прыг
обладатель немногих достоинств и множества недостатков
повелитель нежный гармонии механизмов
через забор
понимания и прощения
сколько стоит организм пораженный схизмой
нога вправо
движение сопротивления
рука вперед
ритм ломаный молит молотить сильней
цвета цветы выбери что верней
эй
хук тебе от от тяжелой земли
в ответ соловьиная песня в пещерный рот
травма священна
череп перевернул звезданутые корабли
бамм
бластер в руке чертит магический круг
игрушечный ключ к сделанной в китае западающей на тебя виснущей
улыбчивой победительной бездне вселенной
слева опасные мысли
тело принадлежит пеплу
сознание матрице матери городов русских американских
а здесь энергостанция
испей благодати по непорочному стеблю
перетекает ледяная графическая любовь
которую тянет из людей бог-икона
бог-атом бог-волшебник пленительный хамелеон
о некроауры в небесном эфире
режимный здесь сплетался город
для прицелов лазерных и ворон
героев злых жестоких персонажей
вкушавших мясо сердца дух сквозь дым
ты эльф
для эльфа каждый шепот важен
отцветших душ радиоактивный след
ты долго долго будешь молодым
и состраданье тихий светлый гаджет
при тренировках скорости души
тебе пошлет льняной страдающий гнилой хранящий тайнопись ушедших
лет прекрасный
партнер по спаррингу скелет
В его глазах была усмешка, презрение; они переливались огнем, и огонь этот заставлял кровь закипать в жилах от страха. Он протянул ей пистолет.
– Пули заговорены. Они могут даже меня, меня убить, так бери и стреляй.
Она взяла пистолет дрожащей рукой, сжала его так, что побелели суставы, так, словно это было не оружие, а последняя надежда на жизнь, спасение от его страшных глаз, их проницательного и презрительного взгляда.
– Стреляй! – громко сказал он. – Этим выстрелом ты спасешь твой мир от антихриста, или не это велели тебе те, кто тебя прислал. Стреляй! Давай, покончи со злом, о котором тебе столько твердили, и готовили тебя к этому моменту.
Она дрожала, ей хотелось кричать, бежать, спрятаться подальше от него, а вместо этого она приставила пистолет к его груди. Холодный пот стекал по лицу, ноги не держали ее, и его страшный голос эхом гремел в голове. Она хотела, мечтала найти в себе силы нажать на курок, но боялась так сильно, что не могла и помыслить убить его. (далее…)
Откуда этот порыв ветра, откуда дождь на аллеях, откуда голуби в Афганском парке? Где-то на Киевской меня дернуло посмотреть в окно маршрутки, на серую асфальтную дорогу, такую мокрую, и не по-летнему темную, словно грязную. Я убедил себя, что плохое настроение — это только усталость, последствия плохого сна, кофе после двенадцати и коньяк. Что же было вчера?
В высоком бокале пенилось холодное пиво, сигареты дымили в потолок, в баре играла музыка. На высоких сиденьях томились, иначе не скажешь, зады посетителей, прожигателей жизни, тратящих деньги ради процесса, самоутверждения, сидящих в баре, потому что завтра утром в офисе спросят, как провел вечер. Официантки бодро сновали туда-сюда кокетливо улыбаясь комплиментам и шлепкам, таскали с собой подносы и полотенца, как обезьяна, которая пыталась понять, куда надеть очки. (далее…)
В дальних горах доходят четыре номера газет. В одной читаем о закрытии более двух тысяч банков в Соединенных Штатах. Другой говорит о падении мощного Женевского банка. В третьем узнаем о крахе большого Дармштадтского банка и закрытии банков в Германии. Последняя газета сообщает о закрытии банков в Австрии и в Венгрии. Наконец приходит весть о падении золотой валюты.
