НАЧАЛО (Trip 1) — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩИЙ ТРИП — ЗДЕСЬ

Фото: ZedZaP…/Flickr.com

Газеты? Газеты – это просто смешно, особенно в наши дни. Собственно, как и телевидение, ведь там лапшу на уши вешают, люди глазами – хлоп, хлоп! – и едят всё это, как дерьмо. Противно…

К чему же это я, собственно? Конечно, к тому, что я снова лежу на животе, несмотря на запреты со стороны прессы. Только сегодня мне действительно плохо. Как-то по-странному плохо, как будто наелся скорби, а она там внутри разрастается, как дрожжи. Скорбь. А что такое скорбь в моем случае? Если бы я знал ответ на этот вопрос, возможно, мне было бы легче. Наверняка, я бы просто нашёл противоядие от своего скверного состояния.

Что же на самом деле творится позади меня? Стоит лишь оглянуться – и я вижу привычную пустоту, как всегда. Тошно… Но не всё так просто. Не верю в истории с призраками, но чертовщина какая-то вокруг меня всё же творилась всегда, взять хотя бы историю с обваренным дедом…

Глядел сегодня в зеркало. Не так, как обычно… Если бы «как обычно», я бы выразился иначе — «смотрелся» или что-то вроде того, не знаю… А я – ГЛЯДЕЛ. Играл в «Алису в Зазеркалье». Не зря же всё это, в конце-концов. Все эти истории про зеркала… Что-то будто заставило меня заниматься подобными глупостями. Смотрел не в зеркало, а в ЗЕРКАЛЬНЫЙ мир, на себя в этом мире. Скука полнейшая, но почему-то… Почему-то так вышло.

И я увидел за своей спиной нечто. Нет, не Нечто, а кого-то. Женщину, прямо за своей спиной, в грязно-розовом платье. Глаза её были обмотаны бинтом, светлые длинные волосы растрепаны… Она просто стояла рядом, не шевелясь, будто манекен, что ли, не знаю, неверное сравнение, быть может.

А я… Я просто потерял дар речи, потерял возможность элементарно пошевелиться, просто стоял, как вкопанный, в страхе оглянуться, хотя, пожалуй, если бы она и вправду бы стояла за моей спиной в МАТЕРИАЛЬНОМ мире – быть может, мне бы стало действительно спокойнее. Но я знал, что это – что-то другое. И что это Другое явно не хотело быть замеченным, просто так получилось, ибо, ГЛЯДЯ В ЗЕРКАЛО, я приобрел ИНОЕ ЗРЕНИЕ, позволившее мне увидеть совершенно иной мир, хотя, по сути, я увидел лишь женщину, стоящую позади меня.

Если бы я и захотел бы сказать ей что-нибудь, спросить о чем-то, – я не смог бы, ибо страх сковал меня полностью. Я столкнулся с потусторонним, и это уже не безобидные статейки в глупых газетах, разжижающих мозги человечества. Это не игра в ассоциации, когда найдя странные совпадения, ты начинаешь убеждать себя в том, что не всё так просто в этом мире.

Это – нечто, переворачивающее всю жизнь. Встреча с призраком (как самое НАИВНОЕ объяснение увиденного, ибо, может, речь идет просто об ином мире, необязательно с мертвецами). (далее…)

НАЧАЛО (Trip 1) — ЗДЕСЬ

Коллаж из газет, Мартин Хесселинг

Я лежу на животе. Я всё чаще лежу на животе. Будто какая-то тайна, ритуал, о котором мало кому известно. Можно читать газеты. Читая их, постоянно-всегда сможешь найти ключик, намёк на то, что ничего не бывает просто так. Нечто, открывающее глаза, но при этом так и остающееся всего лишь прессой. И глаза действительно открываются, правда, этого просветления хватает лишь на пару дней, наверное. И это… Странное какое-то ощущение. С такого вряд ли тут же побежишь в церковь, хотя мне почему-то кажется, что именно церковь в данном случае и способна продлить это ощущение, пронести через всю оставшуюся жизнь. Впрочем, это лишь мои домыслы, мало общего имеющие с видением действительности. (далее…)

