Мое пребывание в Москве в октябре 2008 года, когда по приглашению Института мировой литературы Российской Академии наук и представительства Республики Северная Осетия-Алания я выступал на праздновании юбилея великого русского писателя осетинского происхождения Гайто Газданова, — было связано с тремя художниками. (далее…)

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

Однако даже в советское время, когда приветствовалось социальная направленность искусства, тезис Белинского подвергался сомнению.

«…образы Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны овеяны глубокой и нежной поэзией, красотой человечности. В них есть нечто столь чистое и возвышенное, что трудно отделаться от впечатления, что они несут в себе глубокую правду человечности, освещающую и освящающую и все, их окружающее; ибо они никому не делают зла, ибо они любовно и бережно относятся к людям… ибо они как бы слиты с щедрой и прекрасной природой, близкой им… подобно (…) тому, как — по древней мечте человечества — люди жили в раю… «Старосветские помещики» — это, собственно, повесть о любви… главный эпизод сюжета повести — о любви Афанасия Ивановича после смерти любимой… Афанасий Иванович… поднимается здесь уже к высотам трагизма… и через пять лет его горе так же неутешно и возвышенно: «… он сидел бесчувственно, бесчувственно держал ложку, и слезы, как ручей, как немолчно точущий фонтан, лились, лились ливмя на застилавшую его салфетку»». (Г. Гуковский. Реализм Гоголя. Гл. II.)

Итак, «Старосветские помещики» — это повесть о любви. Потому-то герои и живут тихой безмятежной жизнью, чтобы ничего не отвлекало их от любви друг к другу, которая и есть содержание их жизни. Поэтому у них нет детей.

Они находятся в раю. Однако после смерти супруги Афанасий Иванович из этого рая изгоняется. Жизнь его теряет смысл и превращается в муку, от которой избавляет только смерть. Заметим, что это естественный порядок вещей в случае настоящей высокой любви, когда весь смысл жизни заключен в любимом человеке: один из супругов, как правило, умирает раньше другого. (далее…)

О книге: Жан Жене «Рембрандт» / Пер. с фр. А. Шестакова. М.: Ад Маргинем Пресс; Музей современного искусства «Гараж», 2019.

Чтобы не растерять чувства удивления перед живописью, нужно смотреть на нее глазами дилетанта.

Жене пишет:

«Одно дело — выяснить что-либо аналитическим путем, и совсем другое — постичь то же самое в результате внезапного озарения».

Итак, медленно перемещаться от картины к картине. Просто всматриваться, не требуя ничего большего. Бродить по залам галереи, пока не закружится голова. Только тогда мы оставляем шанс озарению. В такую минуту можно обнаружить, что «рукав в “Еврейской невесте” — это абстрактная картина». И какая разница, если кто-то уже замечал это раньше?

Русское издание «Рембрандта» довольно точно воспроизводит книгу, недавно вышедшую во Франции. Между прочим, в подготовке оригинального издания участвовал Филипп Соллерс, когда-то публиковавший эти тексты в Tel Quel. Верстка одной из статей действительно вызывает ассоциации с (пост)структуралистским авангардом, хотя едва ли Жене всерьез интересовала подобная рифма, это слишком личные записи. Однако прием параллельного набора двух эссе, которые по мере погружения в чтение начинают обнаруживать взаимосвязи, в свое время увлек Жака Деррида, заимствовавшего у Жене эту раздвоенную форму для нескольких философских текстов. (далее…)

Анатомия бюрократического идиотизма

Сегодня тема мирного договора с Японией и судьбы Курильских островов широко обсуждается и на межгосударственном уровне, и в общественном пространстве. Это вполне объяснимо. Однако за новостями последнего времени остаются как бы в тени события начала минувшего века. Между тем, именно в наши дни исполняется 115 лет началу Русско-японской войны (27 января по старому стилю). И неплохо бы с высоты прожитого обратиться нам к тем событиям, чтобы извлечь необходимые уроки.

