Одна из самых трагических фигур русского рока интересна не столько с исторической точки зрения, сколько с мистической.
Башлачёв, несмотря на признание друзей-рокеров и критиков, звездой стадионов не стал. Его единственное крупное выступление на пятом ленинградском рок-фестивале прошло скомкано. Зато на квартирниках он творил чудеса (вот свидетельства очевидцев).
По сути, это была месса при участии слушателей. Как выразился Артемий Троицкий: «Происходило невозможное. Что-то такое, чего больше никогда не будет. Это был вообще лучший человек, с которым никто рядом не стоял, не сидел и не лежал». Кажется, что Башлачёв пропускал через себя огромное количество потусторонней энергии. И в какой-то момент перегорел от напряжения. Короткое замыкание. Если через тебя идёт мощный поток, который настолько силён, что даже слушатели чувствуют его, рано или поздно наступает расплата. Поэт считал, что надо песню каждый раз проживать. А песни были тяжёлые, тёмные, такие спеть — как море переплыть. (далее…)
Под одной из недавних частей Хроники проекта Неудобная литература обнаружился комментарий. Процитирую: «Да просто издательства не хотят публиковать тексты, которые уже опубликованы в свободном доступе в интернете. Вот и все объяснение!»
Если бы это было так просто… Но ведь некоторые из текстов, которые мы публикуем в проекте Неудобная литература, написаны совсем не только что. «Побег» был создан в 1982 году, завершен в 1987, в 1988. Эти тексты, называя разные причины, просто отказывались публиковать («Кукушкины детки», правда, собирались издать отдельной книгой, было дело, но за семь лет до этого Опцию отказа к этому тексту применили в журнале «Дружба народов»). Только «Побег» был опубликован на бумаге. Да и то – в подпольном, самиздатовском журнале «Митин журнал» (то есть, можно сказать, в глубинах бессознательного культуры, куда он был, как я уже говорил, вытеснен буквально по Фрейду).
Вообще, тут есть повод поднять серьезную тему для истории отечественной литературы и литературоведения, которую никто еще, кажется, не заметил. Тему специфики работы толстых литературных журналов во второй половине 80-х годов.
Дело в том, что в разные годы причины отказов были разные. В разное время Неудобная литература была неудобной по разным причинам.
При советской власти подобные тексты не могли увидеть свет – по цензурным соображениям. Зато в то время цвел Самиздат, где Неудобную литературу печатали с удовольствием («Митин журнал» был одним из, но не единственным; то есть Неудобная литература всегда находит читателей и многим вполне на самом деле нужна и удобна, – в этом смысле это просто такая вывеска, ярлык, не более).
Но дальше – во времена перестройки (вторая половина 80-х) – когда, казалось бы, проблема цензуры ушла, и стало все можно, случилась вдруг удивительная вещь!
Толстые журналы (все эти «Знамя», «Дружба народов», «Родина») словно бы как-то ошалели, потерялись и впали в ажитацию. Это было вполне понятно – в СССР из них последовательно вытравляли их сущностное предназначение (которое изначально, еще с XIX века заключалось в том, чтобы отражать актуальную ситуацию в литературе, буквально быть литературным дневником, показывать текущее в литературном процессе), посредством цензуры вымарывали из них всю эту дневниковую живость, и к моменту перестройки толстяки были уже настолько деформированы, что это не замедлило сказаться.
Причем деформация толстяков дала о себе знать весьма интересным образом: когда вдруг стало можно, наконец, объективно и полностью отражать реальный литературный процесс (а не только его официальную часть, оставляя неофициальную Самиздату), толстые литературные журналы не стали этого делать. Потому что нашли дела поважнее: Солженицын, Пастернак и прочее – вот что они ринулись публиковать (в основном и в первую очередь!), забыв о том, что есть еще и какая-то современная литература, растущая прямо здесь и сейчас. Ну как же, столько всего упущенного за долгие годы запретов, но негласно признанного всеми интеллигентными читателями! Нужно все это впустить, наконец, на наши страницы! Нужно вернуть все это читателю! Отдать должное! К тому же читатель читает это и ждет этого!