Так, так, не приходится ли нам вспомнить, что мы писали десять лет тому назад о грудах “бесценных” в буквальном смысле банкнот. Не приходится ли нам опять вспомнить рассказы из времени первой революции в Германии и России, когда люди, обладавшие колоссальными бумажными состояниями, к ужасу убеждались, что их сокровища поистине бумажны. Когда вместо того, чтобы затрачивать деньги на пивные ярлыки, предприниматели предпочитали наклеивать на бутылке крупные бумажные ассигнации. (далее…)
«PDF-поэзия Peremeny.Ru» — это новый проект портала ПЕРЕМЕНЫ, внезапная рубрика, которую мы пока что формально прикрепляем к разделу «Блог-книги». Под эгидой проекта «PDF-поэзия Peremeny.Ru» мы будем спорадически выпускать в свет книги поэзии тех авторов, которых мы можем назвать Поэтами Перемен. Эти книги будут доступны для свободного скачивания в виде PDF-файлов, в разделе «Блог-книги».
Если Вы пишете стихи и хотите опубликовать их в нашей PDF-серии, присылайте их к рассмотрению на e-mail-адреса редакции Перемен в виде файла формата doc.
Первый сборник серии уже опубликован. Его автор — Алекс Ентяков. Подробности.
Ключ из шлака в тугую скважину,
Я выхожу из сырой пещеры.
Лес показался мне страшно загаженным,
Глядели не звери, а изуверы.
В далёкой прогалине — твой костёр,
Я не дойду, никогда не смогу.
Когда в подземелье мне снился простор,
Я не знал, что приду к врагу.
В гнилом подлеске воняет болотом,
Спасения нет в предрассветном тумане,
В запревших листьях грызётся кто-то.
И снова мой ключ в непустом кармане.
Вернусь, отсижусь еще пару дней,
Поем беззащитных белёсых гусениц,
Мечтая о красных тюльпанах полей
В липучей сети ежедневных путаниц,
Незримых строений больного разума,
Планов, несбыточных и случайных.
Смотри, муравьишки бегут за алмазами.
Ты слышишь? То чай из подземных чайных.
Пациент в Зимбабве: Доктор, у меня отваливаются уши.
Врач в Зимбабве: Да это какая-то хуйня! А что вы делали?
Пациент: Ебал гусей.
Доктор: Так у вас гусиная хуйня!
Пациент: Спасибо, доктор! (умирает)
Доктор (записывает в журнал): Пациент умер от гусиной хуйни.
Пресс-служба минздрава Зимбабве: За прошедшую неделю в Зимбабве умерло две с половиной тысячи человек от голода, пять тысяч четыреста от отравления протухшими бананами и один человек от гусиной хуйни.
Журналист (записывает): Гусиная хуйня вошла в список трех главных причин смертности в Зимбабве.
Новостное агентство: В Зимбабве участились случаи заболевания неизлечимой гусиной хуйней.
Телеканал: Неизвестное ранее заболевание гусиной хуйней выкашивает население Зимбабве. Министерство здравоохранения Зимбабве призывает не паниковать.
Научное светило А: Да, гусиная хуйня не известна науке и в этом ее главная угроза.
Авиакомпания Конго Эйр: Мы прекращаем все полеты в Зимбабве до разрешения эпидемии гусиной хуйни.
Научное светило Б: Власти скрывают! На самом деле гусиная хуйня уже проникла в Европу — в Амстердаме видели чихающего негра с гусем под мышкой.
Пресса (публикует фотографии гусей): Гагакающие убийцы рядом!
Политик: Для борьбы охватившей мир эпидемией гусиной хуйни крайне необходимо истребить всех гусей.
Когда голый ящер мне вылижет череп до блеска слоновой кости,
Паду на паркет, полированный лаком с трещанием старой трости.
Побеждал, но победы над страшным не позволили мне покоя,
За преградой натянутой кожи находил полотно другое.
Истязал себя сам, подставлялся другим, и охотно мне отвечали,
Но старался не мучить, смирением жил, не любил разносить печали.
По дорожкам гвоздик на каталке лечу, перевязан жгутами сосудов,
Я подключен к системе резиновых жил и вкушаю пластмассы блюда.
Варианта лишь два, две инъекции разных, не задумай их обе принять:
Панацея, амрита, нектар от слабости или яд, что начнёт убивать.
