Я пришел в белый клуб под названием “Джаз”.

Дамы в вечерних платьях, господа во фраках, кокотки в черных чулках – известная публика собралась здесь той ночью.

В огромном белом зале томился по неузнанному наваждению фонтан. Кто-то играл в карты. Под сводами зала разносился симфонический фанк.

У колонны я заметил фрика в цветастых одеждах: желто-черные квадраты отблесками извивались на его атласном халате. Голова его была столь же гладкой, как и колонна, к которой он прислонился. Сквозь щелочки глаз он направил на меня взгляд, показавшийся мне давно знакомым.

Я спросил его: “Что за странное место, клуб Джаз?”. И в этот самый момент заметил в отдалении другого фрика. Тот был одет в древне-римскую тогу и походил на императора Гая Калигулу.

“Раньше, — отвечал фрик, — этот клуб был местом для карнавалов. Но от тех далеких времен ничего почти не осталось, кроме нас троих. Кокотки поменяли свои одежды. Господа – это просто богатые светские люди. Они здесь отдыхают. Вон там, например, в углу, Лев Термен объясняет Джо Дассену как устроен терменвокс, а там Джеймс Джойс пьет шампанское с Мариной Владе. А нас осталось трое”.

Фрик в тоге, накинутой на голое тело, не отрываясь, смотрел в это время на меня – взгляд его был при этом весьма серьезен.

Кокотка в прозрачной шелковой юбке и чулках, таких же черных, как юбка и лиф, посылала вызов мужчинам, проходившим по ступенькам из соседнего зала.

“Почему здесь больше не делают карнавалы?” — спросил я у своего нетрадиционно одетого собеседника. Черно-желтый фрик ответил, атласом бросая на меня свет люстр: “Джаз теперь – казино, это более выгодно. Нас осталось лишь трое. Иди развлекись”.

Я прошелся по зале и решил посмотреть, что находится за обнаруженной мной незаметной дверью. За дверью оказалась узкая комната, похожая на коридор: стены были выложены белым кафелем, и по ним в ряд стояли три ванны. В них уже нежились все те же знакомые мне фрики вместе со сладкими кокотками (тело – сахар, рот – клубничное варенье, между ног – потоки меда), они занимались любовью – лениво сосали, лизали, ласкали друг друга. Я взял себе двух красивейших кокоток и залез с ними в третью, свободную еще ванну.

Одна из девушек, раздвинув ноги, села своей сладкой пиздой мне на язык и стала сосать мой высоко трепетавший член. Другая – лизала промежность, в то время как я, захватив ее ноги, притянул их к себе (она оказалась гибка) и лизал ее нежные стопы.

Так лизали, сосали, ласкали мы долго друг друга. Я проснулся от силы оргазма, охватившего их: их тела задрожали, и, в диком восторге, та, что сверху была, прислонила свое естество к моему лицу, вся прижалась, и, вскрикнув, обмякла. Другая же натянула себя на мой член и стала, крича и рыдая, скакать, как дикая сучка…

как норка крота
не такой глубокий
но свет уже не проникает на его дно
я всегда его стеснялась
пока в моей жизни
не появисля китаец Ли
теперь
когда у Ли эрекция
он тыкает
членом мне в пупок
у китайцев такие маленькие члены
природа так распорядилась…

Я – музыка, которую ты слышишь, когда перестаешь слушать. Я – тишина, которая отвечает на каждое твое слово, когда ты перестаешь дышать.

Я – твой первый крик, я – твой последний стон.

Я – тень, твоя ноша, которую ты всегда носишь с собой. И я же – свет, который видит даже слепой.

Я – сладость вина на губах твоей возлюбленной, сладость меда на острие ножа. Я – твоя собственная кровь, которую ты пробуешь на вкус – такая соленая!

Я – сила в твоих руках, которые не могут ничего изменить. Я – слабость, которой подчиняется любая сила.

Я – всесильная любовь, которая легко перешагивает даже через небытие. Я – абсолютная ярость, против которой бессильна даже любовь.

Я – источник, и я – слияние всех рек. Я – бушующий океан.

Я – бесконечное «может быть», которое воронкой уходит в пропасть «никогда» через угольное ушко «сейчас».

Я – окончательный ответ на изначальный вопрос. Я – вопрос, на который нет ответа, я – ответ на все вопросы.

Я – это ты, посмотри!

http://news.vl.ru/vlad/2009/03/14/operaciya/
https://www.youtube.com/watch?v=BN7poe28PSE

Сегодня день рождения Вильгельма Рихарда Вагнера, одного из немногих Родителей всего, что нас окружает. Он впервые озвучил открытия и войны XX века, он их оформил и сформировал их, штурмовав своими образами умы наиболее чувствительных современников — тех, которые только и могут творить реальность.