Поможет в этом яркий документ того времени — книга замечательного писателя и, что особенно важно, живого участника роковых событий В.В.Вересаева. Надо сразу отметить — его записки «На японской войне» до сих пор издаются и находят своего читателя. Почему? Да, прежде всего, потому, что мы имеем дело с умной книгой человека, болеющего за судьбу России, и, в то же время, умеющего глубоко разобраться в причинах нашего позорного поражения в той войне.

Врач по профессии, Вересаев стал военным медиком и служил в полевом госпитале в Маньчжурии в 1904-1905 годах. Соединив в одном лице профессионализм писателя и врача, он смог разобраться и показать читателю симптомы, ход болезни и ее итог, что поразили тогда и русскую армию, и все общество. Уроки той войны неплохо бы извлечь и нам, живущим сегодня. (далее…)

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Но вернемся в октябрь 1836-го. Итак, по ряду обстоятельств «можно датировать свидание у Полетики с точностью до нескольких дней: оно произошло между 28 октября и 3 ноября» (С. Л. Абрамович, «Пушкин в 1836 году», Накануне 4 ноября).

3 ноября названо потому, что 4 ноября Пушкин получает т.н. диплом рогоносца и посылает Дантесу вызов на дуэль. Мы уже приводили мнение Владимира Соловьева, что ничто не вынуждало Пушкина реагировать таким образом на анонимные письма.

В подобном роде оценивает этот вызов на дуэль и современная итальянская исследовательница Серена Витале: «Летопись поединков в России не помнит случая, чтобы сатисфакции требовали по анонимным письмам, но это едва ли было единственным нарушением Пушкиным ритуалов и традиций. Удивительно другое: поединок с Дантесом серьезно скомпрометировал бы жену Пушкина, ведь общество, не знающее о дипломах, будет гудеть, посыплются обычные перлы чешущих языки – нет дыма без огня. Тогда поступки гораздо более серьезные, чем чрезмерно навязчивое ухаживание, были бы приписаны поклоннику Натальи Николаевны. Но Пушкин, закаленный знаток «шепота, хохотни глупцов», человек, сведущий в законах «пустого света», так или иначе проглядел это. Вместо этого преобладающими чувствами были гнев и боль, острое чувство оскорбленной гордости и чести, ярость. Они возобладали и заглушили голос рассудка и здравого смысла. Как мы знаем, поэт не отличался ни тем ни другим» (Серена Витале, «Тайна Дантеса, или Пуговица Пушкина», «Алгоритм», 2013, Анонимные письма). (далее…)

Презентация сборника «Геопоэтика» в редакции Гефтер.ру 24.11.2017. Фото Ольги Балла.

Поэт, эссеист, антрополог, финалист премии «Нонконформизм» 2018 года со сборником эссе и научных статей «Геопоэтика» (СПб.: Алетейя, 2017) и единственный российский автор готовящегося к выходу в Берлине аналитического сборника «Сирены войны», посвящённого конфликту в Украине, — о науке геопоэтике и жанре травелога, «времени животных» и новом тотеме для России, субъектности Крыма и инновациях из Африки, «интеллектуальном идиотизме» и миссии переводчика.

Александр Чанцев: Начать беседу имеет смысл, пожалуй, с последних новостей — со «Словаря культуры XXI века» под редакторством Вадима Руднева, представленного твоими словарными статьями в недавнем 32-м выпуске «Комментариев». Что ты можешь рассказать об этом проекте? Чем ещё, кроме хронологии, он отличается от рудневского «Словаря культуры XX века»?

Игорь Сид: Проекты эти, как ни странно, в чём-то почти противоположны. Прежний словарь по определению был итоговым. Вышел перед самым Миллениумом, так что эпитет «эпохальный» справедлив в обоих смыслах. И «монументальный» — тоже в обоих.