Эти жидкости неотличимы, нету красной и синей пилюли.
Мне претит сий госпиталь, я же помню, как соседи мои уснули.
Я беру и ввожу тот, что мне протянула медсестра, белотканная фея.
Или чёт или нечет, была — не была, я удачу свою проверю.
Серое ничто. Постоянное ощущение грязной и плотной пленки, накинутой на небо. Тускло потрескивающая на низких частотах бессмысленная круговерть. Тут заработать, там потратить, тут подхалтурить, там потерять. Сколько можно? Впрочем, для меня никогда не вставал с такой ясностью этот вопрос, как в то утро, когда я проснулся с одной только мыслью: больше нельзя. Это произошло почти что синхронно: как только возник вопрос, тут же появился и ответ. Помню, что во сне я все время кого-то убивал какой-то длинной острой рапирой, а Земфира в это время пела по телевизору (лицо ее было крупным планом, стрижка короткая, с черными перьями), пела под гитару нечто очень волнующее и эмоциональное, я запомнил только такие слова: «Средство придумать слетать на луну, прикончить его нужно мне одному, но я понимаю, что я рассасываю!». И опять этот рефрен, пронзительно и остро: «Но я понимаю, что я рассасываю!»
Кто-то большой и сильный будто бы толкнул меня в спину и закричал: хватит, ты понимаешь, что все это не то. Не то! И Земфира последний раз пронзительно спела: «Но я понимаю (гитарный бой — тудудудуду), что я… рас-сасываю!»
Я проснулся.
Даже в аэропорту, даже после регистрации я все не верил, что с Москвой покончено. С Москвой, может быть, но вот с прошлым…
Вот все цитируют или каким-то образом касаются Кастанеды. А ведь у нас есть свой шаман. Я уже давно хотел об этом написать, но как-то всё… Видимо время пришло.
Шаман, один из величайших людей на Земле. Это без сомнения великая книга. Я её уже много раз перечитывал. Разумеется её писал не Шаман, ему до фонаря все эти дела. Книгу написал, вернее составил Владимир Сёркин, которому посчастливилось быть с ним знакомым.
Первая часть это текст автора. А вторая часть непосредственно беседы с Шаманом.
Я хочу, чтобы как можно больше людей прочитали это. Когда вы прочитаете, вы поймёте, что я имею ввиду. И совсем не хочется, чтобы этот пост затерялся среди других и прошёл незамеченным. Его бы вынести на главную страницу, сделать постоянной ссылкой, что бы книга была постоянно доступной. Это очень хорошая и полезная книга. Я плохих книг не посоветую). Итак, приятного погружения…
Я помню, как в первый раз в сознательном возрасте приехал в Петербург (до этого я был там пару раз совсем еще ребенком). Шел то ли 1998, то ли 1999 год, лето, как и сейчас. Мне было лет 19-20. Родственники, у которых я остановился, познакомили меня с каким-то парнем моего возраста, чтобы мне не было скучно. Не помню уже, как его звали — кажется, Рома. И в первый же вечер мы пошли гулять. Помню, что Питер напрочь снес мне голову своей красотой и необыкновенностью. К тому же каждые пол часа мы покупали новую бутылку пива (тогда в Питере было невообразимое количество разнообразнейших сортов, и я помню, что более всего мне понравилось пиво «Синебрюхофф»). Две ночи кряду мы слонялись по городу, пили в каких-то подворотнях, дворах-колодцах и на дворцовой площади. Заходили к каким-то знакомым, чуть не подрались с желчным саксофонистом, который всю ночь напролет играл на Дворцовой площади для десятка таких же, как мы, ошалевших и пьяных гуляк, эхом разнося свой сверкающе жалобный саксофон по площади и прилегающим к ней проулкам и улицам… В общем, ощущение было полное, что я попал в сказку. Таким сказочным я с тех пор не ощущал этот город ни разу.