«Как человек до тех пор не освободится, пока не примет радостно узы, соединяющие его с Природой, так и искусство не станет свободным, пока у него не исчезнут причины стыдиться связи с жизнью«, — утверждал он (в первую очередь он был поэтом).

Над ним смеялись, его ненавидели, боялись и презирали. Его музыку называли шумом и безвкусицей. Но какое Вагнеру, слышавшему Дух Времени, было дело до этих глупцов?

Те, кто считает его просто композитором (пусть даже и великим композитором) совсем далеки от правды. Как высказался Томас Манн в «Докторе Фаустусе» (вложив эти слова в уста одного из персонажей), музыка «как бы провозглашает себя подобием космоса, ибо первоосновы музыки, можно сказать, тождественны первейшим и простейшим столпам мироздания — параллель, которую умно использовал художник-философ недавнего прошлого (Кречмар и здесь имел в виду Вагнера), отождествивший в своем космогоническом мифе «Кольцо Нибелунгов» первоосновы музыки с первоосновами мироздания. У него начало вещей имеет свою музыку. Это музыка начала и в то же время начало музыки. Трезвучие в ми-бемоль-мажоре быстроструйных рейнских вод, семь простейших аккордов. Из них, словно из циклопических квадров и первозданных глыб, строится замок богов. Остроумно и величаво слил он миф музыки с мифом мироздания тем, что музыку приковал к вещам, а вещи заставил выражать себя в музыке, создал аппарат чувственной симультанности, великолепный и полный значения, хотя, может быть, слишком рассудочный сравнительно со стихийными откровениями в искусстве чистых музыкантов, Бетховена и Баха, например, в прелюдии из виолончельной сюиты последнего, тоже выдержанной в ми-бемоль-мажор и построенной на простейших трезвучиях».

О том, как Вагнер оказывал воздействие на историю человечества и творил современность через свою музыку, читаем у Музиля в «Человеке без свойств» («Время от времени до них доносилась волна наугад взбаламученных звуков. Ульрих знал, что она неделями отказывала в близости Вальтеру, если он играл Вагнера. Тем не менее он играл Вагнера; с нечистой совестью; словно это был мальчишеский порок». и далее: «как только он запирался, все чаще доносились звуки Вагнера, то есть музыки, которую он в прежние годы учил Клариссу презирать как типичный образец мещански-вычурного, упадочнического времени, но перед которой теперь сам не мог устоять, как перед крепким, горячим, пьянящим зельем.»).

Вагнеру сегодня 196 лет.

Ссылки:

1. А. Лиштанберже. Книга о Вагнере «Рихард Вагнер как поэт и мыслитель».
2. Роман Томасса Манна «Доктор Фаустус. Жизнь немецкого композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом»
3. Фридрих Ницше «Казус Вагнер».
4. Роберт Музиль «Человек без свойств».

Будь я сейчас в Лондоне, непременно бы сходил на эту выставку.
Фото отсюда.

Скорей всего ты уже думал над тем, дорогой мой читатель, что, собственно, в русском языке — в его, так сказать, экспрессивном срезе — означает самое ходовое, самое емкое, самое крепкое и коренное словосочетание, — словосочетание, которое в звучащем своем аспекте от частого употребления (совсем как графитовый грифель карандаша) стирается до едва различимой аббревиатуры. «ЕБТЬ»; но зато в своем подлинном глубинном бытии стоит твердо, как в короне бриллиант, играющий всеми гранями своего смысла под лучами света, падающего на него от каждого нашего прикосновения к этой нетленной святыне.

Когда мы подчас в сердцах вдруг воскликнем: «еб твою мать!» — это звучит почти как заклинание. Нет, ты только прислушайся, брат мой, — «ЕБ ТВОЮ МАТЬ!!!» Речь здесь идет, конечно, не о какой–то конкретной матери, а о чем–то другом: о чем–то значительно большем и более значительном. О чем же? Быть может, некий намек нам даст тот факт, что считается неприличным ругаться при женщинах. И женщинам (по крайности так было раньше)! Почему?

Дело вовсе не в том, что такого рода выражения как–то особенно неприличны — нет! — они просто сакральны, а сакральное, как известно, — всегда табу, ибо оно оскверняет. Вот потому–то матерщина и называется сквернословием. И еще: о матершиннике говорят, что он выражается. И действительно, читатель, в матерщине выражается, проявляется, выходит наружу из глубины та религиозная сущность, которую я все никак не решаюсь назвать. Не решаюсь, но постоянно пробую: ведь то выражение, которое мы сейчас разбираем, — еб твою мать! — есть матерщина по преимуществу. По нему матерщина и называется матерщиной, а раз так — в матерщине выражается для нас ушедшая в недра народа религия Ебаной Матери Сырой Земли.