Так, раздавая долги, толстые журналы убили себя окончательно. Вместо того чтобы публиковать всю эту прекрасную литературу 50-х-60-х годов отдельными книгами (приложениями к журналам, например), они публиковали ее там, где должна была быть актуальная современная литература. В итоге многие хорошие тексты, написанные в 80-х, так и не были в 80-х изданы. «Хоть вы и написали хороший текст, но нам сейчас не до того! У нас еще Пастернак не весь издан», — говорили редакторы молодым литераторам (именно отсюда бралась эта идиотическая формулировка насчет «не в духе гласности», ведь гласность они понимали как необходимость огласить, наконец, весь список)… (далее…)
24 мая 1905 г. родился Михаил Шолохов, создатель романа-эпопеи «Тихий дон». Еще при жизни он стал легендой. Но была и другая легенда, которая отравила ему жизнь и, отозвавшись раком легких, свела в могилу.
Михаил Шолохов в двадцать три года написал один из величайших русских романов XX века, шедевр русской словесности – роман о судьбах казачества во время гражданской войны «Тихий Дон». Еще при жизни он стал легендой. Но была и другая легенда, которая отравила ему жизнь и, отозвавшись раком легких, свела в могилу. Это легенда о плагиате «Тихого дона» — тоже своего рода шедевр: одна из самых абсурдных (ибо совершенно не опирается на факты), одна из величайших – по масштабности распространения сравнима с эпидемией – и, наконец, одна из самых живучих мистификаций литературной жизни XX века.
Михаил Шолохов с детства привык хранить тайны, и прежде всего – свои собственные. (далее…)
Все правильно. Бродский – бог. Это не лесть. И не преувеличение. А просто – рабочий термин. Но боги существует для вопрошания. Для тяжбы с ними. Для того чтобы биться в ночи, как Иаков. И – да, для проклятий тоже, в конце-то концов. Именно в этом им, бесконечным, от нашего конечного брата польза.
Спасибо – за невозможность!
Это можно назвать как угодно: скромностью, робостью, смирением или просто трусостью и желанием снять с себя в дальнейшем всякую ответственность – но что бы это в итоге ни было, ясно, что было в начале. А в начале был Бродский – как полная невозможность разговора о нем. (далее…)
Об этом стихотворения многое уже сказано. И сказано достаточно давно. И людьми, куда более тонкими, умными и авторитетными, чем автор настоящей заметки. Зачем же, в таком случае, снова возвращаться к разговору о «Памятнике» Иосифа Бродского? Причина тут, в общем-то, одна, и лучшего всего она сформулирована самим поэтом в его эссе о Мандельштаме «С миром державным…»: «Предмет любви всегда является предметом бессознательного анализа…»
Когда-то бессознательное критики было разбужено смертью героя. Сегодня – бессознательное автора этой вот писанины – разбужено его, героя, 80-летним юбилеем. При всей несомненности «инфоповодов» в обоих случаях, надо полагать, речь идет в первую очередь о бессознательном любви, и как закруглил Бродский процитированный выше зачин к своему эссе, «…только в этом смысле нижеследующее, возможно, имеет право на существование». (далее…)
22 мая 1859 года родился Артур Игнатиус Конан Дойль, автор приключений Шерлока Холмса
Широко известно, что Конан Дойль создал замечательного сыщика Шерлока Холмса. Не слишком известно другое: что автор недолюбливал этого персонажа, который, несомненно, принес ему немалую прибыль, но также затмил своей почти дартвейдеровской фигурой другие, менее броские произведения писателя.
«Куда бы ты ни отправился — ты всюду будешь обязан выполнять работу, которую считаешь неправильной», — говорит божественная фигура герою «Бегущего по лезвию бритвы» Филипа К. Дика о проклятии рода человеческого. Вот и Конан Дойлю пришлось испытать похожее. Ему хотелось писать рыцарские романы в духе Вальтера Скотта, приключения в духе Майна Рида и исторические романы, ради создания которых он пускался в чрезвычайно трудоемкие исследования, поражавшие своей скрупулезностью даже современных специалистов. (далее…)
Напомню, что Хроника Неудобной литературы началась с анализа так называемой Опции отказа. Во второй части Хроники, как раз перед началом публикации ответов писателей, лит.критиков и других участников процесса на наши вопросы (публикация ответов еще будет продолжена!), я пришел к выводу, что связи и знакомства, конечно, играют большую роль в принятии решения издателем или редактором о том, публиковать ли тот или иной текст. Большую, но не решающую и совсем не окончательную. Об этом я тогда же и сказал и хочу это подчеркнуть еще раз. Дело, конечно, не только в протекции и рекомендациях или в их отсутствии. Не только в «тусовочности» автора. Тут другое. Что именно? Давайте разбираться.
