже обыкновенного, уже после девяти вечера. Но с таким страстным желанием не сдать Москву, то есть, увидеть завтра книгу в продаже, что не лег немедленно после ужина спать, как было у меня заведено годами после таких путешествий, а к изумлению моих родных включил бук и принялся пахать. 460 км за рулем и восемь часов всяческих переговоров — это много, поэтому, несмотря на весь мой несомненный, стахановский энтузиазм, без нескольких минут одиннадцать, закончив примерно половину всего объема требующих ревизии абзацев, я встал, зашел в соседнюю комнату и честно сознавшись своим болельщикам, что сдался и добью завтра, пошел чистить зубы. А еще через пару минут случилось вот, что. Той самой комнаты, в которой я в тот вечер выявлял сильные стороны характера, а мог бы просто по обыкновению спать, после наконец отгоревшего трудового дня, не стало. Читать дальше »
Doping-Pong & Андрей Чежин представляют: с 3 ноября по 13 декабря 2013 года в Музее Сновидений Фрейда открытие выставки.
У этой выставки ужасное название. А Doping-Pong всегда делали прекрасное. Ненависть к себе это просто отвратительно. Doping-Pong учили: себя можно только любить и обожать. Если ты ненавидишь даже самого себя — чего же ждать от других.
УЖАСНО УЖАСНО УЖАСНО. Что происходит в мире? Это название даже читать ужасно. Не то что вдумываться в него. А если вдумываться, то оно вообще вызывает панику и рвотный рефлекс. Не надо себя ненавидеть, дорогие люди мира, на минуту встаньте и поцелуйте себя куда дотянетесь. Как это было на выставке тех же
авторов 10 лет назад под прекрасным названием «Любовь к себе, разве это не прекрасно?». Это в сто раз приятнее, чем резать вены или ненавидеть свое отражение или отказывать себе в радостях. Если все-таки несмотря на наше предупреждение и кошмарное название вы захотите увидеть новую выставку Doping-Pong и Андрея Чежина, то добро пожаловать в Санкт-Петербург:
Музей Сновидений Зигмунда Фрейда
Открытие вернисажа из 10 самых человеконенавистнических и самоуничижительных образов 2013 года в канун 14-го Дня Рождения Музея Сновидений Фрейда 3 ноября, 16.00
По адресу : Восточно-Европейский Институт психоанализа, Большой проспект Петроградской Стороны дом 18A
Подобно тому, как из любой точки поверхности земли можно предпринять путешествие к ее центру, сделаю и я попытку странствия к избранному мной центру – собору Лозаннской Богоматери.
Мой путь тернист, препятствий – через край. Лишь отблеск истинного хода событий я сумею изложить, но, признаюсь, трудно сохранить независимость от устойчивых идей и не унестись астральным течением мемуаристов, которые мечут в тебя тонко отточенные метафизические стрелы, и совсем уже нелегко перенестись отнюдь не метафизически из реального двадцатого века в атмосферу чуть ли не средневековья. История, которую я изложу повисает между мифом, сказкой и рассказом. Я скорее склоняюсь к мифу, который все же хочу понять и даже объяснить.
О встрече Андрея Белого с таинственным господином в соборе Лозанны мне известно из воспоминаний, а точнее, из лаконичного свидетельства строгой Аси Тургеневой, первой жены писателя художницы Анны Алексеевны Тургеневой, ставшей адресатом большинства стихотворений Белого, в том числе и сборника «После разлуки», созданного в Берлине после окончательного разрыва с ней, о чем я подробно написала в книге, целиком посвященной Андрею Белому (Борису Николаевичу Бугаеву), писателю, достигшему высшей точки русской литературы.
Я в который раз с изумлением читала воспоминания Аси, странную смесь фантастики, мистики и религии, о фанатичном строительстве первого антропософского храма Гётеанума. «Всякий, кто оказывался в Дорнахе, – сообщала Ася, – хотел стесать хотя бы несколько щепок». Мне казалось, что я читаю книгу о некоем мистическом христианстве, замешанном на розенкрейцерстве, находящемся за стеной, непроницаемой для времени и внешнего мира.
И вот уже в безвестной раньше швейцарской деревне собралась огромная толпа людей из разных стран, жаждущих тесать, вырезать, или же хотя бы прикоснуться к строящемуся храму, и вот уже вновь и вновь прибывающим не хватало там места и инструментов, и вот уже, какое счастье, группа Аси удостоилась чести вырезАть деревянный архитрав Сатурна, а затем и Марса! И вырезали-тесали ежедневно и лихорадочно до глубокой ночи, суставы болели, рука Аси распухла, но это всё были ничтожные мелочи по сравнению с тем великим будущим, созидателями которого они себя возгласили. Читать дальше »
У писателя Романа Сенчина есть ранний рассказ-миниатюра «В новых реалиях». Его герой по фамилии Егоров делал отличную карьеру в реалиях старых, последние пять лет был замначальника цеха завода, жена, дочки. По вот последние несколько месяцев завод стоит, семья отправлена к деревню к теще – «там легче прокормиться». Жизнь потекла по руслу, которое можно обозначить словом «хреновенько».
Однажды Егорова приглашает в гости на небольшое торжество давний друг, с которым пару лет как не виделись. Друг этот как раз «приспособился в новых реалиях», окунулся в них, как рыба в воду. Он «пополнел, порозовел», живет в достатке, женат, но детьми не обременен. Во время этого дружеского выпивания он показал Егорову видеокассету, которую раздобыл у немецкого репортера. На ней – перестроечная демонстрация 1989 года, и в рядах демонстрантов несколько раз можно было разглядеть Егорова с женой. У него в руках плакат с надписью «Прошу Слова! Гражданин», у жены – картонка на груди «Долой 6-ю Статью!» Вокруг такие же люди и развивается триколор.