***
Когда я вошел в дом, возникло некоторое замешательство — оба они замолчали, видимо не хотели, чтоб я слышал их разговор. Хотя что ж тут такого? — ничего особенного я не услышал, разве что до моего прихода они обсуждали что–нибудь, что не должно было коснуться моих ушей? Странно. Марлинский прятал глаза, а Бенедиктов с безразличным видом помешивал ложечкой чай. Двуличная тварь! — только что предлагал мне сделаться «отцом всех лыжников» (то есть, фактически, утвердить новый закон) и вот уже пожалуйста — проповедует Марлинскому свои охранительные принципы, нерушимость, и твердость вечных железных законов — диалектик! Не то, чтобы я не понимал его (чего уж тут — логически все верно), — но, согласитесь, одно дело формальная диалектика и совсем другое, когда с ней вдруг сталкиваешься на практике: трудно дышать из–за дурного духа в этом загнивающем в себе болоте, все течет, переливаясь из одного в другое, не границ, ни одна вещь не является сама собой, но всякая означает все что угодно, не исключая себя. Поэтому можно говорить все, что угодно, — не ошибешься! — ибо ошибиться можно только там, где есть твердые границы, установленные законом противоречия. Впрочем, там, где есть эти границы, нет жизни; а где нет жизни, там царствует смерть — эта нелепая ошибка жизни, возжаждавшей истины.

Итак, мертвец — тот, кто совершил ошибку. Истина — это смерть. И я подумал, что Бенедиктов подталкивает, пытается вывести нас на путь истины, меня и Марлинского — обоих по-разному, — пытается нас обмануть, сам оставаясь в тени своего тухлого болота. Змей–искуситель, искушающий истиной, ты ошибёшься по крайней мере во мне.

Короче говоря, мне было неприятно, что для меня у Бенедиктова были заготовлены одни слова, а для Марлинского — совсем другие. Но пусть это даже будут одни и те же слова, пусть даже он нам говорил одно и то же — тем более неприятно. И в конце концов Фал Палыч отлично понял, что мне это будет неприятно: он замолчал, помешивая ложечкой в стакане свой остывший чай. Оставим это.

— Наговорились? — спросил я.

— Да, вполне.

— Ну так пора — как раз успеем на Гагаринскую электричку. Не провожай нас, Марли.

— Так мы еще увидимся, — сказал Бенедиктов. — Пока.

— Пока.

— Пока…

ПОБЕГ.

В первом классе я уже достаточно сильно ненавидел школу и саму ситуацию школьного социума. Моя ненависть подкреплялась тем, что я чувствовал всех этих людей как некий единый целый, большой и сильный организм, который противостоит мне. Однажды этот организм сошел с ума и действительно восстал на меня. Без всякой видимой причины, без повода с моей стороны, просто по какому-то странному, необъяснимому инстинкту, словно почувствовав мое презрение, весь класс стал гонять меня по кабинету, а я, войдя в роль убегающего, пытался уйти от погони, и это только сильнее провоцировало вышедших из под контроля чудовищ, сидящих внутри этих глупых маленьких детей. В результате они загнали меня под какой-то книжный шкаф…

Я забился в этот угол, а они избивали меня вонючими тряпками для протирания классной доски. И я не мог остановить этого. Хорошо, что вскоре появилась учительница. Так я понял, что если я не возьму плеть, это стадо когда-нибудь сожрет меня.

Заметьте, есть такие книги, которые читаются с огромным удовольствием и интересом, на, что называется, одном дыхании. Но потом, когда вы их прочитываете, вы еще только, может быть, дня три-четыре помните их содержание, а потом, через пару недель и не сумеете даже объяснить, о чем там шла речь. Ни пересказать фабулу, ни сформулировать основную мысль, ни даже вспомнить имена героев через неделю-две уже невозможно!

Одна из таких книг — «Волхв» Джона Фаулза. Вот признайтесь, вы ее читали? И когда читали, может быть даже с ума сходили от того, как там у Фаулза сведены все своды. И как он, гений такой сукин сын, поймал биение века, XX века! А что вы помните сейчас из этой книги?

Пустота правит миром. Пустота заполняет пустоту. Пустота водит всех за нос… Кстати, «Чапаев и пустота» — еще одна такая чудо-книженция, содержание которой на поверку оказывается абсолютно бессодержательным…

Хорошаямашинанеделаетошибок
тыйобаныйублюдоктакимкактынебуду
мыникогданебудем
всемтемчтонужнолюдям
говномчтонужнолюдям
мыникогданебудем
мыбудемоченьскромны
забъёмнавашигвозди
аможетбытьпоможемизбавитьсяотмыслей
сорвитемоимаски — явашлюбимыйтрутень
хорошаямашинанеделаетошибок

А впрочем, знаете что, хрен с ними, с этими бесхребетными пост-инди-поперами High Places. Милые они, конечно, но слишком расслабленные. У меня теперь новая влюбленность на ниве нового попа. Великолепная арт-рэперша из Филадельфии с внешностью порнозвезды со стажем. Прекрасная брюнетка с прокуренным голосом, через каждые два слова употребляющая слова FUCK и SHIT и делающая это с такой харизмой и безапелляционностью, что не остается никаких сомнений, что именно на этих двух словах и держится современная американская поэзия. Встречайте, Аманда Бланк! Брутальная дива XXI века!