О новом же веке речь пока идёт условно. В разгаре ещё только первая четверть, это даже не «промежуточные итоги». Замысел в том, чтобы ухватить процесс формирования новых международных понятий — отражающих глобальные (как правило) социокультурные и иные тенденции и феномены, ещё недавно незаметные. Либо вообще не существовавшие. Ловить сетью речные струи! Труд сомнительный, но совершенно захватывающий. (далее…)

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Заметки на полях романа Евгения Сорокина «Пуштунвали»

В эти дни исполнилось 39 лет со дня начала боевых действий в Афганистане. Также 30-летию вывода советских войск посвящается…

*

Евгению Сорокину тут же (кто б опять подумал!) вторит А. Проханов:

«Афганцы грелись у костерка, кипятили котелок, подкладывали дощечки и щепочки. И им на головы с хрястом и хрипом прыгали солдаты спецназа. Заваливали, месили кулаками, глушили прикладами…»

Ну и, — устами комбата Калмыкова («Война с востока»), — горькое резюме:

«Здорово получается, по-людски!.. Они нас в дом пустили, а мы их молотками по башке!..»

Неминуемо начинают прилетать и «ответки» со стороны пуштунов, тут же организовавшихся и взявшихся за оружие: душманы устраивают нашим жуткую душегубку в туннеле под Салангом… Действие родило противодействие, дальше уже — цепная реакция. Психологически сильно описана и реакция бывшего поначалу против ввода войск генерала Федоткина на смерть полковника Артемьева, своего приёмного сына, похороненного без почестей и в братской могиле, его бессилие и бешенство, когда он в ответ на Саланг впервые поднимает «в воздух всё, что может летать», приказав «израсходовать… весь боекомплект всех лётных эскадрилий», долбить по всем квадратам до последнего снаряда… Запылали склоны гор, и «сколько погибло душманов, а сколько дехкан — никогда не узнать», — стонет автор. (И тут же — хула генерала в адрес Кремля — горькая, в воздух: «…Что армия из солдатиков, чьих-то сыновей состоит, откуда им знать? А войну затевают…») (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Страшный мир Франца Кафки

Обращение Ф. М. Достоевского к мифу было обусловлено психологически. Мифологемы смерти-возрождения, проникавшие в его сочинения бессознательно, были призваны снять или сделать более терпимыми те неразрешимые психические проблемы, которые разрывали его на части. Это сочетание мифопоэтики и психопоэтики стало характерной чертой «мифологического» романа XX века.

Елеазар Мелетинский настаивал в свое время на необходимости «подчеркнуть такую важнейшую особенность неомифологизма в романе XX века, как его теснейшую, хотя и парадоксальную, связь с неопсихологизмом, т. е. универсальной психологией подсознания, оттеснившей социальную характерологию романа XIX в». Там, где Мелетинский увидел парадокс, я вижу закономерность.

Представители «неомифологизма» ХХ века обращались к мифу — сознательно, как Томас Манн и Джеймс Джойс, или бессознательно, как Франц Кафка и Джером Дэвид Сэлинджер, — по той же причине, что и Федор Достоевский, — они искали в нем разрешения собственных психических противоречий и конфликтов. Эпоха Просвещения с ее культом разума, восходящим к картезианскому «cogito ergo sum», не смогла объяснить человеческую природу во всей ее полноте. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

Отметим, что традиция, согласно которой Николай I строил свои отношения с женщинами, сложилась при дворе русских императоров с самого начала. Мы назовем эту традицию гвардейской. Хотя бы потому, что у истоков ее стоял первый (и по времени, и по положению) гвардеец Петр Первый, который сам называл себя Kaptain Piter.

Вот известная история женитьбы Петра на Екатерине I (до коронации Марте Скавронской) в современном изложении: «во время войны в Ливонии при взятии Мариенбурга Марта попала к некоему капитану Бауеру в качестве подарка от солдата, который таким способом надеялся выслужиться в унтер-офицеры. А потом сам Бауер, движимый теми же мотивами, подарил красивую девушку самому фельдмаршалу Шереметеву. У престарелого по тем временам пятидесятилетнего Шереметева Марта прожила не меньше полугода, числясь в прачках, но фактически выполняла роль наложницы. В конце 1702 года или в первой половине 1703 года она попала к Александру Меншикову. Как получил ее любимец Петра, достоверно неизвестно, однако, скорее всего он попросту отнял миловидную девушку у фельдмаршала. У самого Меншикова Марта прожила тоже недолго. К этому времени светлейший князь надумал остепениться, и у него появилась невеста из приличной дворянской семьи — Дарья Арсеньева. Случилось так, что Петр, бывая в доме у своего фаворита, познакомился с Мартой и забрал ее себе». История дошла до нас в нескольких вариантах, которые различаются лишь количеством переходов Марты из рук в руки. Оставим за скобками вопрос: не является ли эта история, относящаяся к временам легендарным, вымыслом? Главное в другом: никто ее не опровергал. То есть если всего этого и не было, то оно вполне могло произойти при утвердившихся при дворе Петра нравах. (далее…)

Андрей Шарый. Дунай: река империй. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2017. 464 с.