Там у Егорова «глаза были большие, светящиеся». Уже тогда он был замначальника и, собственно, ему было что терять. Теперь, через четыре года, он будто потух и терять ему особенно нечего – все отобрали «новые реалии», в которые он уже совершенно не вписывается. Относительно политики – теперь ему все «фиолетово», «слова» не просит, о «гражданине» не помятует. Осталось главное: чтобы дочки «меня человеком считали»…
В спешке Егоров ушел от приспособившегося друга, от недавних воспоминаний и «в ту же ночь повесился». Рассказ этот у Сенчина датирован 1993 годом… Читать дальше »
«…Колька пел отпущенными связками, не подпирал их мускулами, не давился дискантом, отчего строй его пения был обтекаемо занижен. Эту безыменную разницу и чуял музыкальный майор Буханов, но рассуждал о голосах горловых и грудных, о концертности и сценичности – не в ту степь, мимо денег! Однажды, после прослушивания пластинок старинных певцов, майор засел во вздутое черное кресло и сказал Кольке: «Ты поешь… как тебе передать? – дореволюционно… Не в политическом, конечно, смысле, а в культурном.» (Ю. Милославский. Лирический тенор).
Есть такие культурные феномены, чья природа настоятельно вынуждает нас приступать к их обсуждению ab ovo. Это, разумеется, удлиняет процесс, зато его же и упрощает. Феномен замечен, однако он трудноопределим, границы его или, лучше сказать, обводы словно мерцают, находятся в постоянном движении. Поэтому «неопознанный объект» следует взять в кольцо на достаточно дальних подступах, чтобы не позволить ему скрыться от наблюдателя.
Итак, после короткой стычки у Кедронского ручья, протекавшего в низине, неподалеку от внешних иерусалимских стен, Иисус Назарянин был задержан особым подразделением контрактников, состоящих на службе при Синедрионе, и доставлен на допрос в резиденцию первосвященника Иудейского. Большая часть учеников Спасителя разбежалась. Исключение составляли двое: Симон (Петр) и любимый ученик Христов, т.е., как принято считать, юноша Иоанн, сын Зеведея (Завдая). Одно из преданий гласит, что именно его семья владела достаточно поместительным домом в Иерусалиме, где проходила Тайная Вечеря (или, по другим данным, в этом-то доме Апостолы собрались на Пятидесятницу, и, стало быть, речь идет о Сионской Горнице). Семья Иоанна, вероятно, числилась «своей» в среде местной теократической верхушки. Иначе невозможно объяснить, каким образом «ученик …сей /т.е. Иоанн – ЮМ/ был знаком первосвященнику и вошел с Иисусом во двор первосвященнический.16 А Петр стоял вне за дверями. Потом другой ученик, который был знаком первосвященнику, вышел, и сказал придвернице, и ввел Петра. (От Иоанна, гл. 18).
Знакомство с Иоанном не избавило Петра от опасности: спустя некоторое время он был опознан челядью, и лишь своим троекратным отречением от Учителя избежал ареста, а возможно, и гибели.
Но как же его опознали?
Прислушаемся к Евангелистам. «69 Петр … сидел вне на дворе /первосвященника — ЮМ/. И подошла к нему одна служанка и сказала: и ты был с Иисусом Галилеянином. 70 Но он отрекся перед всеми, сказав: не знаю, что ты говоришь. 71 Когда же он выходил за ворота /т.е., от греха подальше, покинул внутренний двор, площадку, расположенную непосредственно перед первосвященническим обиталищем — ЮМ/, увидела его другая, и говорит бывшим там: и этот был с Иисусом Назореем.72 И он опять отрекся с клятвою, что не знает Сего Человека. 73 Немного спустя подошли стоявшие там и сказали Петру: точно и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя. (от Матф., гл. 26). Читать дальше »
Есть почти универсальная закономерность в гуманитарных исследованиях – чем глубже погружаешься в какую-либо тему, тем сложнее использовать существующую категориальную сетку, которая удобным образом первоначально размечала область исследования. На первых подступах – и для человека постороннего – такие слова, как «консерватизм», «сословие», «государство» и подобные им, выглядят фиксирующими некую реальность и есть возможность говорить непосредственно о них, тогда как конкретные исторические события, персонажи, ситуации смотрятся частными случаями, примерами этих самых понятий. Однако уже следующий шаг приносит разочарование – любой конкретный случай, который мы удосужились разобрать достаточно подробно, демонстрирует свою неподводимость под общую схему. До тех пор, пока для исследователя сама общая схема сохраняет силу, подобный результат рассмотрения описывается в терминах «исключения», «особого случая» и т. п.1 – но двигаясь в подобной логике мы приходим к естественному заключению, что ничего, помимо «исключений» нам обнаружить не получится: в неокантинской схеме в ее простейшем изводе, относящей историческое к области единичного, как раз и фиксируется подобная ситуация, чтобы в дальнейшем в размышлениях Вебера перейти от «обобщений» к «типологизациям», «идеальным типам», с которыми теперь мыслится работающим историк. Читать дальше »
Журнал "Перемены" в ВК >>
Вы можете поблагодарить редакторов Перемен >>