Она признается в любви к Depeche Mode и The Smiths и, читая свои порно-считалочки поверх корневых восьмибитных хип-хоперских лупов, то и дело принимается петь нечто отдаленно напоминающее диско и британский поп…

P.S. Ремикс на песню Бритни Спирс «Gimme more» дает основания говорить, что скоро Аманда уберет не только Леди Гагу (Lady Gaga), у которой я недавно очень смешно брал интервью для журнала Harper’s Bazaar, но и саму Бритни. В общем, американский ответ La Roux и Little Boots.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТЕМЫ про НОВЫЙ ПОП

Сегодня новость главная такая: Франция оказалась самой сатанинской и бесчеловечной страной в мире. Во Франции приняли (или вот-вот примут, в чем никто не сомневается) законопроект, согласно которому, пользователь интернета, незаконно (незаконно!!!!!) скачивающий из всемирной сети фильмы или музыку и уличенный в этом трижды, будет отлучен от интернета без суда и следствия, на срок до года. При этом пользователь будет обязан продолжать ежемесячно платить абонентскую плату провайдеру.
Франция… сказал бы я, что я думаю об этой зверской потреблятской стране…
Музыка и кино должны быть бесплатны. А музыканты, композиторы и кинематографисты должны получать гонорары от государства. Из казны. Из госбюджета. Всю зарплату всех этих Саркози нужно раздать авторам музыки, которую люди скачивают в интернете бесплатно.

Немного музыки сегодня: тихое американское инди-поп-помешательство от High Places.

На днях гуляла в Японском саду (небольшой сад внутри ботанического сада в Москве). Сейчас там цветет сакура, точнее уже отцветает. И, оказывается, это событие привлекает внимание массовой аудитории… Людей в этом садике (а он, в принципе совсем не велик) — просто толпы. Несмотря на то, что вход стоит 100 рублей, а в выходные 150, перед кассой стоит очередь человек в 50-60.
На самом деле, 100-150 рублей для этого сада, конечно, это неоправданно дорого. Да, садик милый, но… только когда никого там нет. А когда на каждый квадратный метр приходится по человеку, удовольствия уже мало. Ведь все эти замечательные люди постоянно бегают и фотографируются у каждого кустика и не дают настроиться на поэтический лад и насладиться феншуем…
Японский сад в Москве был сооружен в 1987 году по проекту выдающегося японского ландшафтного архитектора Кена Накадзимы. То есть можно утверждать, что он настоящий. И он мог бы быть действительно прекрасным местом, если бы администрация Бот.сада: а) иногда чистила водоемы (сейчас некоторые из них превратились уже почти болота) б) построила в окрестностях Бот.сада еще парочку таких заведений, чтобы все желающие могли спокойно там отдыхать, не напрягая друг друга.

Уверена, что средств и на то, и на другое у Бот.сада предостаточно. Вход в сад стоит 50 рублей + 100-150 рублей стоит вход в Японский сад. Если учесть, что ежедневно в Ботаническом саду бывает несколько сотен тысяч человек, то доход у них, наверное, очень не плох. А ведь, гуляя там, так не скажешь…

Встретила там косплееров. они устроили в японском саду аутентичную фотосессию.

Однажды, когда мне было лет шесть и я гулял во дворе у себя перед домом, два парня на пару лет постарше меня решили испытать мое терпение. Они взяли меня на понт: мы поспорили о том, смогу ли я терпеть боль. И вот один из них стал держать меня за руки сзади, а другой — кулаком со всей дури бить меня по зубам, по щеке, наотмашь.

После первого удара – я молчал. Второй удар – я не проронил ни звука. Их, похоже, это только подзадорило – третий удар был гораздо сильнее. Мне было больно, но я терпел. Я не плакал. И считал, что испытан уже достаточно – я вытерпел три довольно сильных удара!

Я попытался вывернуться, но меня держали очень сильно. Четвертый удар заставил меня взвыть. Не от боли, а от обиды… Ведь я терпел — а они продолжали! Я орал и плакал от обиды и оттого, что ничего не могу сделать, ситуация мне не подчинялась…

Уроды испугались моего душераздирающего крика и быстро убежали… Я жаждал отмщения, но их уже и след простыл. С тех пор я знаю, что не нужно ничего терпеть слишком долго.

Следует всегда отвечать ударом на удар так скоро, как только можно.