Возьмем для примера отказ, в свое время полученный на предложение опубликовать «Блюз бродячего пса» (ставший сейчас одним из произведений проекта Неудобная литература) в толстом журнале «Знамя». Вот что сообщает нам в к «Блюзу» сын автора, Федор Погодин: «После смерти отца я пробовал опубликовать сочинение в журналах, но безуспешно. Лучшую рецензию я получил из «Знамени». Рецензент Александр Рыбаков отметил, что автор «не переосмыслил общую концепцию в соответствии с периодом гласности, открытости».
Заметим, что Олег Стукалов (автор «Блюза») был не каким-то там молодым литератором со стороны. Он был очень известным советским сценаристом (его пьеса «Карточный домик» 1960 г., в которой дебютировал Андрей Миронов, шла по всей стране; по его сценариям были сняты популярнейшие советские фильмы «Хождения по мукам» и «Николо Паганини»). В конце концов, он был сыном великого советского драматурга . Короче говоря, человеком для литературной тусовки не новым, а очень даже наоборот. Конечно, можно сказать, что просто ему не повезло со «Знаменем», мол, рецензент Рыбаков проявил свою недальновидность и отказал ему из вкусовщины (или просто был в похмелье или, например, принадлежал к иной лит.группировки — впрочем, про это забудем, ибо это уже следствие, а не причина). Но, во-первых, «Знамя», по словам Федора Погодина, был не единственным журналом, отказавшимся от публикации «Блюза». А, во-вторых, да, вкусовщина, похмелье. Это весьма частые причины использования редактором «Опции отказа» (дурак директор, дикарь редактор — из ответов Владимира Сорокина)… Обычное дело, как свидетельствует многоопытный Дмитрий Быков. Но что такое эти «вкусовщина» и «похмелье», вот в чем вопрос? Что значит «не приглянулось произведение», «не впечатлило»? Или это фееричное (и на самом деле встающее в тот же ряд) «не переосмыслил общую концепцию в соответствии с периодом гласности, открытости»?
19 мая 1945 года родился Пит Тауншенд, гитарист и лидер легендарной британской рок-группы The Who.
Написание статьи о человеке, чью музыку ты пытаешься слушать с двенадцатилетнего возраста, не может обойтись без сугубо личных воспоминаний и впечатлений.
В обычных школах английский язык начинали изучать с пятого класса. В нем было много запоминающихся на всю жизнь слов из трех букв. Солнечные лучи сквозь пыльные стекла лестничного окна освещают матовые прямоугольники фотобумаги. Старшеклассник, тасующий фотокарточки западных ансамблей, знает, как будет по-русски только одно название – The Who? – «Кто?». Его клиент, мальчик пионерского возраста, перебирая в кармане мелочь и медиаторы, смотрит с недоверием – нелепое название. Эту неопределенность он пронесет через всю жизнь, так и не сумев до конца разобраться, зачем ему эти коренные, не очень фотогеничные англичане.
В Советском Союзе The Who? недопонимали и полуненавидели чуть-чуть меньше, чем Beach Boys (еще одних, не самых внешне обаятельных, реформаторов поп-музыки), но выражалось это только в одном: в адрес The Who?, как правило, не осмеливались проявлять открытую неприязнь. (далее…)
17 мая 1936 года родился культовый американский кинорежиссер и актер Деннис Хоппер.
Первым большим кинематографическим впечатлением Денниса Хоппера стали совместные съемки с Джеймсом Дином – древнеримской красоты гомосексуалистом, идолом поколения, сыгравшим всего в трех кинокартинах. На съемках они очень подружились. Но внезапно Дин погиб – разбился на своем блестящем серебристом Porsche 550. Эта красивая и трагическая смерть сильно повлияла на Хоппера. Можно даже сказать, сломала ему жизнь, которая еще только начиналась (ему было чуть больше двадцати). С тех пор призрак роковой неудачи, следующей за любым удачным начинанием, постоянно висел над Хоппером.