Работающий в пражском офисе «Радио Свобода» Андрей Шарый очень удачно инвестировал свое местопребывание в книги. Где научные изыскания переплетаются с травелогом, теория — с озарениями имени Эрнста Юнгера. Оно и хорошо, ведь что Австро-Венгрия, что балканские страны — на виду, но тайные, нагружены стереотипами, и кто точно знает, что там происходит…

В очередном издании книги автор взялся за в полной мере сравнительное исследование — пройти, проплыть по Дунаю, второй по размеру реке Европы, «наколовшей на себя — словно кусочки мяса на шампур — обычаи, навыки, традиции, языки, уклады многих народов Европы» (раньше, из доступного на русском, по этому маршруту плавал Клаудио Магрис в «Дунае»). Протекает она по территории 10 стран — а сколько народов, судеб и вдохновений затрагивает? (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

Заметки на полях романа Евгения Сорокина «Пуштунвали»

В эти дни исполнилось 39 лет со дня начала боевых действий в Афганистане. Также 30-летию вывода советских войск посвящается…

*

Так что пройдёмся по основным нашим героям.

Живее всех живых (причём везде и всегда) — конечно, Геннадий Сергеевич Малинин, маленький, хоть и совсем не маленький, подлый, власто- и честолюбивый партийный чинуша. В Узбекистане, куда его направило ЦК контролировать размещение войск у границы, считает он окружающих «людишками» «на краю империи»… А располагая информацией о планируемых событиях, уже воображает себя в их центре: он «пробудит богом забытую Азию, своим появлением вдохнёт новую, свежую жизнь в затхлость пустыни…»

Весьма живо и точно описано его возвышенное психологическое состояние ночью на реке, на границе с Афганистаном, когда его — в сущности, недалёкого позёра и фанфарона — потянуло на подвиги… А как буйно, прям по-детски льётся из него фантазия на балконе Дома приёмов ЦК — это же настоящая мрия о том, с какой честью выйдет он из сетей законспирированных резидентов! После чего уже сам Брежнев примет его по возвращению из секретной миссии, свойски хлопая по плечу в благодарность за справку по Афганистану, по запросу ЦК написанную историком Илюшиным, противником войны и переписанную с изменением всех акцентов уже в пользу вторжения им, Малининым!.. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

«4 ноября 1836 года Пушкин получил по городской почте анонимный пасквиль — «диплом на звание рогоносца». Текст «диплома» и адрес на конверте были воспроизведены печатными буквами, небрежно начерченными. Этот документ запечатан был красным сургучом. Печать изображала некие эмблемы наподобие масонских: тут были и циркуль, и пингвин, и огненный язык с «оком» внутри. Вот перевод французского текста: «Великие кавалеры, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, в великом капитуле, под председательством уважаемого великого магистра Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно выбрали Александра Пушкина коадъютором великого магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь граф И. Борх».

Каков смысл этого пасквиля? Для Пушкина он был ясен. При чем тут Нарышкин? Вот именно в нем-то и было все дело. Дмитрий Львович Нарышкин был знаменитым супругом знаменитой красавицы Марии Антоновны, любовницы императора Александра. Он был великолепным рогоносцем и величаво нес этот титул всю свою жизнь. Пасквиль объявил Пушкина «коадъютором» Нарышкина, то есть его заместителем, иными словами: М. А. Нарышкина была наложницей царя Александра, а теперь занимает ее место в алькове царя Николая не кто иной, как Наталья Николаевна, супруга поэта» (Г.И, Чулков, «Жизнь Пушкина», гл.14, IV). (далее…)

Заметки на полях романа Евгения Сорокина «Пуштунвали»

Предстоящей 39-й годовщине начала боевых действий в Афганистане и 30-летию вывода советских войск посвящается.