22 августа 1902 года родилась Лени Рифеншталь

История завернула вокруг Лени Рифеншталь один из своих самых крутых витков. Молва упорно называла ее любовницей Гитлера. Лени столь же упорно эти слухи опровергала. Но на самом деле не так уж важно и даже не так уж интересно, спала она с фюрером или не спала. Может быть, спала. Но скорее всего – не спала. Она больше любила спортсменов и летчиков… Куда интереснее другое: дороги, которые выбирает художник, и то, во сколько это ему обходится.

Ее любимый писатель – Достоевский, ее любимый роман – «Братья Карамазовы». И в преклонные годы она, невысокая, изящная, держалась великолепно, как умеют держаться женщины, привыкшие к поклонению. Чем-то она напоминала Лилю Брик. Впрочем, все красавицы, дожившие до преклонных лет, похожи друг на друга. Но Лиля – просто женщина, а Лени – художник, творец. И потому, может быть, и не женщина вовсе. (далее…)

Фото: YanivG/Flickr.com

1. СЕЛЬСКИЙ ЭЛЕКТРИК О СЕБЕ

Здравствуйте, я – сельский электрик. Живу я в селе, а следственно работаю электриком. Электрик – хорошая работа.

Постоянно я вижу лицо человека в огне, это позволяет мне вспомнить о прошлом, кричащие люди, всюду огонь, плотный дым… Быть может, именно это событие заставило меня стать электриком.

Я не могу видеть лица в окнах, я не могу видеть красные занавески на окнах, я не люблю газовые плиты. Просто я помню людей в огне, помню их лица, безмолвный крик. Ведь глядя на них, я думал, что они поют, ведь это так гордо, погибнуть с песней… Как жалко, что я ошибался тогда, верно я был слишком молод.

Пожалуй, из моей жизни это самое страшное воспоминание. Ведь, возможно, я бы спас их тогда, швырнул бы камень в их окошко, дав им возможность дышать, но я просто не хотел мешать им петь.

Иногда я жалею о том, что моя память никогда меня не подводила, слишком много страха, много обид. Хочется всадить нож по рукоятку в спины своих обидчиков. Верно, хочется мне невозможного. Нужного, необходимого, но невозможного. Так вот и живу, чиню приборы, подключаю электричество, и в то же время тайком наблюдаю за происходящим. И то, что происходит вокруг меня, – мне не нравится.

Нет, я не считаю себя бедным, глупеньким электриком, которого не устраивает маленькая зарплата, но просто раздражает кучка мелких неприятностей, а скорее даже неудач. Неудачи, разочарования, всё это дерьмо, которое следует забыть, да не получается. Надо забыть все неудачи, предугадывать шаги противника, и не ошибаться.

Может ли пение быть безмолвным?

Может ли пение быть бесконечным?

Может ли песня быть в мыслях мертвеца?

2. СМЕРТЬ

Сейчас, оглянувшись назад, я понял, как мало осталось нас, электриков. Наша электрическая эра подходит к концу, но мы не знаем, что заменит нас. Быть может, ЭЛЕКТРИЧЕСТВО? Ведь многие сдались, потерялись, отстали в пути. Многие забыли, кто они такие, некоторые решили, что уже никому не нужны. Конечно, меня тоже посещала эта мысль, но я отгонял её, как дурной сон наяву…

Я – один из немногих, кто не упал лицом в грязь перед другими, как это сделали другие электрики, которые уже недостойны иметь это звание. Они ведь решили, что каждый электрик будет проклят до тех пор, пока будет носить это имя.