В конце девяностых литературный критик Вячеслав Курицын был глашатаем медленного тления , вёл культовую еженедельную колонку . Тление продолжается до сих пор, а Курицын еще в 2002 году всё бросил, уехал в Петербург и там стал писать романы, которые публикует под псевдонимом Андрей Тургенев. В последнее время активно сотрудничает с журналом . Оттуда, кстати, взята эта фотография:
Читаете ли вы современную художественную литературу, публикуемую в издательствах и толстых журналах? Если да, то как часто? Многое ли нравится? Если есть, назовите, пожалуйста, последнюю из понравившихся книг (роман, повесть, рассказ), ее автора и, по возможности, время и место ее публикации.
Книги читаю, журналы нет. Авторов хороших много, выделять кого-то – задача отдельная и слишком для анкеты запаристая.
Часто бывает так, что издательства и толстые журналы отказываются публиковать по-настоящему хорошие тексты, называя разные причины отказа, либо без объяснения причин. Как вы думаете, почему это происходит? Каковы, как вы полагаете, настоящие причины таких отказов?
Издательства не хотят публиковать только тексты, которые, по мнению издателя, будут плохо продаваться. Но для «по настоящему хороших» и при этом некоммерческих всегда найдется или издатель спонсорского типа, или коммерческое издательство издаст в серии, от которой не требуется очевидной прибыли…
Читаете ли вы статьи литературных критиков и обозревателей книжных новинок? Если да, то кто из этих критиков и обозревателей на ваш взгляд наиболее адекватен?
Последние годы совсем не читаю (не потому, что никого не уважаю, а просто по ритму жизни).
Как вы думаете, переместится ли в ближайшие лет десять хорошая (большая) литература окончательно в интернет? Отпадет ли необходимость в бумажных изданиях? Если нет, то почему вы так думаете?
Это те несчастные люди, которые читают с экрана, пусть объясняют, почему они думают, что в бумажных изданиях отпадет необходимость)))
***
Так ответил Вяч. Курицын. Продолжит писатель Николай Климонтович, а пока хочу напомнить, что вы тоже можете ответить на вопросы. И прислать ответы на peremeny (собака) gmail.com.
***
Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):
На Переменах был опубликован года четыре назад очень хороший материал по этому поводу, в разделе Трипы. Это репортаж писателя Дмитрия Быкова из Припяти с фотографиями Максима Бурлака, из заброшенных, производящих жуткое леденящее впечатление мест… Говорят, сейчас там мало что изменилось…
Я был в этом парке аттракционов, поднялся по сгнившим, рассыпающимся в труху доскам на карусельный круг, сел в подвесную кабинку – когда-то ярко-красную, теперь облупленную и местами проржавевшую. Неожиданно огромный железный обод, на котором висели кабинки, повернулся – и меня неудержимо повело назад, назад, назад… Карусель с тяжелым скрипом (рыдает? или ликует, что хоть кого-то за пятнадцать лет прокатит?) закрутилась против часовой стрелки. Немудрено. В Припяти навсегда восемьдесят шестой год, семидесятый год Советской власти.
+ читайте по теме — интервью Глеба Давыдова с начальником отдела стратегических исследований Института Ядерных реакторов РНЦ «Курчатовский институт» Станиславом Анатольевичем Субботиным — «Мирный атом как лазейка из кризиса», где он рассказывает о перспективах развития атомной энергетики и затрагивает тему Чернобыля.
11 ноября 1922 года родился американский писатель Курт Воннегут
Он знал все про четвертое измерение и про одиночество, ненавидел социал-дарвинизм, шутил по серьезным и страшным поводам (т.н. черный юмор) и часто говорил «такие дела» и «такова структура момента». 11 апреля 2007 года он ушел из жизни (и не вернулся). Умер он не естественной смертью – из-за того, что ударился головой. Впрочем, ему было тогда 84 года.
Смерть – нет!