Мы с Ромой разговаривали о религии, о мистики и, конечно, о девочках. Вообще мы сразу как-то очень подружились, будто знали друг друга давным давно. Я втирал ему христианскую тему, а он уже тогда имел склонность к одному из сектантстких ответвлений индуизма и, конечно, проповедовал теорию перерождений.
Квартирники Майка, БГ и Цоя интереснее сольных альбомов. Интересно наблюдать за песенным диалогом рок-звезд, которые пытаются по-дружески, но явно убрать друг друга на совместном выступлении, миксуя песни так, что возникает четкая беседа между ними, и жизнь бьет ключом в каждой такой записи больше, чем в официальных релизах.
— я отчетливо вспомнил один из ночных эпизодов этих наших петербуржских радений (так я назвал бы то, что происходило с нами в эти две ночи, потому что наши прогулки по ночному и полному арта и мистики городу носили отчетливо трансцендентный характер — мне казалось даже тогда, что мы не просто гуляем и пьем, а выполняем какую-то важную миссию).
Довольно пьяные и счастливые, мы идем по Невскому, нам навстречу — человек пять парней нашего возраста, с гитарой и тоже пьяные. Мы сходимся и начинается какая-то терка. Они очевидно адепты русского рока и настоящие питерцы. Узнав, что я приехал из Москвы, они, как и многие вообще питерцы, начинают смотреть на меня с явным неодобрением. Но я пьян и добр, во мне живет чувство абсолюта, которым заразил меня этот город, и если в Москве я бы непременно довел дело до драки, то здесь все иначе: я беру гитару и пою песню Славы Петкуна … (Слава Петкун — петербуржец, который примерно за пару лет до этого перебрался в Москву и сделал со своей группой «Танцы минус» карьеру поп-рок-звезды…, но спел я тогда эту песню без всякого умысла, просто это был тогда мой традиционный номер, когда надо было спеть под гитару что-то простое). В ответ один из питерцев взял гитару и запел Гарика Сукачева, типичного москвича… … То есть произошел явно один из тех квартирников, о которых пишет Дима Мишенин, — с диалогом двух культур и двух городов. И неважно, что квартирник этот случился прямо посреди ночного пустынного Невского, залитого светом волшебных фонарей. По сути это был именно он…
P.S. Спев друг другу по одной песне, мы с питерцами сразу же, по-дружески пожав друг другу руки, разошлись в противоположные стороны. Наутро я уехал к каким-то знакомым на дачу. Рому я с тех пор ни разу не видел. Последнее, что я слышал о нем — он уехал в Индию и стал жить и обучаться медитации в каком-то индийском ашраме, решив вроде бы остаться там навсегда. Что с ним сейчас, не знаю.
Сегодня день рождения Пушкина, великого и любимого мной поэта!
Как старый пушкинист, относящийся к его творчеству не более и не менее как к магии (я писал об этом и писал неоднократно), я отмечаю сейчас это событие обильным возлиянием молодого пуэра, и всем крайне рекомендую прочитать труд Олега Давыдова о Пушкине, только что опубликованный на Переменах. Мне кажется, что это, в принципе, чуть ли не единственная адекватная статья про Пушкина, а главное — совершенно неортодоксальная, что позволяет, наконец, отнестись к Александру Сергеичу по-человечески, а значит — по-живому. И это правильно. Ибо Пушкин — БОГ.
Предисловие:
Этот материал написан по просьбе Льва Пирогова для «Литературной газеты». В качестве повода для разговора он дал мне ссылку на и свою же . В двух словах вопрос сводился к следующему: каков в наше время должен быть литературный герой и какой вообще должна быть литература? Тема показалась занятной…
АНАТОМИЯ ГЕРОЯ
Раздумывая о том, с чего бы начать, я решил прибегнуть к старому испытанному средству: гаданию по книгам. Взял из книжного шкафа первую попавшуюся (попался Эдуард Лимонов, «В плену у мертвецов» — текст, написанный во время отсидки в 2001 году) и открыл ее наугад. Взгляд тут же упал на следующие строки.