Но я, несмотря на преграды и сильный дождь, иду вперёд, и знамя электрика развевается на ветру. Глаза застилают слёзы, капли дождя, нас уже не так много… Проносится время, исчезают люди… Жалкая кучка сельских Электриков, которые хотят выжить, которые готовы бороться до конца. Мы идём, нас уже шестеро. Седьмой исчез, у шестого вырывается истерический смешок, и тут же он исчезает в густом тумане… Но в этой ситуации никто не способен спасти шестого, или подобрать седьмого. В этой борьбе нет времени. Надвигается туман, готовый поглотить…

Туман пожирает электриков, он становится больше, сильнее… Пять уставших электриков вяло несут свой флаг, и лишь мысль о том, что они – последние, заставляет их идти быстрее…

Одно я знаю точно. Электрик – это не просто профессия. Электрики – это та кучка людей, которые стремятся выжить в жестоком мире. Электрики – это те люди, которые вынуждены скрываться от жестокого тумана, который стирает образ электрика из жизни тех, кто помнит и любит. Им не суждено выжить, как это ни плохо и печально.

Не знаю, сотрутся ли эти надписи, когда туман найдёт и меня. Надеюсь – нет. Никогда я не предам свою профессию, никогда не изменю свой образ жизни, до последней своей секунды буду помнить свой первый опыт…

Иногда хочется броситься в туман, как электрик номер 6, но где же здесь моя логика, где мой инстинкт самосохранения? Хочу написать здесь подробнее о профессии НАСТОЯЩЕГО электрика, ведь, быть может, кто-нибудь найдёт эту тетрадь, возобновит старые традиции и профессию Электрика. (далее…)

Как и было сказано, после перерыва на съемки авангардного фильма и на работу над скандальной олимпийской рекламой Дима Мишенин приступил к написанию второго тома своей «Мотобиографии». Дима обещает снова каждую неделю присылать нам новую часть «Мотобиографии», как и шесть лет назад, когда он начал этот проект. А Перемены будут эти новые части публиковать. Первый том вы можете прочитать здесь. А второй том Дима открывает новым предисловием и серией рассказов о криминальном Санкт-Петербурге 90-х годов. Многое в этих «бандитских рассказах», наверняка, приукрашено, поэтому с большой долей самоиронии автор первые главы новой книги назвал «Денискины раскраски», дав аллюзию к «Денискиным рассказам» знаменитого детского писателя Виктора Драгунского. Только вот в случае Мишенина его герой не сын писателя Дениска, а питерский мошенник и школьный товарищ Денис, гроза лохов, бандитов и всего кредитоспособного человечества.

А теперь почитаем ответы на нашу анкету, присланные писателем Денисом Викторовичем Драгунским (тем самым, сыном Виктора Драгунского и героем «Денискиных рассказов»).

* * *

Читайте в предыдущих выпусках Хроники Неудобной Литературы:

— Поэма Кати Летовой «Я люблю Андрея Василевского» и «чахнущая» литература
— Писатель как мундир? Ответы Марины Ахмедовой
— Ответы Михаила Гиголашвили
— Интервью с Димой Мишениным. О графомании, мини-юбках и бездарных чиновниках
— Ответы Алисы Ганиевой
— Ответы Юрия Милославского
— Ответы Виталия Амутных
— Ответы Александра Мильштейна
— Ответы Олега Ермакова
— Ответы Романа Сенчина
— Ответы Ильи Стогоffа
— Обнуление. (Ответ Олега Павлова Роману Сенчину)
— Серая зона литературы. «Математик» Иличевского. Ответы Александра Иличевского
— Ответы Марты Кетро
— Ответы Андрея Новикова-Ланского
— Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского
— О романе Валерия Осинского «Предатель», внезапно снятом с публикации в журнале «Москва»
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.
— Новый Опрос. Вопросы к писателям

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ВСЕ книги проекта Неудобная литература

Я живу на даче. Почти не читаю интернет и стараюсь не включать радио. Надо мной чинно покачиваются макушки берез, кузнечики яростно надрачивают в крапиве, кипятильник не спеша кипятит колодезную воду.