Отношения со смертью у Воннегута были особые, напряженные. Не раз он смотрел ей в лицо. А она – ему. Смерть была рядом, когда его мать покончила с собой 14 мая 1944 года – накануне Дня матери. Когда пехотинец Воннегут, находясь в плену у немцев, сказал охранникам, что он сделает с ними, как только придут русские, – и был за это избит до полусмерти. Когда англичане и американцы бомбили Дрезден. Когда он и другие военнопленные вытаскивали из-под завалов трупы убитых немцев – мирных жителей Дрездена. Когда умерла его сестра Элис. Когда он едва не погиб в пожаре, когда чуть не уснул навсегда на операционном столе. Когда пытался покончить с собой, устав от жизни («Не для того чтобы обратить на себя внимание… Я просто захотел «хлопнуть входной дверью»»). А может, просто был пьян…
Воннегут был стопроцентным, беспримесным биофилом (если воспользоваться термином Э.Фромма, который, правда, предупреждал, что таких почти нет). Он испытывал бесконечный страх и отвращение к смерти и к тем, кто ее сеял. Чтобы преодолеть эти деструктивные чувства, он подходил совсем близко к смерти и смеялся. Ведь это он, Воннегут, сочинял сюжеты для комиксов «Склеп ужасов», которые потом превратились в развеселый макабр «Баек из склепа». «Самые смелые шутки вырастают из самых глубоких разочарований и отчаянных страхов», — говорил он. (далее…)
Сегодня мы начали публиковать на Переменах один из самых стильных текстов, читанных мной за последний год. «Блюз бродячего пса» Олега Стукалова. Книгу необычную по форме (не роман, не повесть, а «сочинение» — так определил жанр сам автор — имея в виду музыкальный термин).
Воздушное, синкопированное повествование о музыканте, жившем в Советском Союзе конца 70-х-начала 80-х годов.
Герой текста — сын народного артиста СССР (заслуженного советского кинорежиссера). Он играет в джазовой группе на трубе. Группа выступает в ресторанах и на закрытых частных комсомольских вечеринках (порой перерастающих в оргии), а по ночам, укрывшись на подмосковной даче, парни лабают для себя.
Мертвенный мрачный совок и естественная русская свобода (и то, и другое описано очень правдоподобно) переплетаются, но не сливаются, живут параллельно и почти не вступают в отношения, но – наблюдают друг друга. С оттенком брезгливости и понимания. И ни разу не вступают в схватку. И все было бы очень ровно, если бы не постоянно искрящая между этими двумя отторгающими друг друга мирами магия. То и дело в этих просветах открывается какая-то светящаяся бездна…
…И все время звучит музыка (музыкальные критики должны бы умереть со стыда и зависти, читая столь адекватную передачу музыки средствами языка).
Параллельно с этими легкими и надрывными звуками разыгрывается тяжелая партия отца. Кинорежиссер по заданию партии отправляется в Голливуд, на вручение Оскара, и там с ним происходят до того невероятные вещи, что, вернувшись, он медленно и необратимо меняется. Но вовсе не увиденная там американская реальность на него так повлияла, а те события, которые никто не может объяснить ничем, кроме как вмешательством потусторонних сил.
Момент перехода от застоя к перестройке — эта характеристическая точка перемен — передан в «Блюзе бродячего пса» очень точно. , книга настолько стоит того, что я, между прочим, не могу не удивиться: каким образом она до сих пор не была нигде издана?! Отчасти ответ на этот вопрос дает сын автора, Федор Погодин, предоставивший нам для публикации текст «Блюза». Цитирую его : «После смерти отца я пробовал опубликовать сочинение в журналах, но безуспешно. Лучшую рецензию я получил из «Знамени». Рецензент Александр Рыбаков отметил, что автор «не переосмыслил общую концепцию в соответствии с периодом гласности, открытости».»
Тут я всеми силами, конечно же, стараюсь удержаться от грубых слов. Это был, наверное, год 1987-1988… Но ведь ничего и сейчас не изменилось в этих литературных журналах… Я, к счастью, довольно далек от того, что называется у нас в Москве и в России «литературным процессом», но, если судить по публикациям безусловно заслуживающего доверия Виктора Топорова на Часкоре, коррумпированность и своячество в большинстве из этих изданий процветает по-прежнему. У живых текстов (подобных «Блюзу» и многим другим публикуемым на Переменах произведениям) нет никаких шансов на попадание на их страницы. (А ведь товарищ Путин собирается выделить бюджетные деньги на существование этих толстых оффлайновых журналов… И у меня есть короткий вопрос к товарищу Путину: зачем? Если они публикуют только своих друзей-графоманов и друзей друзей либо — полных бездарей, на фоне которых друзья смотрелись бы не так уж и плохо… А потом жалуются, что никто их не покупает и они, мол, не могут так больше жить, то зачем их поддерживать? Вообще, зачем поддерживать все эти отжившие институты, присвоившие себе громкое брендовое наименование «культурные», в то время как с подлинной культурой и настоящим искусством они не имеют уже давно ничего общего? Да их ведь читает один только отчаявшийся найти хоть что-то стоящее лит.критик Виктор Топоров, ну и, конечно, незначительная горстка самих всех этих «литераторов», которые там печатаются и печатают друг друга… А ведь эти люди давно уже не решают ничего ни на метафизическом уровне, ни даже в реальном культурном пространстве. Так пусть останутся они в прошлом! Пусть умрут проповедники смерти! Закрываю скобку.)