«Следователь Шишкин, лицемер, много раз подчеркнуто заявлял, что он не читал моих книг. Всё они отлично прочли! «Анатомия героя» была настольной книгой толстого оперативника капитана Эдуарда Вадимовича, он сам признавался еще при аресте на Алтае. В значительной степени они арестовали меня за мои книги». В этом своем тюремном труде Лимонов не раз предпринимает попытку понять, как и почему он очутился за решеткой. И всякий раз неизбежно закольцовывается на рассуждениях о писательстве. Чует…
Герой текстов Лимонова – всегда он сам. А он сам – герой своих текстов. При этом тексты Лимонова без сомнений хороши, а Лимонов – большой писатель. И делает его таковым не только и не столько писательский дар, сколько именно тот факт, что он свои произведения не просто пишет, но – предварительно проигрывает их в жизни. Вся эта его политика, романы с глянцем и транснациональной гомосексуальной богемой, все его позы, жесты, глупости и подлости – не более (и не менее), как повод. Возможность и средство отпустить своего героя, предоставить ему поле деятельности – среду, пространство, воздух. И лишь потом начинается рутина: мастерство, буквы, переплёт. Таков его творческий метод.
В апреле 2007 года у Эдуарда Лимонова изъяли печатную машинку и лампу — в счет оплаты компенсации морального ущерба, который он, согласно решению суда, причинил мэру Лужкову, сказав про него что-то по радио. Компьютера у Эдуарда Вениаминовича нет (да он и не умеет на нем работать), и печатная машинка была единственным инструментом, с помощью которого писатель мог заработать. Поэтому он собрал волю в кулак и . Итог? Отличный фельетон. Бодался теленок с дубом. (далее…)
Дамы в вечерних платьях, господа во фраках, кокотки в черных чулках – известная публика собралась здесь той ночью.
В огромном белом зале томился по неузнанному наваждению фонтан. Кто-то играл в карты. Под сводами зала разносился симфонический фанк.
У колонны я заметил фрика в цветастых одеждах: желто-черные квадраты отблесками извивались на его атласном халате. Голова его была столь же гладкой, как и колонна, к которой он прислонился. Сквозь щелочки глаз он направил на меня взгляд, показавшийся мне давно знакомым.
Я спросил его: “Что за странное место, клуб Джаз?”. И в этот самый момент заметил в отдалении другого фрика. Тот был одет в древне-римскую тогу и походил на императора Гая Калигулу.
“Раньше, — отвечал фрик, — этот клуб был местом для карнавалов. Но от тех далеких времен ничего почти не осталось, кроме нас троих. Кокотки поменяли свои одежды. Господа – это просто богатые светские люди. Они здесь отдыхают. Вон там, например, в углу, Лев Термен объясняет Джо Дассену как устроен терменвокс, а там Джеймс Джойс пьет шампанское с Мариной Владе. А нас осталось трое”.
Фрик в тоге, накинутой на голое тело, не отрываясь, смотрел в это время на меня – взгляд его был при этом весьма серьезен.
Кокотка в прозрачной шелковой юбке и чулках, таких же черных, как юбка и лиф, посылала вызов мужчинам, проходившим по ступенькам из соседнего зала.
“Почему здесь больше не делают карнавалы?” — спросил я у своего нетрадиционно одетого собеседника. Черно-желтый фрик ответил, атласом бросая на меня свет люстр: “Джаз теперь – казино, это более выгодно. Нас осталось лишь трое. Иди развлекись”.
Я прошелся по зале и решил посмотреть, что находится за обнаруженной мной незаметной дверью. За дверью оказалась узкая комната, похожая на коридор: стены были выложены белым кафелем, и по ним в ряд стояли три ванны. В них уже нежились все те же знакомые мне фрики вместе со сладкими кокотками (тело – сахар, рот – клубничное варенье, между ног – потоки меда), они занимались любовью – лениво сосали, лизали, ласкали друг друга. Я взял себе двух красивейших кокоток и залез с ними в третью, свободную еще ванну.