Я завариваю пуэр и наблюдаю за вечерними облаками. Никакой суматохи, никакого процесса – ни кафкианского, ни литературного, никакого. Только тишина и зелень и немного таджиков-гастарбайтеров, как грибы вырастающих за калиткой со словами «Хозяин, работать есть?».

Но вот по электронной почте (а ее я все же иногда проверяю) в редакцию «Перемен» приходит письмо от девушки по имени Катя Летова. Катя шлет нам поэму под названием «Я люблю Андрея Василевского». (Напомню, Василевский – это главный редактор журнала «Новый мир».) Читаю.

Написано хорошо, талантливо, но что-то тут такое с самого начала маячит не то. Чувствуется какой-то нехороший эстетический подвох. Например, сразу возникает вопрос к автору: как можно полюбить Василевского? Я, конечно, не девушка, и мне не понять этих материй, но, на мой вкус, главный редактор журнала «Новый мир» совсем неинтересен, тем более как мужчина (хотя вот моя подруга, прочитав мои слова, заметила: «Уж получше, чем гастарбайтер Лорченков и этот бородатый, как его там»). Ладно, допустим. Но зачем нести свои стихи в редакцию «Нового мира»? Ведь даже молодой девушке должно быть понятно, что в подобных изданиях никогда не напечатают хороших стихов. Даже если у тебя хороший вид сзади. Пообещать могут, и даже полюбуются видом, но вот напечатать – нет, на это их никогда не хватает. (далее…)

(посвящено Таде Маргарите Ионовной)

Фото: MedoRRa/Flickr.com

Родилось новое солнце. Это солнце никого не грело, кроме себя самого, и к себе никого-никого не подпускало…

«Мне хорошо, — говорило солнце. — Мне тепло и уютно, я грею себя, и я не желаю, чтобы тепло это распространялось на кого-то ещё».

И это было верно… Вокруг солнца действительно было тепло и уютно, но стоило к нему кому-то приблизиться — из нежного тепла тут же образовывалась испепеляющая ярость.

«Верно ты родилось в странном месте, — сказала как-то солнцу мудрая звезда. — Ты одиноко, вокруг тебя ни единой планеты, ни единой звёздочки… Тебе, наверняка, грустно и одиноко».

«Ничего подобного, — ответило солнце, — мне абсолютно никто не нужен, я вполне самодостаточно, у меня есть моё же тепло, и тратить свой свет и своё тепло на кого-то по меньшей мере глупо».

«И тебе нисколечко не скучно? — удивилась мудрая звезда, — неужели ты настолько эгоистично, что не возникает и желания согреть, приласкать кого-то своим теплом?»

«Если это кому-то необходимо, пусть обращаются к другому солнцу», — важным тоном ответило новое солнце, и ответ этот дал понять мудрой звезде, что такое солнце исправит лишь чудо. (далее…)

Многоликий Мишенин. Фото: Даша Ястребова

На днях я получил письмо от Димы Мишенина, в котором он сообщал, что желает выйти из творческого кризиса и вновь начать писать для Перемен. Он в очередной раз выражал уже давно знакомые мне свои сомнения в необходимости писать (ведь, как он полагает, в наше время литература никому не нужна). И изъявлял желание снова поговорить об этом и, в частности, о Неудобной Литературе. (Напомню, Дима Мишенин — автор одной из первых книг Неудобной Литературы, мотоавтобиографического романа в новеллах «Мотобиография».)

Я пребывал в некотором цейтноте по причине скоропалительного отъезда на дачу и совершенно не имел времени вести диалог, однако решил взять у Димы интервью, зная, что от него всегда можно ожидать нового поворота темы и необычного взгляда на, казалось бы, уже известные и уясненные вещи. В том числе, рассудил я, Дима мог бы внести интересные ноты и в разговор о Неудобной Литературе. Чтобы не терять времени, я без предупреждения задал первый вопрос:

— Дима, а что такое Неудобная Литература, как ты это понимаешь?