Точно так же нет у живых текстов шансов быть опубликованными и в виде отдельных книг, в крупных, например, издательствах. Потому что там тоже все построено исключительно на клановой системе. Я тут читал некоторое время назад «Креативную редактуру» все того же Топорова (отрывки из которой мы ), и Топоров там — всех сдал. Ему, повторю, можно верить, он знает эту систему изнутри, сам был главредом какого-то большого питерского издательства.
Впрочем, я хочу обрадовать вас, дорогие читатели: все меняется — к лучшему (и на этом я вот-вот уже завершу свою затянувшуюся речь). Про бумажные журналы я говорил и снова скажу: их сейчас уже почти никто не читает. И не только потому что они не публикуют ничего заслуживающего читательского внимания. Но и потому, что большинство из них сегодня представлены в интернете. Читателю достаточно забрести в какой-нибудь Журнальный зал на русс.ру, чтобы понять, насколько это заросшее тиной и водорослями болото топко и безжизненно (и даже клюква там не растет). И точно также бумажные книги — читают все меньше и меньше. И будут читать еще меньше с распространением е-буков и интернета. И это — хорошо, экологично! Пусть деревья растут!
Средний тираж изданной на бумаге книги сейчас, ну, скажем, 5 000 экземпляров. (Редкие исключения постоянно допечатываемых бестселлеров вроде книг Дарьи Донцовой и Минаева не в счет). Для сравнения — блог-книгу «Побег» за три года (с момента ее открытия в августе 2007 г.) прочитали более 11 000 человек (можете проверить, статистика у нас открыта). Прочитали. И продолжают читать. Для интернета 11 000 человек это не особо много, но зато это абсолютно реальные читатели (в отличие от многих культурных порталов, Перемены не пользуются всякими порно-технологиями, все наши читатели — действительно читают нас, а не просто случайно забредают к нам, шаловливо кликнув какую-нибудь привлекательную кнопку). Больше ли людей прочитали бы «Побег», если бы какой-нибудь «Ад Маргинем» издал его тиражом 3 000 экземпляров? Не факт…
ОК, насчет того, что изданная на бумаге книга — это твердый материальный объект, который очень приятно держать в руках и который является осязаемым свидетельством вложенного в произведение труда (не только писательского, но и прочего)… я слышал все эти возражения, но все еще не готов к ним серьезно относиться. Книга, конечно же, станет предметом роскоши и в этом виде останется. Но это уже совершенно другая история, которую нужно рассматривать не в контексте культуры и искусства, а в контексте общества потребления и красивой жизни. Спасибо.
20 марта (1 апреля) 1809 года родился Николай Васильевич Гоголь
«Чуден Днепр при тихой погоде… Редкая птица долетит до середины Днепра» — всех заставляли в школе учить этот отрывок из Гоголя. И мы, не заглядывая в содержание повести, исправно бубнили его.
Как-то я заболел и решил от скуки почитать полностью эту вещицу — «Страшную месть». Современные мистические триллеры отдыхают. Тут действительно страшно. На ночь читать не рекомендуется.
Сюжет: жила красавица Катерина, но папаша ее, бесподобная сволочь и колдун, сексуально домогался собственной дочери. Его не смущало ни ее замужество, ни то, что недавно она родила сына.
Муж Катерины застукал папашу за сеансом черной магии и поместил его в темницу. Доця выпустила отца, надеясь на его перековку. Перековался он так: застрелил ее мужа, убил внука и в конце концов зарезал саму!
Как в армянском анекдоте:
«Как назвать человека, убившего всех родственников?» — «Круглым сиротой!»