Одна из девушек, раздвинув ноги, села своей сладкой пиздой мне на язык и стала сосать мой высоко трепетавший член. Другая – лизала промежность, в то время как я, захватив ее ноги, притянул их к себе (она оказалась гибка) и лизал ее нежные стопы.
Так лизали, сосали, ласкали мы долго друг друга. Я проснулся от силы оргазма, охватившего их: их тела задрожали, и, в диком восторге, та, что сверху была, прислонила свое естество к моему лицу, вся прижалась, и, вскрикнув, обмякла. Другая же натянула себя на мой член и стала, крича и рыдая, скакать, как дикая сучка…
Сегодня день рождения Вильгельма Рихарда Вагнера, одного из немногих Родителей всего, что нас окружает. Он впервые озвучил открытия и войны XX века, он их оформил и сформировал их, штурмовав своими образами умы наиболее чувствительных современников — тех, которые только и могут творить реальность.
«Как человек до тех пор не освободится, пока не примет радостно узы, соединяющие его с Природой, так и искусство не станет свободным, пока у него не исчезнут причины стыдиться связи с жизнью«, — утверждал он (в первую очередь он был поэтом).
Над ним смеялись, его ненавидели, боялись и презирали. Его музыку называли шумом и безвкусицей. Но какое Вагнеру, слышавшему Дух Времени, было дело до этих глупцов?
Те, кто считает его просто композитором (пусть даже и великим композитором) совсем далеки от правды. Как высказался Томас Манн в «Докторе Фаустусе» (вложив эти слова в уста одного из персонажей), музыка «как бы провозглашает себя подобием космоса, ибо первоосновы музыки, можно сказать, тождественны первейшим и простейшим столпам мироздания — параллель, которую умно использовал художник-философ недавнего прошлого (Кречмар и здесь имел в виду Вагнера), отождествивший в своем космогоническом мифе «Кольцо Нибелунгов» первоосновы музыки с первоосновами мироздания. У него начало вещей имеет свою музыку. Это музыка начала и в то же время начало музыки. Трезвучие в ми-бемоль-мажоре быстроструйных рейнских вод, семь простейших аккордов. Из них, словно из циклопических квадров и первозданных глыб, строится замок богов. Остроумно и величаво слил он миф музыки с мифом мироздания тем, что музыку приковал к вещам, а вещи заставил выражать себя в музыке, создал аппарат чувственной симультанности, великолепный и полный значения, хотя, может быть, слишком рассудочный сравнительно со стихийными откровениями в искусстве чистых музыкантов, Бетховена и Баха, например, в прелюдии из виолончельной сюиты последнего, тоже выдержанной в ми-бемоль-мажор и построенной на простейших трезвучиях».
О том, как Вагнер оказывал воздействие на историю человечества и творил современность через свою музыку, читаем у Музиля в «Человеке без свойств» («Время от времени до них доносилась волна наугад взбаламученных звуков. Ульрих знал, что она неделями отказывала в близости Вальтеру, если он играл Вагнера. Тем не менее он играл Вагнера; с нечистой совестью; словно это был мальчишеский порок». и далее: «как только он запирался, все чаще доносились звуки Вагнера, то есть музыки, которую он в прежние годы учил Клариссу презирать как типичный образец мещански-вычурного, упадочнического времени, но перед которой теперь сам не мог устоять, как перед крепким, горячим, пьянящим зельем.»).
Вагнеру сегодня 196 лет.
Ссылки:
1. А. Лиштанберже. Книга о Вагнере .
2. Роман Томасса Манна
3. Фридрих Ницше .
4. Роберт Музиль .
![Рисунок из итальянской книги XV века \"Анатомия человеческого тела\", человек, снимающий с себя кожу и демонстрирующий систему своих мышц.](https://www.peremeny.ru/blog/wp-content/uploads/2009/06/2n3-050.jpg "Рисунок из итальянской книги XV века \\"Анатомия человеческого тела\\", человек, снимающий с себя кожу и демонстрирующий систему своих мышц.")
Журнал "Перемены" в ВК >>
Вы можете поблагодарить редакторов Перемен >>