— То, что печатают по максимуму в интернете и по минимуму в бумажных СМИ.

— Я думаю, что это не так. В интернете ведь действительно полно всякой ерунды, которую авторы этой ерунды гордо называют «литературой» (или хотели бы называть, но немного стесняются). А Неудобная Литература — это не ерунда, а действительно хорошая проза, по тем или иным причинам обойденная вниманием издателей, критиков и в итоге — многих читателей. Откуда у тебя такое странное представление, которое ты озвучил? Получается, ты совсем не читал то, что я пишу в Хронике Неудоблита, и не в курсе, как я объясняю этот проект?

— У меня свой взгляд и весьма практичный. Это определение мое и для меня. Я не претендую на объективность. Только идиот или человек, который никогда не ел наркотиков, может на нее претендовать в нашей вселенной, полной парадоксального хаоса. В бумажном издательском деле также издается масса ерунды. Он ничем не отличается от интернета. Это братья близнецы. И в неудобной литературе, которую собираешь ты, ее не меньше. И я не исключение.

— Ну то есть ты считаешь, что пишешь ерунду? Ну, а зачем тогда пишешь? (далее…)

Раньше я часто бывал в этом Доме. Темный, деревянный, большой, он состоит в основном из пустых комнат, покрытых пылью и сухой мелкой стружкой, такой, как оставляют иногда насекомые, поедающие деревянные стены и пол. Комнаты соединены темными коридорами, этажи – узкими лестницами. Очень ветхими и кое-где абсолютно прогнившими, так что ходить по ним – дело крайне рискованное, особенно когда торопишься.

В этот раз я уже примерно знал, куда мне надо идти. Если подняться по лестничным лабиринтам высоко, вспоминал я, перейти через бездну переходов, сквозь множество дверей, залов и комнаток, а затем пробраться за дверь, ведущую то ли на крышу, то ли в какой-то странный амфитеатр, — есть шанс перейти границу, попасть туда, на ту сторону…

Над амфитеатром пылает голубоглазое око с ядовито белыми зрачками облаков. Скамейки поломаны, как на старом пионерлагерном стадионе. Серо-коричневые доски сидений почернели, под ними зияет пустота. (далее…)

В моё первое утро пирамиды были покрыты снегом. Я отнесся к этому скептически. Быть может, даже излишне пренебрежительно, ведь меня заботили совершенно другие вещи, будто я не считал нужным видеть дальше своего носа.

Я был сосредоточен на себе, как никогда раньше. Смотрел на себя в зеркало каждые 15 минут, и иногда даже улыбался, едва заметно, уголками рта. Если бы меня увидел кто-то, ни за что бы не догадался, что я делаю. А я – улыбаюсь, незаметно, уголками рта.

В моё первое утро солнце светило в мои окна настолько ярко, что я был почти уверен: этот свет, это тепло было для меня, и только для меня. Я слишком долго ждал, слишком усердно старался быть лучше, чтобы странные космические силы наконец-то поняли: светить надо на тех, кто ЖИВЕТ, а не на мертвые, безмолвные пирамиды. И если вся планета в мое первое утро говорила только о заснеженном Египте, почему-то ни один человек не отметил, что этот причудливый свет солнца я всецело обратил на себя, отогнав от себя, казалось бы, вечный холод.

В моё первое утро я нежился в лучах солнца, но сознание моё все больше наполняла обида. Меня преследует солнечный свет, почему же я до сих пор остался незамеченным? Люди гоняются за старьем, не замечая ничего нового вокруг. В старом же я вижу лишь пыль и трупы, а не многовековой путь предков к тому, чем живу сейчас Я.