Но концовка окончательно срывала крышу. По Карпатам носился на коне неведомый великан-богатырь с ЗАКРЫТЫМИ газами. Колдуна к нему тянуло против воли. Богатырь открывает глаза, ловит серийного маньяка и кидает в пропасть.
Сейчас трудно понять, как Хармс, живя без денег, погрязая в долгах и голодая, при этом мог что-то писать. Хотя, на самом деле он только текстами и жил. Потому что хотел быть в жизни тем же, «чем Лобачевский был в геометрии». Менял литературу, ломал старые схемы, сумасбродствовал. А она, литература, сопротивлялась. И эта бесславная борьба привела к появлению большого количества текстов. Некоторым они кажутся забавными. Но, честно говоря, многие страшно читать – начинаешь вникать, и голова кругом.
В финале повести бандурист объясняет в былине подоплеку биографии героического папашки. Его предок из зависти сбросил в пропасть лучшего друга вместе с маленьким сыном. На том свете Бог разрешил жертве придумать казнь для предателя. И тот решил, что все потомки гада будут злоумышленниками, но последний в роду — негде клейма ставить. После каждого его нового убийства покойные родственники будут выбираться из могил — и падать обратно.
Когда же колдун-горбун будет сброшен в бездну, им разрешится его погрызть. Но тому, первому иуде, из-за которого началась катавасия, не дадут присоединиться к пиршеству. Только кости его еще больше врастут в землю…
Неслабо для произведения из школьной хрестоматии?! (далее…)
Истинным фанатам бит-литературы в марте нелегко. За женским праздником следует день рождения Джека Керуака (12 марта), затем — Лоуренса Ферлингетти (24) и, не давая опомниться, — Грегори Корсо (26). «А кто эти люди? — спросит не фанатеющий от бит-литературы читатель. — Чем могут быть мне интересны?»
Начнём с того, что деятели «разбитого поколения» изменили мир, смело и широко раздвинув его горизонт. Именно благодаря битникам популярными стали нонконформизм, артистические претензии, интерес к изменённым состояниям сознания. До битников переоценкой ценностей и поиском озарений увлекались мелкие группки сдвинутых маргиналов от искусства, известных прежде всего культурологам. После битников этим занялось чуть ли не всё поколение 60-х. Мода на мощные психоактивные вещества привела к доступности ЛСД, что в свою очередь помогло реализоваться создателям компьютерных технологий. Так что вы находитесь сейчас в глобальной информационной Сети отчасти благодаря далёким от электроники литераторам середины прошлого века.
Сын полка и батяня-комбат
О Керуаке здесь недавно был рассказ. К тому же книги Керуака издаются у нас с 90-х годов.
Это относится и к другой иконе бит-культуры — Уильяму Берроузу. Вот только творчество Аллена Гинзберга мелькает лишь в некоторых литературных изданиях и редких поэтических сборниках. Но его имя давно на слуху благодаря дружбе с советскими поэтами-шестидесятниками.
Ушедшая в иной мир хрестоматийная троица до сих пор неразлучна: пишут о Керуаке — обязательно упоминают Гинзберга с Берроузом и т.д. Зарубежные публицисты иногда используют для удобства броскую аббревиатуру KGB и прибегают к метафоре «трёх мушкетёров».
Ну а упомянутые в самом начале Корсо и Ферлингетти? — спросит успевший запутаться в именах читатель.
А они — д’Артаньян бит-литературы и её де Тревиль.
Дерзкий, импульсивный Грегори Корсо был младше своих знаменитых товарищей. И он ярче всех воплотил образ одарённого бунтаря, плюющего на условности общества. Увенчанный поэтическими лаврами Гинзберг говорил, что Корсо талантливей его. А Керуак рядом с искромётным, неподдельно социопатичным Корсо выглядел банальным алкоголиком.
Лоуренса Ферлингетти нельзя отнести к настоящим битникам. Пока одиозная троица богемно рефлексировала в Нью-Йорке, Ферлингетти охотился на немецкие подлодки. Затем серьёзно изучал литературу, получил докторскую степень в Сорбоннском университете. И в конце концов стал успешным предпринимателем. Но кто знает, как сложилась бы судьба бит-движения без участия Ферлингетти. (далее…)
Журнал "Перемены" в ВК >>
Вы можете поблагодарить редакторов Перемен >>