***
Что сейчас для нас и прежде всего для поколений ещё «советских» — та далёкая, не совсем понятная нам тогда Афганская война?.. Боль отдалённых знакомых, свежие похороны молодых орденоносцев на Хованском, изредка — бодрые военные сводки по программе «Время»…

Да, теперь мы осознаём, что многое было сделано неправильно. Никто наверху не учел условия, приведшие к трагическому столкновению культур, религий, обычаев двух разных миров и — в конечном счёте — к неизбежным военным неудачам.
Да, тема бессмысленности войны, войны «спрятанной» от глаз россиян, тема абсурда и неприятия войны вообще пронизывает практически каждое современное произведение данной тематики. При этом принято считать, что для нашей новейшей военной прозы характерна множественность точек зрения на современные конфликты.

Так, в общем-то, и есть: с 90-х годов в афганской прозе присутствуют две главенствующие тоники — обличение и героизация. Олег Ермаков, сам ветеран, уже почти «афганский классик» (Арифметика войны, Знак Зверя, Возвращение в Кандагар, Афганские рассказы), «эту войну не одобряет и не оправдывает. Читателей ранних афганских рассказов, должно быть, поражали сцены, где советские солдаты убивали ни в чем не повинных или едва-едва подозрительных афганцев, снимали с трупов часы». (далее…)

Недавно власти Украины сделали еще один шаг по героизации своего нацистско-бандеровского прошлого. Вызвало это вполне понятную реакцию в России – с попыткой осудить киевский демарш даже на уровне ООН. И вновь США, сама Украина и «передовая» Европа инициативу не поддержали и пытались заблокировать. Удивительного в этом ничего нет.

В начале и середине 30-ых годов ХХ века те же самые государства не то что блокировали, а, наоборот, всячески поддерживали другой нацизм – германский – видя в нём прежде всего «рациональное зерно» антисоветизма и русофобии. Да и не слишком ли поздно мы сами забили тревогу теперь, когда решено широко отпраздновать 110-летие со дня рождения Степана Бандеры, а всех его соратников прославить также на уровне государства в лице национальных героев и выдающихся борцов за независимость Украины? Пишу об этом, потому что вспоминаю, как ровно десять лет назад не менее широко отмечали столетие Бандеры. Но тогда с нашей стороны никаких протестов не было – все поглотил острый «газовый» конфликт между Москвой и Киевом, вовлекший в свою орбиту и страны Европы. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

8. Гвардейский капкан

Мы переходим к последнему году жизни и истории дуэли Пушкина. История эта хорошо известна и изложена в школьных учебниках. Кто же ее автор? Ответ может показаться неожиданным – император Николай I.

Из письма Николая I младшему брату, великому князю Михаилу Павловичу от 3 февраля 1837 г.:

«Дотоль Пушкин себя вел, как каждый бы на его месте сделал; и хотя никто не мог обвинять жену Пушкина, столь же мало оправдывали поведение Дантеса, и в особенности гнусного его отца Геккерена. Но последний повод к дуэли, которого никто не постигает и заключавшийся в самом дерзком письме Пушкина к Геккерену, сделал Дантеса правым в сем деле. Вот случай сказать: гони природу в дверь, она влетит в окно…

Пушкин погиб и, слава богу, умер христианином. Это происшествие возбудило тьму толков, наибольшей частью самых глупых, из коих одно порицание поведения Геккерена справедливо и заслуженно; он точно вел себя, как гнусная каналья. Сам сводничал Дантесу в отсутствие Пушкина, уговаривал жену его отдаться Дантесу, который будто к ней умирал любовью, и все это тогда открылось, когда после первого вызова на дуэль Дантеса Пушкиным, Дантес вдруг посватался на сестре Пушкиной; тогда жена открыла мужу всю гнусность поведения обоих, быв во всем совершенно невинна» (Щеголев П. Е. «Дуэль и смерть Пушкина», Сб. Пушкин и его современники, вып. XXV-XXVII. П., 1916, с.67). (далее…)