Иногда я думаю, что мир просто прекратит своё существование, когда меня уже не будет здесь. Как мир сможет быть без моей тайной улыбки, которую я столь щедро дарю в каждое зеркало?

В моё первое утро я понял, что всё гораздо серьезнее, чем я предполагал. Я понял, что когда я умру, я заберу с собой весь солнечный свет. Потому что никто более его не достоин.

В моё первое утро я сам стал Солнцем. Быть может, я слишком долго шел к этому, но ведь не всё дается так уж легко, кроме ощущения собственной ненужности.

Я плевал в телевизоры, вещающие о снеге в Египте, я сжигал своим солнечным взглядом радиоприемники, едва они начинали говорить об этой скучной и обыденной фигне. Теперь я сам решаю, куда светить, а куда – нет.

Я стал Солнцем, но не мог обратить на себя покорные взгляды человечества, наивно глядящего в черное, холодное небо.

И у меня нет ни намека на ответственность по отношению к этим глупцам. К этим мерзким хранителям древности, живущим прошлым. Если они не замечают меня, если неспособны увидеть улыбку на моем лице, если и замечая меня, называют «ХОЛОДНЫМ»,то почему я должен любить их?

Моё первое утро началось с горячего чая, с неизменной улыбки перед старым зеркалом. Почему-то я не мог его выкинуть, словно сам один из них, из хранителей древности. Пожалуй, я ненавижу себя за это.

Но всё же я хорош. Очень хорош. Хоть меня никто и не любит.

photo by maistora / flickr.com

Сегодня утром в госпитале города Путтапартхи на юге Индии на 85-м году жизни умер Сатья Саи Баба. Причиной его смерти стала острая сердечная и дыхательная недостаточность. «Сатья Саи Баба физически больше не с нами. Он покинул свое тело», — говорится в заявлении его фонда.

Новая выставка питерской арт-группы «Doping-Pong» В Музее Сновидений Зигмунда Фрейда.

01.05.2011- 11.06.2011

Адрес: Санкт-Петербург, Большой пр. Петроградской стороны, 18А

В 2010 году увидела свет новая версия культового фильма времен перестройки — «Игла» с Виктором Цоем в главной роли. Режиссер картины Рашид Нугманов снял эту ленту будучи еще студентом ВГИКа и не рассчитывал на ее последующий триумфальный прокат. 20 лет спустя он решил доделать свой дипломный фильм, ставший классикой советского «нео нуара». Поскольку исходные материалы были утрачены, а исполнитель главной роли погиб в автокатастрофе, Нугманов использовал при создании новой версии картины — «Игла-ремикс» — фрагменты другого своего документального фильма «Йя-Хха», одним из героев которой также был лидер группы «Кино». (Об этом Нугманов рассказал на Переменах в большом интервью, см. здесь).

Значительную часть картины составила графика арт-группы Doping-Pong. Художники отрисовали героя фильма в тех эпизодах, которые были необходимы для визуализации новых элементов сюжета. Благодаря тщательному изучению образа Цоя, членам команды Doping-Pong удалось воспроизвести пластику и стилистику исполнителя главной роли так точно, словно он ожил в новом воплощении.

см. также анонс выставки на dopingpong.info

Photo by AZRainman/flickr.com

Шакиб проснулся от визга Зухры. «Опять! Старые дурры!» – подумал он и перевернулся на другой бок. На кухне падали чашки. Зейнаб и Зухра дрались. Зейнаб вцепилась в густые, совершенно седые волосы Зухры. Та невольно заняла положение бодающейся коровы и пыталась лягнуть Зейнаб в живот. Своими крутыми боками она сносила всё со стола. «Мама, опомнись!» – причитала Лейла.

Шакиб представил, как его двадцатилетний сын Саид хмурит смоляные брови, сверкает зелёными глазами. Ага, так и есть, вот он тяжёлой поступью направился к двери, хлопнул ей что есть силы. Чашки отозвались тонким трусливым дребезжанием. Послышалась рычание мопеда. Саид не выносил скандалов.

Шакиб закрыл глаза. Представил красные равнодушные дюны. Это не помогало. Кажется, сила была на стороне Зейнаб. Её визг приобрёл торжествующий оттенок. Шакиб вспомнил, как ввёл её в дом младшей женой. Как она стыдливо опускала глаза. И длинные ресницы бросали нежную тень на маленькую родинку…

Всему виной этот чёртов зеленщик Буазизи! Весы у него отняли! Овощами торговать запретили! Чиновница дала ему пощёчину. Тоже мне гордец, обидели его. Ну обидели, погоревал и ладно. Так нет, он вышел и сжёг себя на глазах, как говорится, всего мира. Началось. Революция! Не сиделось им по домам, не работалось. Орут на площадях, флагами машут – бездельники!!!

Зухра между тем не сдавалась, было слышно, как она обороняется подносом, который им подарили на свадьбу. Он издавал бодрый, зовущий куда-то звук.

Шакиб сел на кровати. Поковырял большим пальцем щель в полу. Посмотрел в окно. В доме напротив толстая индианка мыла голову своей дочери. «Это Нью-йорк – город, куда съезжается весь мир, – подумал Шакиб. – Америка – страна возможностей». (далее…)

Рисунок by Mike Stilkey

— Я уже придумал тебе новый образ, – уверенно сказал он. – Ты будешь лесбиянкой!

— Ч-чего? – удивленно, она посмотрела на него, подняв бровь.

— Сейчас это модно… тренд такой…

— Ага. А почему ты не будешь геем?

— Не, – потер он смущенно шею, – пидоров никто не любит… а лесби – это круто!

— Как-то это все очень сомнительно… я себя совершенно не представляю…

— Да все клево будет, – перебил ее он. – Тем самым мы расширим целевую аудиторию покупателей!

— И каким это образом? – скептически на него посмотрев, она уже пожалела, что согласилась стать его соавтором.

— Книга это как продукт. Автор должен символизировать образ жизни и мечты.

— Что-то я совсем не понимаю.

— Ну допустим, идешь ты в супермаркет, – замолчав, он внимательно посмотрел, ожидая ответа.

— Я не люблю супермаркеты.

— Да господи. Пусть хоть в ларек, – махнул он рукой. – А там стоит две пачки чипсов.

— Я и чипсы не люблю, – проворчала она, не понимая, что он хочет доказать.

— Допустим, чисто гипотетически, что любишь. На одной пачке красуется фотография, допустим, Антио Бандераса, а сверху, допустим, надпись: «Соблазн вкуса», – поняв, что уже три раза сказал «допустим», он задумчиво почесал лоб. – А на второй пачке, предположим, нарисована бабка и рядом изба на курьих ножках. Учти, что чипсы полностью одинаковые по вкусу. Делаются с одного картофеля. На одной фабрике и одной компании. Для разных сегментов. Где Бандерас, та пачка подороже, а где бабка, та пачка подешевле. Какую ты пачку возьмешь?

— Я не люблю чипсы, – настойчиво повторила она.

— Хорошо, – сдался он. – А что ты любишь?

— Грейпфрут люблю.

— Ок, – думая, какую можно присобачить этикетку на грейпфрут, Пожарский задумался о рекламном ролике, где в кадре два больших и сочных грейпфрута сменяют здоровенные сиськи. – Ладно, потом объясню тебе на примере фруктов. Это не главное. Главное – это образ! И автор! Читатель прежде всего покупает автора, который ему интересен как человек. Причем, заметь, на текст, как правило, ему плевать. Главное – это обложка, синопсис и клевая фотография с цепляющей биографией.

— Ну даже не знаю, – глубоко вздохнув, будущая соавторша опустила взгляд. (далее…)